Страница 2 из 2
Он направился к выходу. Кот на лавке выгнулся дугой, зашипел. Дверь распахнулась, в дом вошла Серафима Павловна.
– Так ты ещё и вор! – она подняла руку и сдунула в лицо Антона какой-то порошок. – А ведь мог просто уйти!
Антон чихнул. Перед глазами потемнело. Он выронил книгу, а потом и сам рухнул на пол, потеряв сознание.
Серафима Павловна обошла все избы, собрала всех старушек. Вместе они сняли брезент с громадной печи посреди деревни, принесли дрова. Действовали споро, весело.
Когда печь растопили, раздели Антона и вынесли его из избы, положили на большой противень, принялись натирать его солью, специями, поливать маслом.
– Маслица, маслица не жалей! – смеялась какая-то старушка в круглых очках. – Люблю с корочкой.
– И перчика побольше! – вторила другая, горбатая.
Антон очнулся, но не смог даже пошевелиться. Он лишь моргал и слабо шевелил губами.
– Ну что, сынок, – похлопала его по щеке Серафима Павловна, – доигрался в фашиста? Передавай привет Гитлеру.
Старушки, весело подначивая друг дружку, по специальным рельсам закатили противень на шесток и впихнули в жаркие недра печи. Закрыли заслонку. Антон выпучил глаза и всё же нашёл в себе силы заорать.
Пир старушки устроили прямо на улице – постелили на траве покрывала, принесли посуду, сделали салаты и гарнир к мясу. Ели с аппетитом, пили самогонку. А потом взялись частушки петь и отплясывать. Весёлый получился пир, гуляли до самого вечера.
Перед закатом, захмелевшие, сытые, старушки разошлись по домам. А ночью, когда вышла полная луна, избы вдруг заворочались, закряхтели, поднялись на мощных птичьих лапах и неспешно зашагали по полю прочь. В конце этой процессии на паучьих кривых ногах ковыляла печь.
Звёзды сияли.
Где-то в лесу ухал филин.
Лёгкий ветерок шелестел осенней листвой, ветви покачивались, будто прощаясь с уходящими вдаль избушками.