Необычное и обыкновенное

Долго вспоминал, куда и зачем я вообще иду. И кто я такой. Что забыл здесь возле разлома, в который так и хочется заглянуть, но почему-то нельзя?

Пульсирующее сияние амулетов привлекло моё внимание, хотя я не сразу понял, что это и зачем оно светится. Но стоило прикоснуться к источнику света — я вспомнил всё.

И пошёл в нужном направлении, больше не оглядываясь.

Когда мне стало казаться, что я уже целую вечность бреду по этому лугу вдоль трещины, которой уже давно полагалось кончиться, я услышал звук.

Это был голос, но я секунд десять не мог понять, что он говорит, откуда исходит и кому принадлежит. Я остановился и медленно повернулся.

За спиной в паре шагов от меня стоял Итан. Как он здесь оказался? Я бы услышал, если б он шёл за мной по лесу, увидел бы его тут, на равнине, когда не мог определиться, куда идти.

Он открыл рот, и его губы шевельнулись, обозначив моё имя:

— Марк.

У меня во рту пересохло, словно в поле, не знавшем дождя. С третьей попытки мне удалось сглотнуть и произнести:

— Что ты тут делаешь?

— Иду за тобой.

Губы брата сложились в усмешку, но она была чужой на его знакомом лице. А его глаза больше не были пустыми.

(Хорошо, что он здесь, верно? Ты же рад видеть брата?)

— Тебе нельзя тут быть.

Итан покачал головой:

— Это тебе нельзя, Марк. Старый Раген тебя использует. Как использовал папу и маму. Его внук — наследственный маг. Он должен был отнести ключ. Но старик всё медлил. Медлил, пока монстры дожирали людей по всему свету.

(Как думаешь, почему?)

— Как думаешь, почему?

Я покачал головой:

— Не знаю, Итан. Наверное, у него были причины…

Мне самому мои слова показались неубедительными. Брат коротко рассмеялся.

За его спиной сгущались тени, пронзительно-чёрные в дневном свете. Я не мог отвести глаз, наблюдая, как они складываются в смутно знакомую восьмилапую фигуру со змеиной мордой.

— Потому, что ему жалко внучка. Ведь когда ты откроешь Печать, внутрь утянет не только Зло, но и тебя. Это верная смерть, Марк. Раген отправил тебя умирать.

(Ай-яй-яй, какой нехороший старик!)

Итан продолжал:

— Раген всё ждал, когда найдётся хоть какой-то наследственный маг. А тут ты, готовый на всё ради памяти папы и мамы!

Холодная усмешка раздвинула его губы. Нет-нет-нет, мой брат не может таким тоном говорить о родителях!

(Правда? Они же мёртвые — им всё равно!)

Я покачал головой, а Итан всё говорил:

— Родители мертвы. Джеф тоже. Мы заплатили этому миру сполна, братец. Мы больше ничего никому не должны. Особенно Дому Света, отправившего тебя на смерть.

(Никому. Ничего. Не должны. Звучит заманчиво, правда?)

Я мотнул головой, пытаясь вытрясти этот голос. Холодный и обволакивающий. Вязкий. Мерзкий.

Теневая фигура гибко опутала Итана. Я наконец сумел стряхнуть оцепенение и вытащил меч. Такой тяжёлый и неудобный.

Итан засмеялся и поглядел на меня зелёно-жёлтыми кошачьими глазами.

— Ты не убьёшь меня!

(Ты не убьёшь его!)

Он протянул руку:

— Идём со мной, Марк. Тут так спокойно. Моё сердце больше не болит, когда я думаю о нашей мёртвой семье. Так хорошо, когда вот тут, — он положил другую руку на грудь, — ничего не ноет, не сжимается, не трепещет. Когда нет кошмаров, вины, отчаяния и страха. Нет боли.

(Тебе ведь больно?)

— Мы будем вместе всегда. Никто не сможет нас разлучить. Не будет смерти. Не будет сожалений. Не будет ничего, кроме нас с тобой.

Он улыбнулся чужой улыбкой. Я размахнулся и ударил сияющим мечом по дымно-туманной фигуре чуть выше головы брата.

— Не надо! — закричал он.

(НЕТ!)

Сияние рун на мече выблеснуло и волной перетекло на тварь.

— Не надо, Марк! Я не хочу больше бояться. Не хочу вспоминать! А-а-а!

Он упал на колени, захлёбываясь слезами, а монстр, скованный рунным сиянием, лишь шипел. Я отбросил меч и сдёрнул с пояса нож. В глаз. В другой. В глотку.

На руки брызнуло тенью-туманом, и они онемели, словно обмороженные. Монстр судорожно дёргался, становясь всё прозрачнее.

(Итан, Итан, Итан, Итан…)

Брат отпихнул меня, выдернул нож и с глухим воем кинулся ко мне.

Я увернулся и заломил ему руку.

— Прости, Итан.

Нажал ему на шею, там где неистово билась жилка, а когда он обмяк, связал ему руки его же поясом и взвалил на плечо.

(Будь ты проклят! Ты всё равно опоздал! Я уже предупредил Владыку — Зло идёт сюда! Ты…)

Вспышка — и от монстра не осталось ни следа.

Всё снова стихло, и в этой тишине я, шатаясь под весом брата, побрёл к предгорью. Кажется, я что-то пел, пытаясь себя подбодрить. Но, возможно, это был не я.

Не помню, как я дошёл до цели. Лишь отдельные осколки воспоминаний. Узкая тропинка, уводящая вверх. Могильная прохлада пещерных коридоров. Дверь-Печать, древняя и невообразимо огромная.

Я опустил брата у одного из камней справа от Печати.

Вытащил ключ.

Он замерцал, указывая на маленькую замочную скважину. Я застыл не в силах сделать последний шаг.

Вряд ли та тварь обманула: скорее всего мне не пережить того, что сейчас произойдёт.

Но иначе нельзя.

Пусть хотя бы у брата будет надежда. Я вернулся к Итану. Стащил с шеи все амулеты, какие были. Надел на него. Коснулся каждого, дождался, пока они засияют. Взял ключ в зубы и потащил брата ближе к выходу.

Вот этот вырост, похожий на растущую из пола пещеры сосульку, подойдёт. Надо освободить ему руки, связать два наших пояса хитрым узлом и опоясать брата, чтобы он к "сосульке" прижимался ближе, чем к маме в детстве.

Надеюсь, силы амулетов хватит, чтобы защитить его.

Итан, помни о нас. Пусть твоя боль будет с тобой, но не разрушит тебя, а превратится со временем в светлую печаль. Ведь если мы не будем помнить о тех, кто был с нами, о тех, кто нас любил и защищал, что тогда сохранит Свет в нас самих?

Я взял ключ в руку и пошёл к двери. Воздух вокруг густел и наполнялся еле слышными шорохами и шепотками. Идти становилось всё труднее, но я шёл.

Последние шаги — самые трудные. Давай, Марк, давай! Шаг за отца. Шаг за маму. За Старшего, Ника. За Джефа. За Чокчока. За Итана, который останется. За Джун, за Мари, которые, надеюсь, будут помнить о нас. За всех, кто ещё жив.

Вот и дверь.

Мокрый от пота, с гудящими от напряжения мышцами я стоял перед дверью. Ключ в руке светился и подрагивал, словно хотел поскорее очутиться в двери и покончить со всем этим.

Я не хочу умирать. Не хочу. Но выбора нет.

Ключ в замочную скважину. Попробовал повернуть направо — не вышло. Налево — снова ничего. Я уже решил, что что-то прошло не так, но тут дверь содрогнулась от потолка и до пола и стала медленно открываться.

Я отпустил ключ и попятился. Воздух вокруг то холодел, как зимней ночью, то нагревался будто в бане. И весь потёк к щели в двери, словно его затягивало в темноту за ней.

На двери засветились знаки, вырезанные и выбитые кругами, волнами и линиями.

Ветер, дующий снаружи пещеры в дверь, усилился.

Я сделал ещё пару шагов, развернулся и кинулся к тому месту, где полусидел-полулежал Итан, ещё не пришедший в себя. Если я схвачусь за ту "сосульку", то, может быть, мне удастся удержаться…

Да, надежда — глупое чувство, но я не буду стоять и ждать смерти.

Мой бег почти тут же перешёл в шаг. Уже не просто ветер, а настоящая буря била мне в лицо, силясь уволочь за собой в дверь. Дышать невозможно. Потоки тёмного воздуха приносили с собой отзвуки стонов, криков и жутких смешков. А ещё тревогу, отчаяние и страх. Ничего не получится, мне не дойти. Зачем сопротивляться? Меня ведь всё равно уже приговорили. Надо быть послушным — лечь и помереть. Может, обо мне сагу сложат. Или песню, хотя бы.

Я сильно-сильно прикусил губу. С трудом поднял руку и ущипнул себя. Давай, соберись! Иди!