Месть Акимити

Что до короткого меча у него на поясе, то верхнюю накладку-мэнуки[95] украшает изображение Хатимана, внутреннюю — Китано-но Тэндзина[96], на рукоятке у лезвия выгравированы звёзды Пастух и Ткачиха[97], золотая куриката[98] украшена чеканкой: восемь лунных юношей — Кацура[99]. Темляк[100] из тончайшего шёлка. В оковке кончика рукоятки ярко светят два светила — солнце и луна. Что до его благородного меча[101], который он прячет на левом боку, то у него двойная цуба[102], узорный край на кольце-фути[103], восьмилепестковая муфта-хабаки[104], кольцо-фути, набалдашник-мусуби[105], кольцо-сэмэ[106], оковка-исидзуки[107], крепление-сибахики[108], накладка-мэнуки с внешней стороны на середине рукоятки сделана в виде дракона Курикара[109] в ярком свете луны пятнадцатой ночи восьмого месяца. Накладка-мэнуки внутренней стороны изображает Бисямонтэна в Кураме[110] в ярком свете тринадцатой луны девятого месяца. Меч у него на левом боку, а на правом боку он прячет четыре флейты и письменный прибор из сандалового дерева. Он очень изящен, шапочка эбоси у него заломлена налево[111], как носят в Рокухаре[112]. Этот юноша понимает толк в изящном, к головному убору он прикрепил чудную ветку сакуры».

Вот что рассказала Тамамоносаэ.

Сцена шестая

Дзёрури выслушала рассказ Тамамоносаэ. «Я так и думала, что он — знатный человек. Дадим ему задание — пусть закончит стихотворение. Что вы на это скажете, дамы?» — спросила она.

Госпожа Дзюгоя отправилась к воротам. Она тронула Ондзоси за рукав:

Господин путешественник, вот вам две строки от нашей госпожи:

Хоть и дует ветер,

Но цветок не опал. [113]

Ответьте, господин из столицы!

Ондзоси выслушал и тут же ответил:

«Быстрые

Боги, даже они

Жалеют цветы.»

Передайте эти слова хозяйке.

Дзюгоя тут же вернулась. Дзёрури выслушала её. Семь раз она посылала одну за другой своих дам, чтобы они пригласили Ондзоси в дом. Дамы ни в чём не уступали самой Дзёрури. Первой была послана Дзюгоя. Второй раз посланницей стала Сарасина. Третьей — Тамомономаэ. Четвёртой послали Ариакэ. Пятой — Оборокэ. Шестой — Цукисаэ, седьмой — Сёдзакуру.

Ондзоси выслушал приглашение и подумал: «Вот неожиданность! Я ведь направляюсь в далёкие восточные земли, лошади и люди покрылись пылью. Я весь настолько почернел от грязи, что даже стыдно. Кто бы мог подумать, что встречу здесь этих дам!» Он как мог, привёл свою одежду в порядок и прошёл к галерее. С болью он подумал: «Пусть сейчас и смутные времена[114], неужели воин из рода Гэндзи станет играть на флейте, сидя на галерее?» Не останавливаясь, он прошёл внутрь дома. В комнате для приёма гостей лежали двойные циновки, нижние — с окантовкой из полосатой парчи, края верхних были обшиты белой парчой с чёрным рисунком облаков и цветов[115]. Ондзоси не обинуясь уселся туда, где была расстелена шкура тигра. На возвышении, где расположилась Дзёрури, лежала циновка с лиловыми краями, сидение было украшено золотом, серебром и лазурью. Перегородки-сёдзи оказались раздвинуты, только красивые бамбуковые шторы-тамасударэ[116] отделяли Ондзоси от Дзёрури. У Мондзю была в руках бива, перед Дзёрури лежало кото, перед Сарасиной — японское кото. Все инструменты были готовы, и вот зазвучала музыка.

Закончив играть, дамы, служившие у Дзёрури, без всякого порядка, как попало, разложили шестьдесят тетрадей «Гэндзи»[117] и стали испытывать Ондзоси. Ему задавали вопросы о старых китайских книгах, об учении Шакьямуни[118], о чтении иероглифов, сложных знаках, непонятных местах. Но уж если об этом зашла речь… Ондзоси в семилетнем возрасте был отдан в храм Курама, где учился у преподобного Токобо. Он был первым учеником в Курама и лучшим музыкантом в столице, ни чтение, ни письмо не представляли для него загадки. Он мастерски играл и на духовых, и на струнных инструментах. Один за другим он давал ответы на вопросы дам, так что они думали: «Ну и удивительный же человек! Уж не воплощение ли он Каннон или Сэйси[119]? Уж не явился ли к нам Фугэн[120] или Мондзю[121]? Не пришёл ли он ради того, чтобы разъяснить нам учение Шакьямуни? Человека, который с кистью в руках мог объяснить всё на свете, звали Кобо-дайси[122], но этот ему не уступит!» Дамы положили перед ним пачку розовой бересклетовой бумаги. Взяв кисть, он зажал её четырьмя пальцами и стал писать — он писал и писал, пока не спустилась глубокая ночь. Тогда дамы принесли сладости, которыми славны здешние места, они приготовили вино и закуски, которыми и стали угощать Ондзоси.

Пир был ещё в разгаре, но тут Ондзоси стал прощаться. Дамы просили: «Останьтесь на эту ночь здесь, позвольте нам послушать вашу игру на флейте, а мы вас отвлечём от тягот пути звуками бива и кото. Что скажете, столичный господин?»

Ондзоси ответил: «Я и хотел бы остаться. Но торговец золотом — суровый человек. Если узнает, что меня нет, — рассердится и станет искать. Жизнь пока не закончилась, может случиться и так, что доведётся свидеться ещё».

Он попрощался и ушёл. Дамы стояли у ворот, им было грустно расставаться с Ондзоси. Прощальным подарком им был лишь аромат его одежд. Ондзоси находился уже далеко, а этот аромат всё ещё витал в воздухе.

И вот Ондзоси дошёл до постоялого двора, где остановился торговец. Его душа парила в небесах, заснуть он не мог. Он думал так: «Самое обычное дело для воина — собрать оружие и снаряжение, отправиться на поле боя и там погибнуть. Но что ни говори, если сблизиться с такой высокородной дамой, то потом и жизнь потерять не жаль. Попробую-ка я потихоньку к ней пробраться». И он отправился к усадьбе Тёси и спрятался у покоев Дзёрури. Он всё ждал, когда же, наконец, угомонятся дамы. Его сердце вовсе не было похоже на сердце сосны в Сумиёси[123], хотя, кажется, он понял, каково приходится маленькой, пустившей корни сосне, когда она ждёт тысячу лет, чтобы вырасти.

Сцена седьмая

В вершинах деревьев гулял сильный ветер, но на речушках в долине волн не было. Наступил час, когда не знаешь — знакомый человек перед тобой или незнакомый, и когда звонко раздаётся лай деревенских собак, заметивших прохожего. «Теперь как раз подходящее время», — подумал Ондзоси. Он потихоньку толкнул дверь и заглянул внутрь. Ворота не были заперты. Он вошёл в сад и огляделся, осмотрел двери в комнате для приёма гостей и обнаружил в одной из них узкую щёлку. Ондзоси обрадовался: «Я так и знал! Покровитель рода Минамото — Хатиман — благословляет меня!» Ондзоси вошёл. Этой ночью прислуживать остались семь дам: Суо, Муродзуми, Сума, Акаси, Рэндзэй, Сарасина и Дзюгоя, — все умницы, не уступавшие самой хозяйке. Дзюгоя что-то услышала и спросила: «Кто там? Слышите, будто вода журчит, когда образуется водоворот у выхода из узкого пролива в море».

Ондзоси отозвался: «Юноша Кацура завлечён жить в лунном мире. Когда луна скрывается за гребнем горы, он тоскует по ней, вот и пришёл сюда. Помогите мне, дамы!»

Дзюгоя выслушала его и ответила: «Здесь то небо, где скрывается луна, уходя за гребень горы».

Ондзоси очень обрадовался. Он миновал семь ширм-бёбу[124], восемь передвижных занавесок-китё[125], девять бамбуковых занавесей-мису[126], двенадцать парчовых занавесок-кинка[127] и без приглашения приблизился к тому месту, где на парчовом ложе почивала Дзёрури. Светильники ещё не были потушены, на циновку с лиловым краем была положена для сна ещё одна. Волосы Дзёрури, почти в рост, блестящие и красивые, как крылья зимородка, были прекрасны, закрытая семью ширмами, она преклонила голову на изголовье из аквилярии и, заснув, уже не различала востока и запада, что впереди, а что сзади. С чем её сравнишь? Она была похожа на иву, склонившуюся на ветру. Что тут поделаешь — она спала. Ондзоси тихо осмотрелся — всюду были разложены священные книги: шестьдесят свитков сочинений школы Тэндай[128], тридцать свитков «Кусярон»[129], сорок свитков «Фунсуйкё»[130], три сутры школы Дзёдо[131], «Кэгон», «Агон», «Ходо», «Хання», «Хоккэ»[132]. Много всего здесь было. Что до изящной словесности, здесь было и «Собрание старых и новых песен», и «Собрание мириад листьев», и «Повесть Исэ», и «Повесть о Гэндзи», и «Сагоромо», и «Коицукуси». Поскольку в первую очередь сердце Дзёрури склонялось к поэзии, здесь были собраны все поэтические сборники, вплоть до сочинённых демоном «Записок острова Тисима»[133]. Ну а что же она читает утром и вечером? На украшенном серебром столике лежала написанная на покрытой золотой пылью бумаге «Лотосовая сутра», все двадцать восемь свитков. В пятом свитке этой сутры говорится о том, что и женщина может стать буддой, об этом говорится в главе «Девадатта»[134]. В шестом свитке есть глава «Продолжительность жизни»[135], в седьмом — «Царь врачевания»[136], в восьмом — «Дхарани». Именно эти свитки она и оставила раскрытыми. Ондзоси увидел всё это и взволнованно подумал: «Я сам изучал в столице три истины[137], но как могло случиться, что здесь, в этих далёких восточных землях, живёт такая необыкновенная женщина?!»