Страница 43 из 76
— Не верь ему, дорогой, — вступилась Доли. — Сато милейший комплиментщик.
— Если я во что-то и верую, то это в тебя, Доли, — по-библейски вещает альбинос.
— Банзай! — Кавада победоносно выпячивает грудь.
Славнее вечера, чем тот, Фолсджер не припомнит. Все другие были другими. Больше походили на шабаш чертей и ведьм. Словно собрались на последнюю в своей жизни пирушку. Кутеж бешеных кобелей и сучек. Всегда одно и то же. Похабство, грязь, драки. А тут собрались малознакомые люди, а впечатление такое, будто они вместе не один пуд соли съели. Они любили его и он — их. И ничто человеческое им чуждо не было. Только выходило все чище, пристойней, порядочней.
Разгоряченный напитками Кавада громким шепотом, так, чтобы слышали и Терье с Доли, сообщил Бену, что неподалеку в одиночестве скучают две прехорошенькие девчушки.
— Бог не простит нам, Бен, — сказал он.
— Накажет, — поднимаясь с места, поддержал Фолсджер.
Девочки мигом выпорхнули из-за стола. Им явно не терпелось поразмять затекшие от долгого сидения крылышки. Сато свою повел вглубь, под самую лоджию, где располагался оркестр. Фолсджер за ним не последовал. Он стал топтаться у самого края отведенной для танцев широкой площадки. Его девочка тряхнула перышками так, что у него зарябило в глазах. Он мог, конечно, поддержать темп, но выделываемые ею выкрутасы ему были не по зубам. Хотя он и старался. Девчонка смеялась над его неуклюжестью и еще больше поддавала огонька. «Интересно, как приходится профессору?» — промелькнула у него злорадная мысль. — «Затанцевала, наверное», — решил он, не отыскав Каваду взглядом, и вновь стал подлаживаться под немыслимые па своей попрыгуньи. Потом в зале захлопали в ладоши.
Посыпавшиеся хлопки, сначала нестройные и жидкие, с каждой секундой становились все сильней и сильней, сливаясь в единый ритм. Танцующие пары одна за другой стали останавливаться, отходить к краю площадки. Они не расходились, их взгляды были устремлены на середину сектора. Сидящие за столиками тоже поднимались с места и поверх голов и в просветы фигур, сгрудившихся вокруг танцплощадки, пытались рассмотреть что-то. Оглянулся и Бен. С застывшим выражением зачарованности уставилась туда и его девушка. В глаза сразу бросилась одинокотанцующая пара.
Он обернулся в самый интересный момент. Мужчина бешено вертящимся веретеном пошел вокруг своей партнерши. Быстрые, плавные и одновременно молниеносно-резкие движения его рук и ног не отставали от стремительно вращающегося тела, оставляя за собой силуэты четких, с завершенными линиями рисунки.
Танцор напоминал некое многорукое и многоногое грациозное существо. Все смотрели только на него. Его напарница выглядела слабей. Она растерянно, хотя и в такт мелодии, поводила руками. Шаг был неуверен, коряв. И тут к ним на середину выпорхнула… попрыгунья Фолсджера. Она что-то сказала и ее подружку как сдуло…
Зал завороженно следил за разворачивающимся на площадке спектаклем. Танцор отреагировал мгновенно. Изобразив, застывшего витринного манекена, он замер и…
Фолсджера, наверное, ничего на свете так не ошеломило бы, как это. Танцором был Кавада…
Сато несколько секунд стоял неузнаваемым муляжом. Вот его словно завели. Он вздернул подбородок, резко качнул головой, повел плечом, изогнул запястья, пропустил по телу судорожную дрожь. Каждый из его суставов, словно обрадовавшись дарованной им свободе, исполнял свою партию. Они ликовали. Они торопились за скользящим ритмом музыки, как за призраком, как за солнечным зайчиком.
Фолсджер только заметил, что по обеим сторонам от него стоят Доли с Бангом. И они вместе со всеми, завороженно сгрудившимися у площадки, неистово, в такт распалившимся, вероятно, финальным ритмам музыки, бьют в ладоши, что-то кричат…
Оркестр умолкает внезапно. И в этот самый миг Кавада застывает в позе дискобола, собирающегося метнуть в небо снаряд. А девушка — в полупоклоне, повернув головку к потолку, будто ожидая полет диска.
Полупьяная ресторанная публика взорвалась воплями восторга. Из оркестровой лоджии кто-то в микрофон крикнул; «Спасибо, друзья. Это было великолепно!»
Сато подвел девушку к поджидавшим друзьям.
— Видите, что получилось, — сказал он смущенно.
— Чудесней и быть не может, Сато, — целует его Доли.
— Очень хорошо, — поддерживает Терье.
Наклонившись к ручке девушки, Фолсджер промолвил:
— Вы были как два индийских божества.
Польщенная девушка хотела было что-то сказать, но тут ее и Сато заслонила чья-то нахальная, дородная спина.
— Бис, ребята! — потребовала Спина.
Сделав знак друзьям, чтобы они уходили, Бен бесцеремонно развернул Спину лицом к себе. «Надо же! — с досадой фыркнул Фолсджер. — Так не хотелось видеть его, а тут — нос к носу».
— Успокойся, Грэвс, — процедил Бен. — Он не артист. Он мой друг…
Тот было трепыхнулся, а потом, хлопнув глазами, осклабился.
— Фолсджер, старина! Ты ли это?!
— Как видишь.
— Значит, решил свои проблемы?
— Это вы, конгрессмены, их решаете, а мы — улаживаем, — пробурчал Бен.
— Ты чем-то недоволен, старина?
— А что ты пристал к парню?
— Он потрясающе танцует.
— Ну и что. Он не артист. Он мой друг, — набычился Бен.
Обняв его за плечи, Грэвс рассмеялся.
— Странные вещи ты говоришь, старина. И потом — этого японца я никогда не видел в твоей компании… Кто он, кстати?
— Доктор философии, профессор Сато Кавада.
— Не может быть! — так, словно его ужалили, воскликнул Грэвс, с любопытством отыскивая в зале профессора.
Кавада в это время с двумя девушками подходил к их столику. Рассаживая и знакомя девушек с Терье и Доли, Кавада с тревогой посмотрел в сторону Фолсджера. Перехватив взгляд Сато, тот улыбнулся ему и помахал рукой.
— Ты что, его знаешь? — жестко буравя Грэвса, спросил Бен.
— Нет, дружище, — задумчиво ответил тот, — но завтра в Вашингтоне, на встрече учёных разных стран с представителями парламентов США, Франции, Советского Союза, Англии, Китая и Японии, основной докладчик… — Грэвс сделал многозначительную паузу, — будет доктор философии, профессор Кавада.
— Может быть. Во всяком случае, сразу после ужина он, кажется, летит именно туда.
— Познакомь нас, — просит конгрессмен.
— Пусть парень отдышится. Потом мы подойдём к тебе сами.
— Передай. Если завтра он выступит так же блестяще, как сейчас станцевал, то успех ему обеспечен.
— Сам скажешь, Фолсджер.
Сато не видел подошедшего к нему сзади Фолсджера. Он был увлечён рассказом о том, где и как научился столь великолепно танцевать.
— Моя мама, — говорил Сато, — знаменитая в Японии балетмейстер. А сестра, так же, как и вы, Джила, — он кивнул девушке Бена, — преподаватель хореографического колледжа. Сестра-то меня и натаскала. Мы с ней под маминым руководством танцуем вместо физзарядки по утрам. Иногда и по вечерам… Лучше танца зарядки нет.
Фолсджер положил руки на плечи разговорившегося Сато.
— Пока я полон впечатлений, мне не терпится сказать пару слов.
Бен потянулся за своей рюмкой.
— Джила и Сато, вы были неподражаемы. Такого чуда я ещё не видел. За волшебство танца! — с пафосом провозгласил он.
— Я впервые, будучи здесь, в Америке, — размышляя о чём-то своём, промолвил Терье, — был по-настоящему поражён.
— Позволю не согласиться с вами, доктор Банг.
Белёсые брови Терье взметнулись ко лбу.
— Вас первой потрясла и повергла Доли, — напомнил Кавада.
— Не передёргивайте, мой друг. Доли — произведение природы. А я…
— Причём редчайшее, — перебил Сато.
— Вот именно! А я имел в виду художественное творчество…
Неужели из всех видов художественного выражения себя человеком вас поразило лишь искусство танца? — не без нотки недоверия протянула Джила.
Вопрос загнал Терье в угол. Он задумался и, смущенно потупившись, ответил:
— Вы правы, Джила… Конечно, нет… Ещё живопись… Меня потряс Сальвадор Дали. Его картина «Постоянство памяти».