Сталкер. Влюбляя тебя

– Вообще-то я не настроена заводить новые знакомства.

– Зная тебя, рискну предположить, что ты никогда не будешь настроена.

– Только не смей тащить меня в самолёт силой. И я думаю, что хочу пойти на курсы самообороны.

– Ну, уж нет, сладкая, не выйдет. После такого заявления я точно не отпущу тебя никуда, где учат драться.

– Боишься?

– Хм, разумно опасаюсь. Не хочу ходить в синяках. Деловые партнёры не поймут, знаешь ли.

– Вот так всегда, никакого самовыражения.

– Наливай себе горячий чай, пей таблетки и дуй-ка в кровать. Будешь под одеялом самовыражаться. Сначала выздоровей как следует, а уж после мы обстоятельно поговорим о твоих увлечениях.

Показательно поохав, пришлось подчиниться. Тем более тяжёлая голова не давала связно мыслить. Я не удивлюсь, если завтра не вспомню о сегодняшней беседе ни слова.

Каждый день стал похож на предыдущий. Я заколебалась сидеть в четырёх стенах, переживая день сурка. Завтрак-обед-ужин, между приёмами пищи постоянно клонило в сон, при том что ночью я тоже спала, хвала Иисусу, без кошмаров. Я даже не подозревала, что человек способен столько спать.

В сочельник Эдриан пораньше вернулся домой.

– Ты собрался пить вино? – вопрошаю, глядя на безобразие, творящееся у меня под носом. На столе появилась бутылка «Каберне-Совиньон», каковую Эдриан заправским движением освободил от пробки и наполнил один бокал. Один…, чтоб его, бокал!

–Не хмурься, Лили. Я же не заставлял тебя болеть.

– Мог бы воздержаться, хотя бы из солидарности, чтобы продемонстрировать общность интересов.

– Никаких проблем. Когда в следующий раз из солидарности прибежишь ко мне со своими страхами, тогда и я ради демонстрации общности интересов пойду тебе на встречу.

– Шантажист.

– Эгоистка.

Мы поужинали, Эдриан выпил вина, нещадно дразня меня. Мне же как всегда пришлось пить горячий травяной чай. Ненавижу болеть! Ни за что и никогда не выскочу больше без должной экипировки на улицу зимой.

– Прости, но с рождественским подарком неувязка. Один наглый босс запрещает мне выходить на улицу. Даже на работу не пускает.

– Сладкая, мой главный подарок сидит напротив меня и испепеляет ненавистным взглядом меня и бокал с вином. Я уже делаю ставки в голове, кто дольше продержится: я или бокал. Поэтому мне бы с одним подарком сил хватило справиться, так что других не надо до самой смерти.

– Эй! – обхожу вокруг стола и луплю наглеца по плечу, – не смей говорить слово «смерть» в моём присутствии, когда я болею.

Но какого же было моё удивление, когда нахальный мужик бесцеремонно развернул меня спиной к себе, ловко скрестил кисти моих рук сзади, без затруднений удерживая одной лапищей, что косточки запястий захрустели.

– Ты что творишь? – недоумеваю.

Не произнося ни слова, Эдриан надавил второй ладонью на поясницу, заставляя наклониться, тем самым оттопыривая попу в его сторону. После чего стянул спортивные штаны вместе с трусами и мою ягодицу ожёг резкий шлепок.

– Не смей поднимать руку на будущего мужа.

Второй хлёсткий удар пришёлся на другую половинку: – И не смей выскакивать на улицу босиком и без одежды.

После чего он демонстративно натянул на меня трусы и штаны, развернул к себе и прижал, заключая в крепкие объятия. А я абсолютно сбита столку скоропалительностью произошедшего…. И как я должна реагировать на неуместные воспитательные меры? Бить в ответ? Устроить скандал? Обидеться? Обращаюсь за помощью к внутреннему «я», но чокнутые тараканы в голове в глубочайшем обмороке, здравомыслие махнуло рукой и направилось на поиски текилы, потому как разобраться в наших с Эдрианом отношениях без бутылки – крайне затруднительно. И только яичники, как обычно, на коленях воздавали хвалу небесам, рассудив, что это была прелюдия как раз по их части.

Но я, так и не получив хотя бы малюсенького совета от самой себя, предпочла поступить чисто по-женски, то есть обидеться. Мало того, что простыла, на работу нельзя, из дома выйти нельзя, плавать в бассейне нельзя, вина выпить нельзя. Сплошное нельзя и ни одного можно (кроме прописанных врачом таблеток). Даже на Эдриане сорвать раздражение не получилось. Сама угодила в воспитательную ловушку.

Я не обнимала его в ответ. Простоя стояла, опустив руки вниз и пыталась разобраться в диком коктейле, замешанном на собственных эмоциях. И когда он, подняв меня на руки принёс в спальню, я все ещё обижалась. Когда раздевал и целовал каждый обнажающийся участок кожи, я упорно напоминала себе, что все ещё обижаюсь. Умопомрачительные влажные поцелуи распускались огненными цветками на губах, шее, спускались к груди. И вот тогда я застонала и подала грудь навстречу, потому как нестерпимо захотелось большего. Но продолжить мне не дали:

– Ты ещё не окрепла для постельных игр.

И вот как после такого отношения не обидеться заново, всерьёз и надолго? Я именно так и поступила. Но из-за быстрой утомляемости и принимаемых лекарств моментально заснула и напрочь забыла по какой причине обижалась. А всё потому, что ночью мне приснился восхитительный сон.

Эдриан откинул с меня одеяло и принялся покрывать тело поцелуями. Требовательные руки жадно оглаживали полушария груди, разгоняя возбуждение по кровотоку. Жёсткие пальцы сжимали соски, покручивая, превращая в камушки. В ответ тело пронзило жгучим удовольствием, иголочки покалывали всю кожу от кончиков пальцев на ногах до самой макушки головы. Влажный горячий рот накрыл вершину груди, пощекотал языком, втянул посильнее и выпустил с пошлым звуком. Я же протяжно застонала, выгибая тело дугой. Между ног становилось влажно и пусто. Твёрдая рука сжала полушарие второй груди причиняя лёгкую боль и жадный рот набросился на сжавшийся сосочек. Второму соску досталось больше агрессии, чем первому. Эдриан его покусывал, грубо всасывал, оттягивал, чтобы затем отпустить на волю, на краткий миг и снова ненасытно всосать. После таких ласк моё тело покалывали не иголочки, разряды молний били точным попаданием в промежность, клитор пульсировал, влагалище жадно сжимало пустоту, а яичники вырабатывали зашкаливавшее количество феромонов.

Мои руки зарылись в мягкие волосы и дёргали их в такт собственных молний. Если Эдриан облысеет раньше времени, это будет исключительно моя вина.

– Эд-ри-ан, – простонала во сне, когда терпеть накал стало невозможно.

В ответ он спустился от груди к животу и запорхал по нему поцелуями, оставляя влажные ожоги на коже. Пупок приглянулся ему больше всего, и он надолго завис, лаская его.

– Эдриан, – поторопила ещё раз, взмывая ягодицами вверх, чтобы потереться ноющей промежностью об обнажённый торс.

– Не так быстро, сладкая, потерпи чуть-чуть.

Его губы исследовали гладкий лобок, повергая меня в бешенство от неудовлетворения. Но нежная кожа с удовольствием принимала ласки, отправляя моё сознание в астрал от одновременного блаженства и негодования.

Когда мужские губы накрыли клитор, я исторгла оглушающий стон облегчения. Пока язык выписывал круги и зализывал самый центр сосредоточия нервных окончаний, палец Эдриана кружил вокруг преддверия входа во влагалище. От захватывающих сознание ласк я даже перестала стонать. Хрип застрял поперёк горла.

Казалось, что сегодня это самая оглушительная ласка из всех, которые Эдриан когда-либо дарил мне. Не знаю, что за точки он отыскал на моём теле, но я парила в небесах на розовых облаках, омываемая каплями радужного дождя! Когда два пальца вошли внутрь влагалища, согнулись крючком и потёрли переднюю стенку, мои ягодицы непроизвольно взмыли вверх от переполняющего удовольствия. Это было ошеломительно, ярко, чувственно и сладко. Хотелось бесконечного продолжения и скорой разрядки одновременно. Это именно та изысканная ласка, ради которой я согласна отсрочить наступление оргазма. Это не пытка, а чистое, незамутнённое наслаждение.

Пальцы наращивали скорость, потирая внутренние стенки. Жадные губы всосали с силой клитор, пока язык ласкал изнутри самое скопление нервных окончаний. Матерь Божья, пресвятая Мария! Я кончила оглушительно, взорвалась радужными брызгами, выкрикивая имя Эдриана. Бёдра вибрировали, как и вся моя женская суть. Но именно эта сильная пульсация во всём теле заставила меня… проснуться?!