Страница 36 из 57
– Митя?
– А чего? – послышалось в ответ: одноногий ко всему еще и гнусавил.
– Ничего. Поговорить с тобой хотят. Дело срочное.
– Пускай сюда идут, раз хотят.
– Нельзя, Митя, – найдя купюру, Аня наклонилась, положила ее на дно щербатой алюминиевой миски, приспособленной одноногим для подаяний. – Я отойду сейчас, нельзя мне рядом с тобой долго маячить. А ты, как отойду, собирайся и хромай за мной.
И, как учил Чубаров, отошла, не дожидаясь ответа. Даже не оборачиваясь почуяла: засуетился одноногий. Интересно стало, это Максим тоже предвидел, он вообще, как она поняла, такую публику на раз просекает, вообще – умный мужик, не только войной, но и жизнью битый. Это Анна успела понять, пока сюда шли, не молчали ведь – разговаривали так просто, будто и не немецкая на нем форма и войны рядом совсем нет…
Не заметила, как отвлеклась мыслями на Максима Чубарова – еще утром ничего о нем не знала, а сейчас, за каких-то полдня, стал таким родным, словно настоящий Ваня Курский, народный любимец, вот так сошедший с экрана прямо к ней в дом. Но даже если бы Аня не потеряла бдительность на короткое время, все равно – недостаточно у нее оказалось опыта для того, чтобы зафиксировать полицая.
Точнее, как раз полицейский бросился в глаза девушке, как только она появилась на базаре. В сером пиджаке в полоску, несмотря на жару, в темных брюках, заправленных в офицерские хромовые сапоги, которые как раз полировал ему щеткой базарный паренек-чистильщик, с повязкой на рукаве и карабином на плече, он стоял и строго поглядывал по сторонам. Конечно, Анна старалась не привлекать к себе внимания, хоть и не боялась она полицаев – у нее аусвайс, она вольнонаемная, на немцев работает, полицаям на девушек с такими документами вольно разве что облизываться.
Вот только упустила из виду: полицай приклеился к ней внимательным взглядом, как только она возле Мити Инвалида задержалась дольше, чем положено, чтобы кинуть подаяние и пойти восвояси.
Конечно, не могла Анна заметить, как насторожился полицай…
После того как инвалид засуетился и похромал за девушкой в сторону развалин, полицейский как бы невзначай поправил ремень карабина на плече, кинул на радость чистильщику папиросный окурок под ноги, в базарную пыль, и двинулся за одноногим.
Не увидел полицая и более опытный Чубаров: когда Анна, а после и Митя Инвалид появились в поле его зрения, за ними уже никто не следовал…
Поравнявшись с местом, где поджидал Чубаров, девушка остановилась, дождалась, пока одноногий подхромает ближе, кивнула в сторону развалин.
– Туда, – бросила коротко и, как было приказано, пошла обратно, в сторону базара.
Глянув ей вслед, Митя потоптался в нерешительности, потом поудобнее ухватился за костыль и, зыркнув по сторонам, прошел огромную, в полтора человеческих роста, груду битого кирпича: бомба попала в здание, стоящее у шоссе. Одноногий сам видел, как пленные красноармейцы несколько дней подряд расчищали в этом месте проезд.
Увидев возле уцелевшей глухой стены человека в немецкой форме, Митя в первый момент испугался. Но услышав русскую речь:
– Не боись, землячок! – несколько успокоился.
– Чего надо… землячок? – спросил он, и тут же задал другой, чуть запоздалый вопрос: – Кто такой, откуда?
– Свои, не менжуйся, – Чубаров скривил угол рта в иронической улыбке, сделал несколько шагов, приближаясь к Мите, и только хотел начать разговор, ради которого затеялось все это, как услышал за спиной справа от себя отрывистое:
– Свои, говоришь?..
12
ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО
Из вечернего сообщения 8 июля 1943 года
Нашими войсками на Орловско-Курском и Белгородском направлениях за день боев подбито и уничтожено 304 немецких танка. В воздушных боях и зенитной артиллерией сбит 161 самолет противника.
Жители советских районов, оккупированных немцами, оказывают героическое сопротивление немецко-фашистским захватчикам. Недавно на станцию Славута (Украина) прибыл эшелон с советскими гражданами, которых немцы насильно увозили на каторгу в Германию. Находившиеся в одном вагоне женщины задушили четырех немцев-конвоиров и скрылись.
Партизанский отряд «Железняк», действующий в одном из прифронтовых районов, подорвал 2 железнодорожных эшелона противника. Разбиты паровоз, 11 вагонов с войсками и 2 платформы с зенитными орудиями. Другой отряд партизан за две недели пустил под откос бронепоезд и 3 воинских эшелона противника. Разбито 2 паровоза. 15 вагонов и 2 бронеплощадки.
13
На этот раз Брюгген решил не поднимать пленника к себе в кабинет – спустился к Гайдуку в подвал сам.
С раннего утра для Кнута слишком быстро менялся калейдоскоп событий, ни одного из которых он так толком и не запомнил. Почувствовал только, что очень устал, – а такие ощущения приходили редко, и обычно Брюгген считал накатившую ощутимую усталость своеобразным барометром собственного успеха. Как правило, когда очередная охота только начиналась, он мог действовать, как механический человек, придуманный каким-то писателем-утопистом. Но как только до успеха оставалось несколько шагов и Кнут чувствовал это, груз пережитого тут же падал на плечи. Даже врожденная хромота, о которой Брюгген как-то даже забывал, начинала проявляться до такой степени, что левая, короткая нога, ныла и побаливала, словно Кривоногий бежал наравне с нормальными спортсменами спринтерскую дистанцию, выкладываясь при этом изо всех сил.
Кнут Брюгген в глубине души был даже немного недоволен, что командировка в Харьков оказалось слишком уж простой по решению. Всего-то верно предугадал появление диверсантов, о чем вполне мог догадаться даже такой болван, как Хойке. Распорядился поставить засаду на явке беспалого, что местному гестапо тоже вполне по плечу, и потом завербовать пленника, который сам охотно шел на вербовку. Осталось дождаться, пока остальные сами придут в ловушку.
Вот только будет ли среди них Скиф и не убит ли за это время Крюгер – этого штурмбаннфюрер просчитать, к сожалению, не мог.
Как и понимал: пленный диверсант тоже этого не знает. Хотя, признался себе Кнут, на самом деле уже не имеет значения, жив майор или нет. Если жив – его карьера закончена, и очень может быть, что именно ему, Брюггену, вскоре поручат организовать Крюгеру что-то вроде автомобильной катастрофы, а еще лучше – нападения партизан, во время которого тот героически погибнет в перестрелке.
При появлении штурмбаннфюрера Гайдук рывком поднялся, но Брюгген жестом попросил его не вставать, сам присел рядом на грязные доски, снял фуражку, ослабил черный галстук, расстегнул две верхние пуговицы на кителе.
– Есть новости? – спросил Павел.
– Из тех, что были бы интересны вам, – нет.
– Вы держитесь.
– Вы тоже, Павел. Но, по-моему, пора вам сдавать свой последний бастион.
– О чем вы?
– Ваши товарищи, Павел. Ваши бывшие товарищи. «Хорьх» со всем содержимым, в том числе – с рацией, найден там, где вы указали. Понимаю, что это глупость, но район оцепили и блокировали, а снять засаду я велел, – Кнут взглянул на циферблат, – сорок минут назад. Нужно было убедиться окончательно, что ваши товарищи умнее, чем кажется, и не вернутся к машине хотя бы за рацией.
– Вы всех считаете дураками?
– Не обижайтесь, Павел, вам уже это не идет… Думаю, ваше НКВД поступило бы точно так же в аналогичной ситуации. Но за рацией никто не пришел, и вряд ли придут, хотя пост там оставлен, и это значит: после провала явки остальным удалось найти для себя убежище. Теперь… – Брюгген на несколько секунд закрыл лицо рукой, провел снизу вверх, будто стряхивая невидимую пелену. – Наши пеленгаторы работали в усиленном режиме, начиная с того момента, как мы с вами пришли к соглашению. И работают до сих пор. Однако ни один передатчик за это время даже не попытался выйти в эфир. Что из этого следует, Павел?