Страница 29 из 37
Наконец судно пришло в порт, и пассажиры стали спускаться по трапу на причал. Ощущая себя флибустьером из какого-нибудь приключенческого романа, чувствуя, как легкий теплый ветерок треплет ему волосы, Рольф Карле покинул борт судна одним из первых. Его глазам в лучах утреннего солнца предстала вся панорама порта. По склонам холмов, окружавших бухту, карабкались разноцветные домики и петляли узкие улочки. Повсюду на перекинутых от дома к дому веревках колыхалось на ветру вывешенное на просушку белье, а фоном для всего этого была буйная растительность всевозможных оттенков зеленого цвета. Воздух словно дрожал от призывных криков уличных торговцев, от голосов певших о чем-то женщин, от детского смеха, криков попугаев, от запахов, от ощущения какой-то светлой и радостной чувственности и от влажного ароматного жара, поднимавшегося над тысячами и тысячами плит на кухнях. Портовый лабиринт из ящиков, тюков и чемоданов ни секунды не оставался безлюдным: носильщики, моряки, приезжающие и отъезжающие, продавцы и покупатели – все куда-то шли, куда-то спешили. В этом калейдоскопе и сумел выловить Рольфа его дядя Руперт. Он приехал встречать парня вместе со своей женой Бургель и обеими дочерьми – девушками крупными, плотного телосложения и розовощекими; разумеется, Рольф мгновенно влюбился в них обеих до беспамятства. Сам Руперт приходился не то двоюродным, не то даже троюродным братом его матери; по профессии он был плотником, а по призванию – большим любителем пива и собак. В свое время он перебрался сюда, на край света, спасаясь от войны; никаких задатков военного он в себе никогда не чувствовал. Ему казалось, что глупо умирать, например, за боевое знамя, – в конце концов, это ведь всего лишь кусок ткани, закрепленный на палке. Патриотических убеждений он также не разделял и, как только стало ясно, что войны не миновать, вспомнил о далеких предках, уехавших в свое время в Америку, чтобы основать там колонию, и решил последовать их примеру. И вот теперь он отвез Рольфа Карле с судна прямо в сказочный городок, находившийся в каком-то странном месте, где время, похоже, действительно остановилось, да и с пространством в его географическом понимании происходили необычайные вещи. Жизнь в этом поселении текла точно так же, как в альпийских деревнях в девятнадцатом веке. Увидеть страну, куда он приехал, Рольфу толком не удалось, и несколько месяцев он всерьез полагал, что никакой особой разницы между Карибами и берегами Дуная не существует.
Начиналась же история этого поселения так: в пятидесятые годы девятнадцатого века один просвещенный южноамериканский землевладелец, в распоряжении которого оказалась плодородная долина, зажатая горами не слишком далеко от моря и на сравнительно небольшом расстоянии от цивилизованных районов, решил заселить этот райский уголок колонистами высокой пробы. Зафрахтовав пароход, он поехал в Европу, и вскоре среди крестьян, разоренных войнами и эпидемиями, пронесся слух, что по другую сторону Атлантики их ждет райский уголок, настоящая утопия. Им предстояло создать тут идеальное общество – город мира, покоя и всеобщего благосостояния. Теоретической основой, объединяющей этих людей, должны были стать общехристианские ценности. Все пороки, соблазны и суетные устремления – бич человечества, терзающий его с тех самых времен, когда только начала зарождаться цивилизация, – предполагалось оставить по другую сторону обступивших долину гор. Для участия в этом социальном эксперименте были тщательно отобраны восемьдесят семей; весомыми факторами при отборе являлись как личные трудовые заслуги кандидатов, так и их добрая воля и осознанное намерение продолжать созидательную работу на благо себе и близким. Среди кандидатов были выбраны представители самых разных профессий и ремесел, включая одного учителя, одного врача и священника. Все переселенцы везли на новое место жительства солидный багаж из своих рабочих инструментов и инвентаря; не менее весомым – в переносном смысле – багажом были знания, традиции и опыт, накопленные этими семьями за долгие века, за все то время, что семейное дело передавалось из поколения в поколение. Впервые оказавшись в тропиках, многие из колонистов не на шутку перепугались, что никогда не смогут освоиться в этих новых условиях, столь непохожих на привычные для них. Тем не менее даже в самых пугливых и осторожных сердцах вновь затеплилась надежда на благополучный исход, как только караван переселенцев поднялся по горной тропе и оказался на перевале, откуда открывался прекрасный вид на землю, которую действительно можно было называть вновь обретенным раем. В этой благословенной долине замечательно росли все традиционно возделываемые в Америке сельскохозяйственные культуры. Прижились здесь и те фрукты с овощами, которые переселенцы привезли с собой из Европы. Колонисты построили в долине несколько деревушек – точные копии тех, где они жили раньше; возвели дома с островерхими крышами и деревянными стропилами и перекрытиями; все вывески на этих домах были исполнены готическим шрифтом; на окнах стояли цветы в горшках, а в самой большой деревне даже была возведена церковь, колокольню которой венчал бронзовый колокол, привезенный колонистами из родных мест. Въезд и выезд из колонии был практически полностью перекрыт: поселенцы сами перекопали часть дороги, по которой можно было попасть в долину. Почти сто лет эта колония прожила в изоляции от внешнего мира, выполняя все данные Богом заповеди и заветы того человека, который перевез сюда крестьян из Европы. Впрочем, бесконечно это продолжаться не могло. В конце концов журналисты пронюхали об уединенном поселении, и в нескольких газетах почти одновременно появились материалы о колонистах-отшельниках. Разразился громкий скандал: правительство, естественно, не считало возможным, чтобы в стране существовало фактически государство в государстве – закрытая для официальных властей территория, населенная сплошь иностранцами и живущая по своим законам и порядкам. Колонистов обязали обеспечить свободный доступ в долину и деревни и не чинить препятствия властям в выполнении управленческих функций, допустить национальный капитал и бизнес на территорию колонии, а также не препятствовать приезду туристов. Когда государственные чиновники впервые оказались в деревнях колонистов, они с изумлением обнаружили, что тут практически никто не говорит по-испански, бо́льшая часть жителей – блондины со светлыми глазами, а на лицах многих детей заметны признаки вырождения вследствие немалого числа близкородственных браков. Правительство выделило деньги, чтобы заасфальтировать единственную дорогу, ведущую в уединенную колонию, и с тех пор люди стали с удовольствием приезжать сюда целыми семьями – разумеется, в первую очередь на собственных автомобилях. Эти гости из столицы не скупясь покупали у местных жителей фрукты и овощи, мед, копченую колбасу, домашний хлеб и очаровательные вышитые скатерти, отороченные бахромой. Мало-помалу колонисты начали устраивать в своих домах нечто вроде небольших отелей с ресторанами, где можно было принять и накормить гостей; в некоторых из этих самодеятельных гостиниц принимали даже приезжавшие из столицы пары, не интересуясь, оформлены ли официально их отношения. Несомненно, такая вольность шла вразрез с первоначальным замыслом основателя колонии и жизненными принципами большинства поселенцев, но времена менялись, и, чтобы выжить, нужно было приспосабливаться к окружающей жизни. Руперт сумел попасть в колонию, когда та еще была закрытой; он получил разрешение поселиться в одной из деревушек, доказав свое европейское происхождение, а также добрые намерения и верность исповедуемым здесь ценностям. Когда же связь с внешним миром стала реальностью, он оказался одним из первых, кто понял преимущества новой ситуации. Делать мебель, как раньше, стало невыгодно – любой колонист мог съездить в столицу и купить там какой угодно предмет домашнего обихода, изготовленный более качественно и притом более дешевый. Почувствовав такое изменение текущей конъюнктуры, Руперт переключился на изготовление часов с кукушкой и подделок под старинные, раскрашенные вручную игрушки, которые хорошо раскупали туристы. Кроме того, он занялся разведением породистых собак и организовал школу дрессировки; до него никому в этих краях не приходило в голову как-то упорядочить процесс разведения и содержания собак – они размножались и существовали рядом с людьми сами по себе: без кличек, клубов, выставок, стрижек и без всякого специального воспитания. Когда страна стала более открытой, люди потянулись ко всему иностранному и стало известно, что где-то там, за границей, считается модным держать дома немецких овчарок. Богатые граждане решили, что им без таких собак просто не обойтись, и благоразумно посчитали, что следует не просто покупать щенков с отличной родословной, но еще и прививать молодым собакам хорошие манеры. Те, кто мог позволить себе такую роскошь, покупали щенков либо за границей, либо в питомнике Руперта; в любом случае собак оставляли у него на некоторое время для дрессировки. Из этого университета собаки возвращались к хозяевам строевым шагом на задних лапах, отдавали владельцу честь, приносили ему тапочки, ходили за газетами и прикидывались мертвыми, если слышали команду на иностранном языке.