Страница 5 из 12
Задавил в себе отчаяние и… забуксовал. Чувства вышли из-под контроля. Вампир перемахнул через ограду. Сонный дом. Душная безветренная ночь. Пылающий жасмин в саду. Ее эркер. Открытое окно и сонный выдох:
– Люк, милый…
«Я исключен из твоей жизни. Но ночью ты подсознательно со мной?!» – сорвался. До рассвета простоял на коленях у ее кровати, не мог надышаться, старой больной рептилией впитывал ее тепло, отогреваясь в персональном солнце. Непростительно рискуя, вывалился из эркера около восьми, проскочил по стене прямо перед Бригом, захлопнул дверцу автомобиля и последовала вторая волна демонической атаки. Я матерился, выруливая на бульвар. До поворота так и не добрался.
На этот раз пострадало правое полушарие мозга. Хищник отмахивался от маразматического оттенка своих действий и собирал все свои множественные фантомы – пять ног и три руки, фокусируя все свои шесть глаз, сражаясь с очередным нарушением чувствительности. Плюнув на такое неблагодарное дело, как сфокусировать внимание на дороге при наличии спорного количества конечностей и некритичного состояния зрительного анализатора, дал по тормозам и капитулировал в ста метрах от дома Бригов.
Демонические атаки прогрессировали по продолжительности и разрушительному потенциалу. Бесы взялись за основательный пролом. Одновременно на меня вышли весьма агрессивные энтузиасты симбионты. Но разногласия на этот раз возникли нетрадиционно по поводу моей персоны. На меня началась охота. Зверь глумился по поводу моей добровольной «неполноценности»:
– Как гиены на вымирающего ящера. Теперь у нас вместо силы куриные мозги, прожорливая утроба жажды и огромный хвост криминальных долгов – все, что осталось от прежней славы высокоорганизованной рептилии.
Меня восстанавливало только ночное бдение под ее окнами.
Июль. Я съехал с трассы, но три километра до поселка превратились в непроходимую «дорогу смерти». На повороте ждали. Хищник ограничился превентивным ударом, пожертвовав штурманской дверью Nissan Patrol без номеров и практически всем энергетическим ресурсом, но не успел отдышаться от парламентеров и восстановить баланс, как последовал повторная атака.
Перед садом Бригов. Меня вышибло из формации. Хищник снес соседский мангал, пробил стихийную тропу через весь участок, по инерции перелетел ограду Бригов и завалился в их саду. Лика захлебывалась хриплым лаем. Зрение смутно выхватывало очертания окружающих предметов, сенсоры путались с цветом, формой, запахом, координатами и ощущениями. В сознании мелькнуло: «Малина», и анализаторы вышли из строя.
На этот раз бесы не отказали себе в эпатажном подходе и творчески подошли к атаке. Все поражения мозга я стойко проигнорировал, но когда ощутил натуралистичное расчленение плоти – утратил способность к анализу и синтезу поступающей информации. Хищник скорчился от фантомной боли и пока восстанавливал целостность обезглавленного, четвертованного туловища, преодолевая тягостные ощущения автономности частей тела, Зверь ликовал:
– Да ты скоро приведешь хвост прямо в ее спальню!
Я восстанавливал органику, сдерживал блокаду: «Физическое истощение при аварийном состоянии?!» – подтянулся, нащупал ствол, успел зацепиться за спасительный отвес, и дверь открылась.
– Ли! Фу! Что случилось?
Лика топталась у ног моего «реаниматора», толкая ее носом к раскидистым зарослям. Я съежился, пятясь в тень. Уйти не мог, был функционально не способен. Камилла заволновалась. Миг, и я узнал это выражение лица. Она побледнела и выдохнула севшим голосом:
– Люк? Что с тобой?
Раненое животное прокусило ладонь насквозь. Камилла раздвигала тяжелые ветви яблонь и шла на ощупь по сумеречному саду, а меня били судороги. Холодная испарина каплями скатывалась по вискам. Голова кружилась от ее наступающего запаха.
– Я же чувствую, ты рядом. Я только помогу… – Она сделала еще пару неуверенных шагов и вздрогнула, оглушенная рингтоном своего телефона. – О, Боже. И что это такое было? – леди сбросила наваждение, иронично рассмеялась и ответила на звонок завораживающим голосом. – Да, дорогой. Ты о-оочень вовремя…
Озорно закатив глаза, Камилла взяла беспокойную собаку за петлю удавки и, аккуратно лавируя между пышными кустами цветущей лаванды, удалялась к дому. До меня доносился беззаботный диалог. Уже на крыльце она внезапно остановилась, вдохнула вечерний аромат цветов и прислушалась… Я распял себя:
– Нет, я должен убираться. Как можно дальше, чтобы они не нашли ее.
Хищник последний раз посмотрел на любимый силуэт, перемахнул через ограду и через несколько метров снова был атакован. Той же ночью я глушил бесславную стагнацию коньяком в вагоне-ресторане Питерского экспресса.
Глава 2. Форс-мажор
Сентябрь. Остывающие сумерки. Два месяца атак, бегов, тревоги и отчаяния. Итог – транзитом через аэропорт родного города.
Я занял стратегическую позицию в пустом зале ресторана, заказал безвкусный ужин и уставился в планшет. Кругом дорожная суета, а меня накрыла глухая рефлексия. Медиум просматривал заезженный фотоархив: Питер, родственники, блаженные в своем неведении родители. К ним я и бежал июльской ночью. Однако не предполагал, что краткосрочный отпуск обернется полным погружением в депрессию.
Я переступил порог родительской квартиры и застыл. Полотно внушительных размеров, пронизанное ее верой в гордого аристократа, до сих пор было живым. Каждый мазок на холсте облучал воспоминаниями:
Август. Жара. Сад Бригов полыхал яркими цветами. Ажурная терраса, увитая лианами, дарила тень. Моя девочка, увлеченная творческим азартом, у моих ног. В глазах – неподдельное эстетическое восхищение. Холеная кисть невесомо легла на правое колено:
– Мой мрачный рыцарь. Ты снова опечален. – Отложила кисти, протянула чашку с кофе. Соблазнительно закушенная губка и невинная озорная провокация. – Чем тебя порадовать? Чего бы ты хотел?
Я потянулся… не к чашке, поймал смоляную прядку, намотал на палец:
– Тебя.
Я стоял с закрытыми глазами, слушал холст и внутренне орал: «Бог, я все отдал. Защити ее. Спрячь. Ото всех. И от меня».
Мой сплин оказался настолько тяжким, что через него не могли пробиться даже инфернальные шторма. Гордоны, наблюдая депрессивное состояние сына, тактично старались обходить тему моего разбитого сердца и предоставили меня своему отчаянию, наивно полагаясь на мирское утверждение, что лечит время.
Услужливая официантка принесла заказ – невзрачный кусок мяса с чем-то, напоминающим спагетти. Автоматический скрининг результатами не утешил. Бесполезный продукт, приготовленный в геопатогенной зоне усталым и скупым поваром скептиком, пропитанный за все время приготовления мятежными переживаниями утреннего скандала с супругой. Детали семейных неурядиц придавали насыщенный перебродивший винный вкус кисло-сладкому соусу.
Я запил непроизвольную оскомину, отодвинул тарелку, но тут же укорил себя за привередливость. С соседнего столика полыхнуло рыбной «пикантной» тухлицой. Разбавляя водкой крафтовое пиво, сосед заправлялся вяленым ершом. Копченый палтус гурману не зашел. На столе появилась икра морского ежа и к ней – две банки пива. Брезгливого хищника передернуло. Однако запах вызвал в памяти картины…
Тоскуя вторую дождливую неделю в северной столице, я стоял у ее холста и сдерживал себя бутылкой коньяка. Из душа доносилось нестройное попурри, абсолютно лишенное музыкального слуха: «Рыбачка Соня как-то в мае…».
Обеспокоенные Гордоны решили приставить ко мне «компаньона». Теперь мое безрадостное существование, как и погоду в Питере, скрашивала двоюродная сестра по линии матери – Софья Письменская. Милая, приятная блондинка была доброй феей, но не уступала старшему кузену в цинизме.
– О! Опять висишь, созерцая свою августейшую персону? – Я настолько абстрагировался от завываний фальшивого меццо-сопрано, что не заметил, как за спиной выросла миниатюрная белотелая пышка. Соня обтирала руки полотенцем и высмеивала высокомерного кузена. – Ах, батенька, все эпатируем? – Я выдержал бесстрастный покерфейс, чем немедленно вызвал ее укоризненную усмешку. – Чем разговляешься? Коньяк? – Соня пересчитала бутылки, взболтала недопитую и иронично уточнила. – Шестая за день? И это не предел. Нет, увольте. Мне бы пива после моей селедки малосоленой в маринаде «Луковка».