Не словом единым

Глазищи сверкали впереди по тропе, как я уже сказал за границей светового круга, что выдавал наш магический светляк. И учитывая, что лесная тропа была не особо широкой можно смело предположить, что некоторые недружественно настроенные к нам создания зыркали на нас из лесных зарослей.

— Монстры лесные, — хмыкнул я, извлекая из инвентаря молот. — А может и не лесные. Сейчас узнаем.

Бросить молот не получилось. Здесь наверное сыграл тот факт, что я не видел противника, а только его горящие зенки. А возможно и расстояние до цели было больше семи метров. Ломать голову над этим я не стал, а залихватски свистнул, чем напугал спрятавшуюся за моей спиной девчонку. Она вздрогнула и еще сильней прижалась ко мне.

— Ты девица красная чего такая пужливая? — не оборачиваясь, как можно веселей задал вопрос, пытаясь приободрить послушницу. — Рассказывали ты нежить у Кристальной горы гоняла и воинов под стрелами лечила, а тут чего дрожишь?

В ответ тишина. Только спиной ощущаю мелкую дрожь девичьего тела. Да и эти, что рычат да пялятся с нападением почему-то не спешат, но и не уходят. Ждут чего-то, наверное.

Молитва «Небесный свет» не очень длинная (да и полученная вторая степень святости, сан иеромонаха, достижение «На стороне Света» уменьшили время активации, вот только я не совсем понимаю, как это работает текст молитв то не изменился) поэтому я и решил воспользоваться заминкой со стороны встреченных нами, пока еще не известных, монстров.

Эффект от молитвы, как всегда, был впечатляющим. Столб солнечного света ударил с неба, разгоняя ночную тьму и освещая тропинку, деревья, кустарник и трех адских гончих, что стояли на лесной тропе, преграждая нам дорогу. Хорошо, что для молитвы не обязательно видеть противника. Надо просто указать место, где ты хочешь включить «божественный торшер».

Остальные твари, что стояли в кустах по сторонам от лесной тропинке скулили так же громко, как и те, что стояли на тропе. Радиус круга у молитвы увеличился, как и урон, что она выдавала по «темным», а уж адские гончие самые что ни на есть темные твари.

Молот опять не кидался. Значит дело в расстоянии. Два прыжка навстречу врагу и вот мое оружие сверкнув в лучах магического света превращает морду адова пса в кровавую кашу. Второй бросок и еще одна псина прекратила скулить и дрожать под призванным мною светом.

Молот отправляется в инвентарь, на тропу выскакивают те, кого скрывал лесной кустарник. Они пострадали меньше от молитвы. Последняя из трех стоящих на тропе гончих тоже рвалась в бой, припадая к земле и все еще дымя многочисленными жжеными ранами на поджаром теле.

Меч в моей руке вспыхнул золотым светом, а по кромке щита заплясали золотистые искорки. Мари наконец-то очнулась и освятила мое оружие малым благословлением. Да и я время зря не терял. Вокруг меня земля в радиусе трех метров расцвела золотистым узором, заставив демонических тварей вновь завизжать.

Урон у молитвы «Святая Земля» меньше, чем у «Небесного Света», но она замедляет монстров. Ну и плюс двойной урон по демонам и нежити.

Адских гончих было шестеро. Бой с ними длился около минуты. Два броска молотом, три взмаха мечом, один хороший удар с ноги и две молитвы. Шесть тварей двенадцатого и тринадцатого уровней дали немного опыта.

— Ну как ты? — убирая меч в ножны, а щит в инвентарь, я подошел к Мари.

— Нормально, Святой Отец, — у девушки раскраснелись щечки, на губах едва заметная улыбка, глаза стыдливо опущены. — Вы меня простите за мой страх.

— Да ладно, — я взял ее за хрупкие плечи и как можно ласковей произнес. — Эльрат простит.

Мари подняла личико и взглянула на меня.

Что на меня накатило в этот момент? Я не знаю.

Зачем я это сделал? Тоже ответа нет.

О чем думал? Уфф… Не спрашивайте.

Залитые нежным румянцем щечки с небольшими ямочками от милой улыбки чуть припухлых губ. Глаза, в уголках которых сверкнули хрусталики навернувшихся слезинок. Длиннющие черные ресницы, что хлопнули, едва взглянув на меня и заставили собравшуюся влагу побежать тонкими струйками по щекам. Все это в свете магического факела и затухающего рисунка освященной молитвой земли…

Глядя на эту невинную красоту и повинуясь какому-то сиюминутному порыву, я наклонился и прильнул губами к мягким и чуть дрожащим губам Мари.

Девушка вздрогнула от неожиданности, но не отстранилась. Я прижал ее к себе чуть сильнее, она чуть подалась мне навстречу. Но вот когда я пустил в дело язык, послушница вздрогнула и уперевшись руками мне в грудь, попыталась меня оттолкнуть. Я не стал ее удерживать и отпустил.

Она молчала и ошарашено смотрела на меня. В ее глазах смешались страх, непонимание и легкое возбуждение.

— Вы зачем это? — голос Мари был тихим и дрожал. — Это нельзя… Святой Отец, грех это… Нельзя такое между…

Девушка пару раз осенила себя крестным знамением и рухнула на колени, через мгновенье я услышал плач и бормотанье. Мари читала какую-то молитву крестясь через каждую строчку.

Я стоял столбом и не знал что мне делать. На губах все еще был вкус теплых и мягких губ послушницы.

«А вот интересно? Если бы игра была не под управлением „Ковчега“, тогда как бы повела себя Мари? Треснула бы меня по морде? Дала бы коленом в пах? Или бы мы продолжили? Ну учитывая, что я все-таки ее господин… Бля! Что я несу? О чем вообще думаю⁉»

Я присел возле Мари и положил ей руку на плечо. Девушка вздрогнула от прикосновения и замолчала, но взгляд на меня не подняла. Надо бы что-то сказать. Вот только что?

— Все хорошо Мари, — я погладил ее по плечу. — Ты ни в чем не виновата и никакого греха не совершала. Подумаешь, простой невинный поцелуй.

— Невинный? — девушка подняла на меня зареванные глаза и смешно шмыгнула, утерев тыльной стороной ладошки слезы со щек. — Невинный это когда мать целует дитя или прелат младенца при крещении. А когда мужчина целует женщину в губы здесь никакой невинности нет, а только вожделение и похоть.

— Почему сразу похоть? — меня немного покоробило, как Мари преподнесла то что между нами произошло. — А как же любовь между мужчиной и женщиной?

— Но вы то меня не любите, — послушница после моих слов чуть подалась назад и с большим удивлением посмотрела на меня. — Я могу понять, когда вы целуетесь с матушкой исповедницей, — она на пару секунд замолчала, вновь тихо шмыгнула носом и продолжила. — Но поцелуй, между нами, это грех.