Сокровище тени

Два года мы были неразлучны. Я научил ее всем секретам ремесла. Никто не знает, что Эухения — это удивительно для девочки ее возраста — гримировала кардинала Барату. Труд ее преобразил презрительную и скептическую мину в ангельскую улыбку. А печальный взгляд Эухении остался тем же. Но ее улыбка — даже после того, как ее обесчестили зеленорубашечники — сияла, как солнце. Я не поэт, я всего лишь утверждаю, что ее улыбка была для меня, как солнце. Но Бессмертному было плевать на солнце, на целую Вселенную. Помню его слова: «Если Господь спустится на землю и мне не понравится его нос, я прикажу расстрелять Господа».

Выдавать: что толкает людей на это? Не вознаграждение, не зависть, не мстительность, не жажда справедливости. Думаю, склонность выдавать инстинктивна. А любовь — почему она толкает нас на риск? Может быть, счастье достижимо только рядом со смертельной опасностью? Я начал выходить вместе с Эухенией днем, мы пели песни, работая, участвовали в факельных шествиях, играли в классики напротив казарм зеленорубашечников. Разумеется, нас выдали.

Признаю, что у вождя был великий режиссерский дар. Мне позвонили: «Два клиента. Пожилая пара. Похороны по высшему разряду. Лицо сеньора — вам. Дама — вашей помощнице.» Мы пришли по указанному адресу. Лакей — слишком надменный для своего положения — удалился с Эухенией, оставив меня в комнате одного. Покойника не было. Только пустой детский гробик. Я попытался открыть дверь. Заперто. Я слышал животный смех, стук сапог. Стал ждать. Когда мне швырнули тело Эухении со словами: «Твоя очередь!», я прикинулся непонимающим. Я сделал ей грим, как у клоуна — она всегда просила об этом — и положил ее в маленький гроб.

Запертый в здании Конгресса, я работаю над Бессмертным. Снаружи миллион зеленорубашечников ждет, когда дверь отворится. Мой труд закончен… Сейчас я подпишу свой смертный приговор. И приговор этому лживому учению.

— Входите, зеленорубашечники, вот он!

172. СОБАКА ПТОСИСА

Птосис был горд, и не зря: путем кропотливых исследований он открыл то, что затем назвали «Собакой Птосиса». Найти что-то новое в легендарном фильме «Бомбейские ночи любви» было практически невозможно.

Народ Лексгополя — единственный выживший после доисторических войн — искоренил всяческое воображение (источник любого зла) уже много тысячелетий назад. Путем операции на мозге удалялось стремление к игре. Возникла бюрократическая раса, способная жить, не тоскуя по переменам или приключениям.

Шли годы. Когда Верховный Генерал задал вопрос, почему самоубийство уносит жизни девяноста пяти процентов граждан, ему ответили, что игра лежала в основе душевного равновесия, являлась неотъемлемой чертой человеческого поведения. Тогда правитель отдал приказ ввести игры вновь. Но все они, а также пьесы, книги, фильмы были вычеркнуты из коллективной памяти и из действительности. Так же как доисторический человек не мог размышлять, лексгопольцы не могли ничего создать. Воображение было утрачено навсегда.

Спасительным событием оказалась находка в трюме затонувшего (еще в доисторическую эпоху) трансатлантического лайнера кинопроектора в отличном состоянии и ленты «Бомбейские ночи любви» на древнеанглийском языке. Единственная возможность развлечения была связана с этой пленкой.

Показ фильма предварялся военно-научной церемонией, которая, по прошествии строго отмеренного числа минут, сделалась религиозной. Затем появились сотни трудов по психологии актеров, их костюмам, гриму, декорациям, по характеристикам персонажей, старинному идиоматическому языку, типологии жестов. Когда все эти темы оказались исчерпаны, стали изучать анонимных личностей, снятых в эпизодах, составлять перечни предметов, описи ложек и вилок, появляющихся в сцене под лунным светом, причем каждая была окрещена своим особым именем; подсчитали размеры всех зданий и тротуаров.

Каждый раз, когда появлялось описание новой вещи, люди устремлялись в оптический храм, чтобы внимательно ее рассмотреть. «Сегодня мы представляем белую птицу, летящую в верхнем правом углу!». Когда в кадре возникала птица, фильм останавливали, произносились речи, шли дискуссии священников-киноманов. Иногда в каталог под соответствующим номером заносилось пятно на пленке. Репродукции этого пятна украшали парадные залы мэрий. Затем дополняли «Большую энциклопедию "Бомбейских ночей любви"». Устраивались конкурсы (к участию допускались только граждане, способные рассуждать не менее чем о пятидесяти тысячах деталей). После многолетних поисков был зарегистрирован каждый квадратный миллиметр ленты, — о нем слагались гимны, писались работы, он обрастал всевозможными толкованиями. Все это свело количество самоубийств к нормальному уровню.

Птосис был человеком с большими амбициями. Он вознамерился остаться в истории. Тридцать лет подряд, по десять часов в день, он изучал фильм. Наконец, он смог заметить, сквозь щели ивовой корзины рыночного торговца, мелькавшей на заднем плане, движения чего-то темного. Реконструировав его форму, он доказал, что в кадре видна собака. Углубившись дальше, он установил ее породу. То был фокстерьер, спрятанный за корзиной его хозяином — статистом в роли нищего. Птосис доказал, что этот нищий фигурирует под названием «Появление тени в кадре со сценой рынка, двадцатый миллиметр слева, сто шестой миллиметр сверху».

Птосис был объят гордостью. Ему вручили награду в президентском бункере, подарили трехмерное изображение генерала. Сотни гражданок принесли ему свои дары натурой… Но вот Кносис, столь же амбициозный, как Птосис, доказал, что собака была лишь тенью актера «Курильщик марихуаны»: двести третий миллиметр справа, пятнадцатый сверху.

Птосиса вычеркнули из научных трудов, его статуя была сброшена с пьедестала, а имя стало объектом насмешек. Из этого горестного эпизода родилась распространенная фраза для обозначения напрасных усилий: «Не стоит открывать собаку Птосиса!».

173. ИДЕЯ

Пока не появилась идея, я считал себя счастливым. Я занимался расследованиями. Заговорщики — вне всякого сомнения, коммунисты, — которые различались не по лицам, а по визитным карточкам на шее, стояли в очереди, чтобы попасть ко мне. Они обязательно навещали меня — меня, с электродубинкой и черным пистолетом в руках!

Я всегда старался медленно терзать каждое яичко, каждый отросток, но для этого надо было задержать продвижение очереди на много часов. Из любви к ремеслу я выработал приемы, которые позволили мне добиться не признаний — настоящих поэм. Я питал тайную веру в то, что Главный ведает о моих умениях и что на исходе каждого дня он собирает свой Генеральный штаб — полюбоваться моим искусством на снимках. (Вскрыть грудную клетку так, чтобы та напоминала красную магнолию, требует крайне утонченного вкуса). Я был горд. Раньше. Сейчас меня тошнит.

Все это началось по моей вине: устроить исчезновение человека стало для меня рутиной. При поддержке Верховного Командования я уничтожал свидетельство о рождении, прочие официальные документы, плюс банковский счет, телефонный номер и так далее. Это кажется сложным, но на деле сравнительно легко. Достаточно телефонного звонка, запускающего механизм исчезновения, — и меньше чем за двое суток тайный коммунист испарялся. Конечно, оставалось тело, — некоторая помеха. Я самолично выбирался по выходным, когда мог, за город, без особого шума, и освобождал почти всех от тела, уже лишенного всякой социальной составляющей. Человек без бумаг — призрак. Иногда это происходило в пустыне, иногда на необитаемом пляже или в роще к югу от столицы. Лучше не сваливать их в тесные общие могилы. Исчезнувшие не должны объединяться в группы: пусть каждый спускается в яму один, не встречая глаз, дающих ему некое определение.

Они сами рыли себе могилу. Любопытно, что все получались разные: некоторые выходили прямоугольными, другие бесформенными из-за дрожания рук. Кто-то рыл большие глубокие ямы, словно для коровы, или, наоборот, такие крошечные, что надо было разрубать тело надвое. Любопытно, что люди умственного труда копали совсем мелко.