Страница 7 из 7
Скелеты подобрались бесшумно.
Или при жизни они были охотниками и следопытами, или смерть и то, что случилось потом, подарила им схожие способности, – но передвигались они, словно скользя над землей, даже пыль не скрипела, а уж ее здесь имелось вдосталь. У людей, впрочем, хватало более насущных забот, кроме как выяснять, почему ходячие мертвецы-"беспокойники" именно такие, какие они есть; и первой заботой было – выжить.
Марион приходилось труднее всего: девушка умела драться, и сабля ее не раз уже доказывала это всем, кто засомневается. Увы, никто не мог заранее знать, что против беспокойников не только стрелы бесполезны, а и острый византийский клинок, даже в умелых руках. Резать на голых костях было попросту нечего, а дробить их – не столько проворство требовалось, сколько грубая сила. Хорошо хоть, кольчуга спасла, и пока Марион кое-как отмахивалась от двух скелетов, Вильхельм и Йэн разобрались со своими противниками и пришли ей на помощь. Топор Ротта – тяжелый, односторонний, на длинной рукояти, – оказался не менее хорош в такой драке, чем посох Йэна или булава Тромма. Монах и Робин, двигаясь бок о бок, пробивали дорогу, остальные прикрывали им спину; испанский меч Робина беспокойников пронимал не действеннее сабли Марион, зато короткий посох со свинцом, залитым в оба конца, крушил голые кости с одного удара. Надежный аргумент и для живых, и для мертвых.
«Бывают аргументы весомые, а бывают – увесистые,» – шутил иногда Алан, когда слышал подобные утверждения. А слышал он их часто, ибо чуть ли не на каждом привале веселая компания архаровцев обсуждала, шумно и «в лицах», насколько действенно то или иное оружие в том или ином случае… «Архаровцами» шайку окрестил мельник Мик, уверяя, что на языке Загорья это значит «горные орлы».
Покончив с отрядом скелетов, они остановились передохнуть.
– Мне это кажется, или тут становится темнее? – заметил Ротт.
– Пес его знает, – ответил Йэн. – Ну, если темнота – самое худшее, что нас ждет…
– Не худшее, – проворчал Тромм, снова поднимая булаву.
Откуда-то вывалилась фигура, очень похожая на предыдущих скелетов, но у этого беспокойника кости прикрывал панцирь из кожи и металлических блях, а в руках были круглый щит и секира. В глазницах мертвеца мерцали багровые искры.
Секира поднялась и указала на Вильхельма.
– Вызов на поединок? – хмыкнул Робин.
– Пусть, – буркнул Красный Хельми, отпихивая Йэна, чтобы освободить место для замаха топором. – Он хочет драки – он ее получит.
Секира беспокойника рванулась вперед, целя в основание шеи; Ротт отклонился, ударил сбоку, но наткнулся на вовремя подставленный щит. Мертвец ловко развернулся, уводя оружие противника в сторону, выпустил секиру, скользнул рукой к поясу и всадил между ребер разбойника нож. Сакс покачнулся, отмахиваясь топором, однако мертвец отскочил и подхватил свое оружие еще до того, как у Вильхельма окончательно подкосились ноги.
– А, раздроби кости твоей плешивой мамаши святой Дунстан! – выкрикнул монах, швырнув булаву в мертвого бойца. Тот легко уклонился, но тут с ладони Тромма сорвался сгусток голубовато-белого света и разнес мертвеца даже не на части – в пыль. Зазубренная секира и помятый панцирь одно краткое мгновение висели в воздухе, потом с лязгом упали на каменные плиты. Туда же повалился и щит, блеснув остатками белой эмали на черном – остатки креста, какой носили воины храма.
Марион первой подоспела к упавшему. Ротт оказался жив, даже сознания не потерял; рана смертельной не была, хотя наверняка болела зверски. Вот только сил у могучего разбойника оставалось меньше, чем у котенка, и с каждым мгновением сил этих убывало…
– Выбираемся наверх, живее, – приказал Робин. – Мари, указывай дорогу. Йэн – неси его, мы прикроем тыл.
Над вычерченной в песке схемой зависли тощие руки с обломанными ногтями. Несколько камешков-фишек пришлось выбросить, но в резерве оставалось еще достаточно. Более чем достаточно.
Игрок покосился на кучку мелкой речной гальки и хихикнул. Здесь на любое войско хватит, да только нет войску хода в Тристрам. Не заметит его, мимо по дороге пройдет. На пергаментах – все как полагается, вот он, городок Тристрам из Страсбургской епархии, вот chartea всего района, вот список обо всех податях, Тристрам везде там отмечен как полагается; обоз купеческий будет проходить, путник какой, один или с компанией – все честь по чести, городок как городок. Маленький, бедный, почти что деревня, ну так и место ни для перекрестка торговых путей не годится, ни для постройки цитадели, чтобы там сидел какой барон с гарнизоном и оборонял край… А будет мимо войско идти – не увидит ничего. Речка течет, развалюха какая-то на островке стоит – и все.
Удачное место.
Не зря сюда Тристрам из Лионесс сквозь саксонские армады пробивался. Пробился. И не ушел.
Удачное место…
Подброшенный медный грош завертелся в воздухе и упал на середину схемы. Изображение почти стерлось, но еще можно было разобрать голову римского орла и выбитую дату – DXXIV A
Пепин понял все сразу, объяснений не понадобилось.
– Клади на лавку, осторожнее… девочка, ты останься, поможешь, а вы все – пшли вон отсель!
Марион спорить не стала, хотя не любила, когда ее звали «девочкой». Впрочем, лекарю простительно – лет ему было хорошо за семьдесят, он бы Огдена-трактирщика не постеснялся «пареньком» назвать. Хотя руки Пепина не дрожали, сутулость не выглядела печальным следствием преклонного возраста, а морщин на узком лице насчитывалось немногим больше, чем у того же Ротта, – лекарь был очень стар. На голове почти не осталось волос, жидковатая бородка белела свежевыпавшим снегом, а бледно-зеленые, чуть навыкате глаза… Не то чтобы они были «источниками вековой мудрости», как порой выражались сказители, но говорили о возрасте своего хозяина больше, нежели все остальное вместе взятое.
Скупыми, выверенными до мелочей движениями Пепин разодрал кусок полотна на полосы, окунул одну в резко пахнущий спиртом прозрачный раствор и бросил через плечо:
– Вынимай нож, только медленно!
Марион послушно потянула за рукоять. Ротт захрипел, сжимая края лавки, но не пошевелился. Когда острие вышло из раны, лекарь присыпал ее каким-то порошком и приказал раненому:
– А теперь стисни покрепче зубы – и не попусти тебя святой Эгмонт даже вздохнуть, пока не скажу!
Вильхельм кивнул, и тогда Пепин запустил в рану палец, обернутый проспиртованной полосой ткани. Ноги Ротта дернулись, лицо исказилось от боли; лекарь осторожно вытащил окровавленный палец, показав вцепившийся в полотно осколок металла.
– Теперь все хорошо. Заканчивай перевязку, девочка – а ты можешь возблагодарить своего покровителя, что жив остался. Знаю я эти клинки, будь они прокляты… Еще когда служил в войсках Магнуса, у меня друг умер от такой раны.
Пока Марион бинтовала грудь сакса, Пепин швырнул ткань в камин, на тлеющие угли. С шипением полыхнуло пламя, затем в камине вновь остался лишь ровный, красно-серый жар.
– Кто… – выдохнул Вильхельм, закашлялся, сплюнул и вновь заговорил: – Кто делал такие клинки?
– Храмовый орден. Говорят, италийцы этому у мавров научились, но думаю, врут. «Перст Господа» называется – у такого ножа хрупкое острие, оно от удара обламывается и остается в ране. Если не извлечь сразу же, уйдет вглубь и пропорет все, что только можно. Человек и умирает, а храмовники с соболезнованиями кивают: Господня кара, мол…
Ротт скривился, потом озабоченно нахмурился. У Марион округлились глаза, рука сама собой потянулась ко рту – подавить возглас, что рвался наружу. Обоим им живо представилась фигура беспокойника в орденском панцире – и не рядового брата-воина, щиты с храмовым крестом имели право носить лишь сержанты и командиры постарше…
– Хватит, – Робин рубанул воздух ребром ладони. – Никакого мне больше геройства. Двигаем напролом, как таран, крушим всех и вся. Тромм, ежели вдруг что – не стесняйся… ну ты понял, о чем я.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.