Революция

– Чего полуночничаешь, инженер? Тебе бы спать сейчас… Выходим рано, затемно.

– Да, сейчас пойду спать.

– Ты должен беречься. Ты нам нужен в полном порядке.

– Мы верхом поедем?.. Я не очень-то держусь в седле.

– Не беспокойся, у нас поезд есть – паровоз и два вагона с людьми и материалом.

Мартин показал на Диану Палмер:

– Сеньора вроде тоже с нами отправляется. По крайней мере, обращалась к начальству за разрешением…

– Ну, разрешат – так на здоровье. Вы ужинали? Может, кофейку?

Им протянули две выщербленные разномастные чашки. Мартин отпил из своей. Ароматный, крепкий кофе был обжигающе горяч.

– Очень вкусно.

– Это из лучших сортов, «Ла Негрита». Свежесмолотый. Моя Макловия разжилась в съестной лавке – она называется «У турка Хасана», ну, там, внизу.

– А я думала, грабить запрещено, – сказала Диана.

– Да разве ж это грабеж, сударыня моя? – Гарса улыбнулся, скрывая неловкость. – Революционерам, чтоб продолжать борьбу, тоже ведь есть-пить надо… И вот, примите в расчет, что сидим мы тут под открытым небом, а могли бы войти в дома да спать под крышей. Однако же мы уважаем закон. Разве не так?

Диана взглянула в непроницаемое лицо сольдадеры.

– У вас так много женщин… Они тоже воюют?

– Скорее да, чем нет. Если подопрет – воюют, куда денешься… Тем более, что многие умеют дырявить не хуже любой другой христианской души. Но сейчас в этом надобности нет. Сейчас этим занимаемся мы.

Макловия бесстрастно, словно речь шла не о ней, а о чем-то постороннем, собрала опустевшие чашки, налила в них кофе и передала их другим сидящим вокруг костра. Мартин заметил, что она сняла патронташи, прежде крест-накрест пересекавшие грудь ее белой и грязной блузы, но оставила кобуру на поясе. Пламя освещало ее твердое плоское лицо типичной северянки, толстую, смазанную жиром косу за спиной.

– Жизнь у них и так не сахар, не верьте тем, кто говорит иначе, – продолжал Гарса. – Им ведь надо и о еде позаботиться, и постирать-зашить, и таскать на горбу боеприпас и оружие, да мало ли чего еще… А многие и детишек за спиной носят… Навьючены иной раз, как мулы.

– И они при вас постоянно?

– Ну а как же? Кто ж обиходит человека лучше его законной? И счастье, что они есть у нас: повезло нам, можно сказать. Вы бы видели, как шли они сегодня за нами, когда в город входили, – с карабинами, кое-кто с пистолетами, и зыркают во все стороны: чего бы еще в торбы свои напихать. Им поперек дороги не становись – мать родную пришибут!

Майор обнял Макловию за плечи, нежно привлек к себе. Она осталась безучастна к этой ласке и продолжала следить за котелком на огне.

– А за федералами на войну тоже следуют женщины? – спросил Мартин.

– Да, и в немалом числе, но между вчера и сегодня, когда мы им накостыляли, не одна и не четыре остались вдовами… Теперь они тут, в нашем лагере, высматривают себе новых дружков. Ищут, кто бы их пригрел и оборонил.

– Неужели они так легко переходят на другую сторону? – удивилась Диана.

– Нет у них никакой стороны, сударыня моя. Мужчина есть мужчина, федерал он или наш, за революцию который. Однако с нами лучше, чем с ними. – Гарса потрепал Макловию по спине. – Так я говорю, моя ж ты королева?

Макловия Анхелес, на вкус Мартина, в королевы не годилась. И американка, судя по выражению ее лица, склонялась к тому же мнению.

– И ей тоже все равно, на чьей стороне быть? – спросила она.

– Ай, какая ж вы! Нет, моя чернушка из другого теста. У нее основания есть.

– А можно ли узнать, какие именно?

– Расскажи ей, Макловия. Не стесняйся.

Сольдадера подняла на Мартина большие темные глаза. Потом без большой охоты перевела их на журналистку. Глядела с сомнением, опасливо прикидывая, сумеет ли эта чужестранка понять ее.

– Я жила-поживала себе тихо-мирно в Касас-Грандес, – промолвила она наконец. – Пара коров, муж, двое детей… А однажды явились руралес правительственные.

Голос у нее, снова убедился Мартин, низкий, почти по-мужски хрипловатый. Глотка надсажена спиртом, табачным дымом, а может быть, и давними рыданиями. И не исключено – криками ненависти. Макловия замолчала, собирая чашки. Составила их вместе и медленно вытерла руки о подол широкой длинной юбки.

– А когда уехали, не было у меня уже ни мужа, ни детей, ни коров, ничего не было.

Стало тихо. Хеновево Гарса кивнул. Согласно и горделиво.

– Как познакомились, я помог ей отойти от всего этого. Я тогда воевал у Панчо Вильи и все искал того сержанта, который это сделал… Эпигменио Фуэнте тварь эту звали. И вот как-то вечером, быстро и тихо, накрыли мы его у дверей заведения и повели прогуляться.

– И она была при этом? – спросила Диана.

– Ясное дело, была. – Майор показал на женщину большим пальцем. – Она первая и веревку дернула, когда того гада мы стали вешать на акации, какая повыше. Не сробела, не хуже мужчины справилась. Верно я говорю, а, индианочка моя?

Макловия поднялась, взяла кувшин.

– Схожу за водой.

Сидевшие видели, как она будто растаяла во тьме между отблесками двух костров. Диана повернулась к Гарсе:

– Детей думаете заводить?

Тот пожал плечами:

– Зачем плодить невинных существ в нынешнем мире, где хлеба в обрез, зато пуль в избытке? Вот победит революция, будет у каждого всего вдоволь – тогда поглядим.

– А если вас убьют до того, как все кончится?

Гарса взглянул туда, где во тьме скрылась Макловия. И вдруг захохотал – смех его был резок, груб и начисто лишен всякого благодушия или надежды.

– Ох, да ну какое же мне тогда будет до этого дело?! Сами посудите… Пусть тогда решает. Ваша сестра всегда найдет с кем.

Рассвет они встретили в поезде, под небом с еще не померкшими звездами мчавшем их меж холмов туда, где горизонт из черного медленно становился лиловым. Тощие, дочерна загорелые люди, пристроив винтовки меж колен или повесив куда-нибудь, дремали и покачивались в полутьме в такт ходу эшелона, состоявшего из локомотива, обычного вагона и платформы. На ней, прицепленной к паровозу первой, сидело человек двадцать, и среди них Мартин, наблюдавший, как неспешно занимается утро. Стылый ночной воздух, рассекаемый стремительностью движения, делался еще холодней. Инженер кутался в одеяло, отверстием посередине превращенное в пончо, щурился, оберегая глаза от угольной пыли, которую нес с собой едкий дым. На поворотах видел, как отступает ночь перед темной громадой паровоза, как летят искры, когда открывают топку, чтобы подкинуть угля. От самого Сьюдад-Хуареса майор Гарса с револьвером на боку, с карабином в одной руке и кувшинчиком кофе в другой, не сводил глаз с кочегара и машиниста. Следил, чтобы не выкинули какой-нибудь фокус.

– Наверно, уже скоро приедем, – сказал Том Логан.

Он устроился рядом с Мартином, привалясь спиной к борту полувагона. Самокрутку с марихуаной держал в горсти, чтобы ветер не разбрасывал искры или чтобы горело не слишком быстро.

– Надеюсь, – добавил он, – что федералы нас не опередят.

– Это мы скоро узнаем, – ответил Мартин.

– Хочется поглядеть, как ты закладываешь свой динамит. До сих пор не видал твою работу… The show must go on[18], как говорят у нас. Увидим, такой ли ты великий специалист, как рассказывают.

По-испански он обращался к Мартину на «ты», хотя тот вроде бы не давал для этого повода. Мартин взглянул на закутанную в одеяло Диану Палмер, которая бесформенным кулем лежала у его ног среди тюков. В разрешении, подписанном Франсиско Мадеро, был указан и ее охранник Логан.

– Вы и вправду были в горах Сан-Хуана?

Он подчеркнул это «вы», но американец не обратил внимания и продолжал ему тыкать. Тем не менее, отметил Мартин, фразы он строил как человек, получивший какое-то образование. Не приграничная шваль.

– Ну говорю же… Был, конечно. Участвовал во втором наступлении, когда этот фанфарон Рузвельт, шут гороховый, погнал нас вверх по склону, приговаривая, что дело в шляпе и к ночи возьмем Сан-Хуан. Однако наши «спрингфилды» оказались не так действенны, как маузеры испанцев, и твои соотечественники дали нам жару. Дрались как тигры, цеплялись за каждую пядь земли.

18

Шоу должно продолжаться (англ.).