Страница 34 из 57
Брюгген задумчиво потер подбородок, прошелся вокруг стола, остановился, оперся руками о массивную столешницу.
– А ведь вы правы, Павел. Ваши товарищи сделают поправку на то, что нам удастся вас разговорить. И в самом деле поменяют планы. Тогда мне от вашего сотрудничества не будет пользы, верно? И мне придется вас ликвидировать. Агент, от которого нет пользы, подлежит ликвидации, разве нет?
– Потому, господин Брюгген, я должен не выдержать пыток и умереть. Или вы должны меня расстрелять, повесить, утопить в бочке с моей собственной кровью…
– Боже, ужас какой! Не бережете вы себя…
– Я не шучу. Я сейчас очень серьезен, – Гайдук допил коньяк, глаза его светились азартом. – Сейчас только утро, господин Брюгген. У местного гестапо наверняка большая агентура. Да и вы со своей стороны, да еще с вашими полномочиями вполне можете постараться, чтобы информация о том, что гестапо захвачен и расстрелян советский диверсант, разошлась по Харькову еще до обеда как можно шире. Где бы ни были мои товарищи, они обязательно держат ушки на макушке, делая все возможное для того, чтобы узнать о моей судьбе. Если до них дойдет, что меня убили в гестапо, они не станут менять своих планов, – проговорив это на одном дыхании, Павел замолчал, выжидающе глядя на Брюггена в ожидании реакции. Тот молчал, и Гайдук добавил: – Есть, конечно, место, где мы вчера вечером спрятали машину.
– «Хорьх», на котором приехали?
– Именно. Возможность, что наши там, слабая, но она есть.
– Хорошо. Где это?
И, не дожидаясь ответа, Брюгген снял трубку телефона, вызывая к себе Хойке.
Тем утром новости сыпались одна за другой.
В развалинах неподалеку от здания Госпрома, как и сообщил Гайдук, действительно нашли «хорьх», рацию в багажнике и остатки армейского пайка. На всякий случай оставлена засада, хотя на успех здесь Брюгген не надеялся.
Чуть позже Хойке сообщил об исчезновении беспалого сапожника.
Дверь квартиры Ярового была заперта на ключ, но дверь легко взломали. На место выехал сам начальник гестапо, он-то и определил опытным глазом полицейского: здесь шла борьба, и кто кого победил, можно только догадываться.
С выводами Хойке о том, что Яровой не сбежал, а был похищен, вот только кем – непонятно, Брюгген согласился. Что-то подсказывало ему: беспалого уже нет в живых. Что косвенным образом подтверждало правоту слов Гайдука – пути отхода для диверсантов и также Скифа, который должен к ним присоединиться, если этого уже не случилось, есть кому готовить.
Начать охоту сейчас, вслепую, опять устраивая бесполезные облавы, начиная бессмысленный гон, – вспугнуть дичь.
Пускай в самом деле диверсанты успокоятся. Поверят в свою удачу и в то, что всех перехитрили. Вот тогда накрыть их станет намного легче, ведь они зашевелятся, начнут действовать, и не смогут не проявить себя в старательно обложенном городе.
Кнут Брюгген принял вариант, предложенный пленным диверсантом. Объявить его убитым – впрямь самое разумное пока решение.
Оставалось отдать Хойке соответствующие распоряжения, пусть подключает свою агентуру.
10
Нужно было поспать хоть несколько часов.
Сотник, не сомкнувший глаз с позавчерашнего вечера, все-таки успел прихватить немного в машине, пока ехали по тылам до Харькова. Сон, конечно, нельзя назвать крепким и спокойным, однако в отличие от Чубарова командиру удалось недолго отдохнуть. Максим же держался на ногах уже больше тридцати часов и совсем не ощущал себя бойцом.
Поспать решили, пока Аня Сорока сходит в казармы и вернется обратно. Прачкам разрешалось брать белье на дом, даже лучше, если молодые женщины не торчат на виду у солдат целыми днями с голыми до локтей руками и подоткнутыми для удобства подолами юбок. Как раз накануне Анна выстирала очередную партию, а офицерское – даже успела отутюжить. Нужно было с утра прогуляться до казарм, все сдать, нагрузиться новым тюком и возвращаться обратно. Заодно Аня могла узнать какие-нибудь новости, так что до ее возвращения все равно ничего не произойдет. Решив так, Михаил и Соловей устроились в дальней комнате, прямо на полу, и оба уснули практически сразу, как только головы коснулись положенных вместо подушек собственных сапог.
Ольга решила дать наконец отдых организму майора Крюгера: теперь, когда рядом двое крепких опытных мужчин, она могла позволить себе не глушить немца алкоголем. Тот, получив неожиданную передышку, сначала от души напился воды, потому пообщался с Ольгой, пытаясь понять наконец, что вокруг происходит, и очень удивился, когда та объяснила, для чего именно двое суток напропалую вливала в него эту крепкую вонючую дрянь. Даже признался: как разведчик, высоко ценит находчивость фрейлейн.
О дальнейших планах Крюгер не спрашивал, держался спокойно и уверенно: по его мнению, фрейлейн разведчице все равно не удастся выбраться из города, разве только захватить танк и ринуться на прорыв. Скифу не хотелось его разубеждать. Она отдавала себе отчет: чем дольше станет говорить об этом, тем меньшей будет ее уверенность в успехе второго этапа операции. А потеря такой уверенности – уже частично игра на собственное поражение.
Потому Ольга оставила Крюгера отлеживаться, а сама вернулась к спящим, не найдя для себя ничего более полезного, чем охранять их сон.
Анна вернулась к полудню, и оба мужчины проснулись разом, не успела девушка войти в квартиру. Просто скрипнула входная дверь – и вот спавшие мгновение назад глубоким сном Сотник с Чубаровым уже сидят на полу, держа наизготовку пистолет и автомат.
В первый момент Аня даже испугалась наставленных на себя стволов, с тихим вскриком уронила тюк с бельем, но тут же облегченно выдохнула и, не сдержавшись, широко перекрестилась.
– Что? – коротко спросил Сотник.
Девушка не спешила с ответом. Присев на табурет, убрала с лица выбившуюся из-под косынки прядь волос. Теперь и Ольга заметила: Сорока вернулась с дурными вестями.
– Что там, Аня? – поинтересовалась нетерпеливо.
– Женщины наши, ну, тоже стирают которые… – Анна явно подбирала слова. – В общем, в городе стреляли ночью. Мало ли – почти каждую ночь стреляют. Только на этот раз где немцы, а где – полицаи бахвалились: русские… ну, наши, значит, диверсантов прислали.
– Так, – кивнул Сотник. – Что с теми диверсантами?
– Одного на месте убили. Другого рано утром сегодня в тюрьме расстреляли.
– Расстреляли? Так и говорят? – уточнил Михаил.
– Ну, не прямо так… Я слышала от одной бабы, которая сама вроде слышала от соседки, у которой мужик в полицаях: тому, другому… нашему, в гестапо гаплык. Вот я и поняла себе так, что убили…
– Или сам… не выдержал… – прибавила Ольга.
– Еще чего говорят? – продолжил Сотник.
– Говорят – добре, мол, что диверсанты никого из немецких солдат и господ офицеров не успели убить. Иначе опять по городу расстрелы бы пошли. Немцы это умеют и любят. Чтобы люди наших ненавидели и не помогали им.
– Понятно… Из-за них, значит, расстрелы по городу и прочие карательные операции, – подытожил Сотник. – Больше ничего?
– А тебе мало, командир? – встрял Чубаров. – Двух боевых хлопцев за фук потеряли! – он погрозил пистолетом в сторону занавешенного окна, спрятал оружие в карман. – Ладно. Помянуть бы надо…
Сотник не возражал – ждал реакции Скифа. Во взгляде капитана Ольга угадала если не враждебность, то уж точно – неприязнь, замешанную на отголосках утреннего разговора, молча прошла в кухню, вернулась с початой бутылкой и кружками.
– Фриц не допил? – кивнул на бутылку Чубаров.
– Между прочим, старший сержант, его в самом деле Фрицем зовут. Майор Фриц Крюгер.
– Очень интересно…
Максим подошел к столу, плеснул самогону в кружки. Их было две, одну пододвинул на край, Сотнику, а когда тот взял – выпил, ничего не говоря, приложил к лицу рукав немецкой гимнастерки, вдохнул несколько раз, вопросительно посмотрел на женщин.