Стоик

Прежде всего, подумал он, нужно вернуться в Нью-Йорк. Там у него под рукой будет доктор Джемс, а кроме того, он сможет еще раз повидать Эйлин и поговорить с ней обо всем, что ее тревожит. Если смерть близка, надо кое-что привести в порядок. А Беренис он скажет, не вдаваясь в подробности, что ему необходимо вернуться — ей незачем знать о последнем приступе, но надо, чтобы и она поехала в Нью-Йорк.

Придя к такому решению, Каупервуд с величайшей осторожностью поднялся с кресла и через несколько часов уже был в Прайорс-Кове; он всячески старался не подавать виду, что с ним что-то неладно. Но после обеда Беренис, у которой в этот день было на редкость хорошее настроение, спросила, все ли у него благополучно.

— Нет, не совсем, — ответил он. — Видишь ли, я получил письмо от Эйлин, где она жалуется на то, как идут дела в Нью-Йорке — перестройка дома и тому подобное. Она считает, что не хватит места для картин, которыми я пополнил свою коллекцию. Она приглашала специалистов посмотреть, так ли это, и кое-кто согласен с ней, хотя Пайн и другого мнения. Как видно, я должен поехать туда — посмотрю сам, как обстоит дело с домом, а заодно надо еще кое в чем разобраться — мне там предъявили иски в связи с займами, которые я получил в свой последний приезд.

— Ты уверен, что достаточно окреп для такого путешествия? — спросила Беренис, с тревогой глядя на него.

— Вполне, — ответил Каупервуд. — Я уже много месяцев не чувствовал себя так хорошо. Да и нельзя мне так долго не показываться в Нью-Йорке.

— А как же я? — с беспокойством спросила она.

— Ты, конечно, поедешь со мной, а в Нью-Йорке остановишься в отеле «Уолдорф», — это всего удобнее, только, разумеется, не под своим именем.

Горестное выражение тотчас исчезло с лица Беренис.

— Но на разных пароходах, как всегда?

— К сожалению, так будет лучше, хоть мне тяжело и подумать об этом. Ты же знаешь, дорогая, как для нас опасны сплетни и газетная болтовня.

— Да, знаю. Я понимаю, каково тебе все это. Раз дела требуют, поезжай, а я выеду тотчас за тобой, следующим пароходом. Когда мы отправляемся?

— Джемисон сказал, что ближайший пароход отплывает в среду. Ты можешь собраться к этому времени?

— Я буду готова хоть завтра, если нужно, — ответила Беренис.

— Милая! Ты всегда так охотно идешь мне навстречу, всегда стараешься помочь!.. Право, не знаю, чем была бы моя жизнь без тебя…

Беренис подошла к нему и крепко обняла его.

— Я люблю тебя, Фрэнк, — прошептала она, — потому я и стараюсь всеми силами помочь тебе…

66

На борту парохода Каупервуд почувствовал себя одиноким — очень одиноким. Он только сейчас понял, что ни он сам да и никто другой ничего не знает о жизни и ее творце. Вот он стоит на пороге перемены, которая приподнимет для него завесу над великой, удивительной тайной, а как это получилось, почему — кто знает…

Он телеграфировал доктору Джемсу, чтобы тот встретил его на пристани, и тотчас получил следующий ответ: «Добро пожаловать в Нью-Йорк. Буду встречать. Ваш Джефф из Монте-Карло». Это послание рассмешило Каупервуда, и в эту ночь он спал спокойно. Перед сном он взял бумагу и чернила и набросал телеграмму Беренис, ехавшей на пароходе «Король Хокон» под именем Кэтрин Трент: «Мы только день в разлуке, а мне кажется десять лет. Спокойной ночи, моя прелесть, одна мысль, что ты рядом, приносит утешение и отраду».

В воскресенье утром Каупервуд, проснувшись, почувствовал, что он совсем ослаб. Одеваясь с помощью своего лакея, он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой; пришлось снова лечь в постель на весь день. Сначала это нисколько не взволновало его спутников — Джемисона, его помощника мистера Хартли и лакея Фредериксона, — они думали, что Каупервуд просто отдыхает. Но к вечеру он попросил Джемисона вызвать судового врача: что-то ему нехорошо. Доктор Кэмден, осмотрев больного, заявил, что положение серьезное, да и температура — 39,7; надо известить его личного врача, пусть встречает утром пароход с каретой скорой помощи.

Услышав это, Джемисон на собственный страх и риск телеграфировал Эйлин, что муж ее очень болен, что его надо будет увезти с парохода в карете скорой помощи, и просил указаний — как быть дальше. Эйлин тотчас ответила, что дом мистера Каупервуда сейчас переделывается, расширяется картинная галерея, всюду невообразимый шум и беспорядок; поэтому самое правильное — отвезти мистера Каупервуда в отель «Уолдорф-Астория», где можно будет обеспечить ему должный уход и где ему несомненно будет удобнее.

Когда доктор Кэмден впрыснул Каупервуду морфий и ему стало немного легче, Джемисон прочел вслух телеграмму Эйлин.

— Да, так будет лучше, — слабым голосом согласился Каупервуд, — закажите для меня номер.

Рухнули все его планы, и о чем бы он ни думал — все вызывало в нем чувство безграничной усталости. Что-то будет с его домом! С картинной галереей! А больница, которую он собирался основать! И ведь он хотел вернуться в Лондон, к своим делам, к постройке метрополитена! Но нет, довольно-он не хочет больше думать ни о чем и ни о ком, кроме Беренис.

Так он пролежал до утра, когда пароход вошел в нью-йоркский порт и стал пришвартовываться. По царившему вокруг шуму, грохоту и движению Каупервуд понял, что путешествие окончено.

Тем временем доктор Джемс, наняв лодку, подъехал к борту «Императрицы», все еще стоявшей на дальнем рейде, и, расспросив доктора Кэмдена и Джемисона об их дальнейших планах, направился в каюту Каупервуда.

— Здравствуйте, Фрэнк! Вот и я! — провозгласил он с порога. — Ну, как вы себя чувствуете? Вот увидите: все сразу пройдет, как только я дам вам нужное лекарство. И извольте ни о чем не тревожиться. Предоставьте уж все мне, своему сподвижнику по Монте-Карло.

— Я знал, что если вы придете. Джефф, — слабым голосом сказал Каупервуд, — все будет в порядке.

И он благодарно сжал руку врача.

— Мы решили перевезти вас в «Уолдорф» в карете скорой помощи, — продолжал Джемс. — Вы ведь не возражаете? Право, так будет лучше: вы легче перенесете поездку, вот увидите.

— Я не возражаю, — отвечал Каупервуд. — Но только постарайтесь оградить меня от репортеров — хотя бы, пока я не устроюсь в отеле. Я не уверен, что Джемисон сумеет справиться с ними.

— Предоставьте это мне, Фрэнк. Я обо всем позабочусь. Для вас сейчас главное — лежать и молчать. Я приеду попозже, тогда и поговорим. А сейчас пойду займусь делами.

В эту минуту вошел Джемисон.

— Идемте, Джемисон, — сказал Джемс. — Прежде всего нам надо повидать капитана.

И они вместе вышли из каюты.

Через три четверти часа карете скорой помощи, ожидавшей неподалеку от порта, было приказано дать задний ход и подъехать к выходу N4, где было так пустынно, словно все уже сошли на берег и на судне не осталось ни одного пассажира. Два санитара с полотняными носилками проследовали за Джемисоном в каюту Каупервуда и перенесли его в карету. Дверцы захлопнулись, шофер позвонил в гонг, и автомобиль помчался; в кучке репортеров, стоявших поблизости, раздались удивленные восклицания:

— Что это значит? Ловко же нас провели! Кто бы это мог быть?

Попытка узнать, кто же это так серьезно болен, что пришлось вызывать карету скорой помощи, ни к чему не привела; тогда один из репортеров вспомнил, что у него есть на пароходе знакомая сиделка, и вскоре принес потрясающую новость: неизвестный больной — не кто иной, как Фрэнк Алджернон Каупервуд, знаменитый финансист. Но чем он болен? И куда его отвезли? Кто-то предложил узнать это у миссис Каупервуд, и тотчас несколько человек бросились к ближайшему телефону, чтобы расспросить Эйлин, правда ли, что ее мужа увезли с «Императрицы» в карете скорой помощи, и если да, то где он теперь. Это верно, ответила она, он болен и его, разумеется, отвезли бы в особняк на Пятой авеню, но дело в том, что особняк сейчас перестраивается, — ведь он должен будет вместить богатейшую коллекцию живописи и скульптуры, которая все еще пополняется и со временем станет собственностью города Нью-Йорка. А пока что мистер Каупервуд пожелал поселиться в «Уолдорф-Астории» — там ему будет обеспечен должный уход и покой, чего ему нельзя сейчас предоставить дома.