Руны на клинках

Вот закончили с немцами, расселись, я залюбовался воздушным боем, и Вася продолжил, что у нас на эту должность вряд ли поставят офицера, справится и сержант. А в частях у них в среднем на звание выше. У нас на ротах просто лейтенанты, а у них оберы, правда, и роты у них больше. А если взять дальше, вообще ужас. У нас на полках капитаны, а у них полковники.

– А как по зарплатам? – почтительно спросил Васин водитель Сеня.

– Если смотреть по довоенному курсу, наши за должности платят гораздо лучше, – сказал Вася.

– Это потому, что за нами правда! – веско изрёк Сеня.

Все ему покивали серьёзными лицами.

Когда нас сменил на посту другой взвод, Вася снова спать не советовал. И вскоре мы простились с радушными хозяевами, расселись в танке по своим основным ролям и поехали далее.

Я смотрел в прицел пушки, размышляя над моральной проблемой. Русские не могут без правды. В СССР такие же Сени думали, что, раз им платят гораздо меньше – это и есть лучшее доказательство, что за ними правда.

Выходит, доказательства правды от размера выплат не зависят? Но в советах сидят такие же бояре, кто задаётся такими же вопросами и никогда не даст и гроша за то, что можно взять даром.

Вывод прост и однозначен – это очень разные правды. Если правду СССР я понимаю почти интуитивно, просто на ней воспитан, то правду и – самое главное – логику Гардарики мне только предстоит постичь. Пока уясним, что за правду Гардарики нужно хорошо платить.

В принципе это даже неплохо, ведь мне, солдату, платит Совет обороны. А как оно вообще, можно обдумать потом. На этой положительной в целом ноте я пока проблему закрыл и далее бездумно смотрел в прицел.

От деревни мы выстроились походной колонной и поехали в поля. Пересекали грунтовые дороги, одни злаки сменялись другими, а я через прицел смотрел в небо. Там шёл воздушный бой.

От удара «Катюш» и нашего беспредела у развилки прошло несколько часов. Наш батальон ищут всё время. Кто-то может идти по следам гусениц, но не торопится, его задерживают две мысли.

Он, во-первых, думает, что же будет делать, когда настигнет русские танки. А, во-вторых, быстрее нас обнаружить с воздуха – столько танков запросто не спрятать. И ищут нас истребители.

Лучше с этим справляются специальные разведывательные самолёты, но их сбивают, господство в небе не завоёвано. У истребителей больше шансов вернуться, однако найти наши танки они могут только случайно.

Нужно ведь снизиться и смотреть на землю, а это не позволяют русские истребители. И с каждой минутой зона поиска увеличивается со скоростью «Рысь-1» на марше. Врагу может помочь только наша предсказуемость, тогда ещё можно устроить засаду возле важных объектов…

Наконец-то, закончились эти поля, едем по грунтовке. Пыль до неба, зато увеличили скорость. Дорога заметно поворачивает влево, идёт вдоль железнодорожной насыпи.

Впереди танк тормозит и останавливается. Стоим и чего-то ждём, на холостых оборотах жжём соляр. Потянулись секунды, я не отрываюсь от прицела, оглядываю окрестности.

В отдалении послышался паровозный гудок, нарастает шум приближающегося состава. Вдруг раздался одинокий выстрел из танковой пушки, тут же меняется тон поезда.

– Паша, бронебойный, – говорит Серёга. – Тёма, поверни башню и бей танки.

Весь заинтригованный разворачиваюсь. А! Танки ехали на платформах! Командирская машина загнала снаряд по рельсу перед локомотивом, и эшелон полетел под откос.

Насыпь высокая, паровоз заваливается набок, и в него влетают первые снаряды. Один прямо в кабину, вряд ли там кто-то уцелел. Передние платформы тоже встают на борт и под напором задних складываются гармошкой.

Танки закрепили на платформах тросами за гусеницы от сильной тряски, но на такое точно не рассчитывали – машины срывает, они падают. Схватываю картинку и загоняю снаряд врагу в крышу. Павлик подаёт следующий бронебойный. Пушку чуть в сторону, выстрел. Паша с новым снарядом…

Танки точно ехали с экипажами. Малая часть запускает двигатели, пытается повернуть к нам башни – их пробивает по два-три снаряда. Люди ползут, вскакивают, по ним очередями бьют наши пулемёты.

Ещё подъезжаем. Все враги пробиты, однако некоторые отчего-то ещё не загорелись. Добросовестно добиваем и сдержано улыбаемся. Двадцать четвёртых «панцирей» не доехали до фронта.

Все машины врага горят, тела лежат без движения. Серёга дал отбой стрельбы. Машина впереди разворачивается и едет на грунтовку, продолжаем движение. Лёха сказал:

– Столько танков одним махом! – он деловито уточнил. – Тёма, ты свои запомнил?

– Но они же на платформах, – ответил я в сомнении.

– Запишут на батальон, – проговорил командир.

Грунтовая дорога плавно изгибалась и под прямым углом примыкала к асфальтовой. Она в свою очередь упиралась в регулируемый полевой жандармерией железнодорожный переезд.

Жандарм как раз опустил флажок и упал, сражённый пулемётной очередью. Машины и мотоциклы с обеих сторон от переезда пришли в движение, а их поразили пули крупного калибра.

В этот раз Серёга решил пушку не задействовать. На всём ходу танк стрелял из обоих пулемётов. Я в прицел со скукой наблюдал, как очереди оставляют рваные дыры в кузовах, кромсают убегающих в поле европейцев.

Наш головной танк тем временем свернул к переезду, доехал до путей и попёр по рельсам. Ну, логично, поезд же только прошёл, четверть часа у нас точно есть. Или из искорёженного состава подали на станции сигнал бедствия, и движение на участке временно остановлено.

Катимся одним траком по шпалам, другим по щебёнке сбоку, а правый рельс под днищем. Я любуюсь в прицел, солнце садится за горизонт. Ужин мы явно пропускаем.

– Серёж, может, на ходу поедим? – спросил я командира.

– Павлик, займись, – распорядился тот.

Паша полез в корзину, передал нам куски хлеба, колбасы, огурцы и помидоры. Потом отважно вылез из своего люка и передал порцию Алёше. Только когда сел на своё место, приступил к трапезе сам.

Пока ели, запивая из фляжек квасом, стемнело. Колонна съехала с насыпи в поле, и мы попросили добавки. Павлик засветил фонарик и снова полез в корзину. Свежие продукты нужно до завтра употребить, и молодые же ещё организмы.

Лёша включил фары, но в их свете вижу только корму впередиидущего танка и злаки. Серёга открыл командирский люк и смотрит наружу. Вокруг рокот двигателя и летняя ночь.

Уже утром батальону нужно прорываться на свою сторону. За первые сутки враг преодолеет оторопь, соберётся, предупредит о нас охрану объектов, начнёт стягивать резервы. На второй день наши шансы устремятся к нулю, и на третий выбраться станет нереально. Нас уничтожат.

Хотя уже сейчас наши танки полностью окупились, а мы… солдаты всегда погибают. Но плох тот солдат, кто не мечтает дожить до старости. У нас хорошие танки и хороший комбат – мы выберемся к своим.

Я наполнился ночным благодушием и смотрел в прицел добрыми глазами. Часа два давили злаки, и колонна вдруг плавно остановилась. К нашему танку подошли взводный Вася и командир другого танка Саня.

– Серёга, идём к комбату, – сказал Вася.

– Пока старший Тёма, – проговорил командир и вылез из танка.

Я раздражённо подумал, что он мог ничего не говорить, у меня такое же звание. И вообще ни к чему хорошему ночные вызовы к начальству не приводят. Я пересел на командирское место и выглянул в люк. Мимо нашего танка от хвоста колонны шли группы танкистов. Комбат собирает командиров – совсем плохой знак.

Двадцать минут стояли на холостых оборотах, и я дождался. Командиры возвращались бегом. Я поспешно пересел на своё место. Раздался топот по броне, и в командирское кресло упал суровый Серёжа. Он деловито поведал:

– Лёха, сейчас разбираемся в шеренгу. По сигналу гасим фары и едем вперёд минут пять. Когда закончится поле, ориентируемся по прожекторам аэродрома. В охране пулемётные доты и точки с 85-мм орудиями. Тёма, пушки первая цель, доты игнорируй. После первого выстрела разрешена радиосвязь, остальные приказы по ходу дела. Поехали, Лёш.