Страница 79 из 87
Он замолчал, пригубив бокал.
– Ты был уверен, что утопил меня?
– Нет, – ответил Новоруков после долгой паузы. – Уверенности как раз не было. Чтобы быть уверенным, надо видеть труп. Я же хорошо видел, как ты барахтался среди волн недалеко от надувного плота. Но у меня уже не было времени заниматься тобой, потому что с минуты на минуту могли появиться спасатели.
– И тогда ты подкупил медсестру, – сказал я. – Ты думал, что я полный идиот и что позволю кому угодно сделать себе укол?
Новоруков улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Нет, Кирилл, я не думал, что ты полный идиот. Напротив, я знал, что ты крепкий орешек. Поэтому я велел медсестре сначала усыпить тебя закисью азота, а уже потом сделать тебе инъекцию. Но она не послушалась меня, решив, что усыплять не обязательно.
Я обратил внимание на то, что Федька говорил так, будто я был один и никакой молодой женщины по имени Ирэн со мной рядом не было. Может, он не принимал ее всерьез, словно она была моей тенью, глупой подружкой или «девушкой для эскорта», не имеющей к сыску никакого отношения?
– Ты забыл рассказать о том, как сжег автомастерскую вместе со слесарем, – напомнил я.
– Что было, то было, – ответил Новоруков. – Пойми сам! Не мог же я оставить такого серьезного свидетеля, зная, что по моим следам мчится не какая-то там Мухина, а сам Кирилл Вацура! Этот пьянчужка за бутылку водки выдал бы меня с потрохами, и мой фоторобот бы составил, и номер моего «Лендкрузера» сообщил. А дырку от пули надо было заделать срочно. Улика ведь!
– И риелтора по имени Женя ты под грузовик толкнул.
– Нет, на сей раз ты ошибся! – покачал головой Новоруков. – Это сделал не я, а один из моих шакалов.
– Шакалов?
– Да, так я называю семерых наемников, бывших зэков, которые числятся у меня солдатами. Они стоят на вышках, на пропускном пункте и выполняют всякие поручения… Только не надо путать их с волками.
– С бородатыми? – уточнил я.
– Они мои братья! – злобно выкрикнул Новоруков. – Они связаны со мной идеей, а не деньгами.
– Оказывается, тут еще и идея, – с издевкой произнес я. – А я думал, что тобой движет только ненасытная жадность.
Новоруков дернул плечами, словно получил удар между лопаток, и принялся нервно ходить от пульта к шторке и обратно. В бокале, стоящем на полу, дрожал коньяк.
– Ты идиот и ничего не понимаешь! – прошептал Новоруков.
– Только что ты говорил, что я крепкий орешек, – ответил я и демонстративно опустил ствол автомата на колено, словно приготовился к стрельбе с упора.
– На всякий крепкий орешек найдется молоток!
– Не советую тебе хвататься за этот молоток, – предупредил я. – Стреляю без предупреждения.
Новоруков кинул взгляд на таймер.
– Если бы ты знал, – произнес он, – как меня напугал…
– Интересно бы узнать, – произнес я, с трудом справляясь со спазмами в горле. – А ты делишься деньгами со своим начальником, полковником Стрельцовым?
Новоруков остановился, подбоченился и легкомысленно ответил:
– А я его убил. Шлепнул из пистолета – и точка.
– Зачем?
– Как зачем? – искренне удивился Новоруков. – Он мне мешал! А ты разве не понял, что я с недавних пор убиваю всякого, кто мне мешает?
– И пассажиры самолета, сто пятьдесят человек, тебе тоже мешали? – сквозь зубы процедил я, сжимая вспотевшей рукой автомат.
Новоруков круто повернулся в мою сторону, сделал шаг, едва не наступив на бокал, но остановился, словно мы договорились, что по бокалу проходит граница.
– А вот это – совсем другая песня, – едва разжимая зубы, произнес он. – Это была проверка, экзамен… Тебе не понять меня. Не понять… Ты высокий, красивый, тебе все самое ценное, что может быть у человека, досталось бесплатно, просто так – уважение окружающих, здоровье, сила, ум…
Он снова принялся ходить по кабинету. Я видел, что его нервы натянуты до предела. Я тоже истекал потом, и мышцы ныли от напряжения.
– Я очень часто вспоминаю свое детство. Я во сне вижу себя ребенком. Лет десяти или двенадцати. Родители в то время переехали из Сахалина в Киров. И вот я прихожу в новый класс… – Он на секунду замер, словно на одном кадре остановилась кинолента. – Прихожу, сажусь на свободное место и… И до конца уроков закрываю лицо от плевков. Все мальчишки расстреливали меня из трубочек пережеванными кусочками бумаги. Очень смешно! Так и плевали в меня до десятого класса. И кличку придумали – Шузик… – Он поднял на меня перекошенное лицо и страшно улыбнулся. – Шузик! Я был мелкий, прыщавый, с сальным лицом и плохими зубами. Представляешь? Точно, Шузик!.. А потом я влюбился в девчонку. Она сидела на первой парте. Волосы никогда не заплетала, а перетягивала резинкой, и получался такой миленький хвостик. Губы у нее были пухленькие, выразительно очерченные. Глаза темные, сливовые. Чуть выше уголка рта приютилась очень симпатичная родинка. Звали ее Лена… Я два года смотрел на ее затылок и умирал от любви. А потом однажды набрался храбрости и проводил ее до дома…
Глаза Новорукова, обращенные в прошлое, заблестели. Его лицо с приоткрытым ртом выражало счастливый восторг.
– Ты представляешь, я шел с ней рядом! Она была так близка, что я улавливал запах шампуня, которым она мыла голову. Я предложил ей пойти окольными путями, и она согласилась. Мы шли рядом почти целый час! Больше всего я боялся встретиться с мальчишками из нашего класса. И особенно с Рыбой. Это был самый сильный парень в классе. Высокий, красивый… В общем, почти как ты. Но именно от него я чаще всего получал оплеухи и оскорбления… А моя возлюбленная даже не догадывалась о моих мыслях. Что-то щебетала – про музыку, про новый фильм… Потом мы зашли в ее подъезд. И там – ты не поверишь! – она вдруг поцеловала меня! Я чуть в обморок не упал от счастья! Меня, заплеванное ничтожество, поцеловала Ленка, самая красивая девчонка класса!
Он судорожно сглотнул, тряхнул головой, словно желая избавиться от мыслей, которые вызывали в нем воспоминания о тех счастливых мгновениях. Я слушал его внимательно, хотя не мог понять, зачем он рассказывает мне о своем детстве? Какое это имеет отношение к тому, что происходит сейчас?
– С того дня я пытался измениться. Пытался стать сильным и храбрым, чтобы быть достойным Ленки. Записался в секцию бокса, но мне в первый же день набили там рожу, и я бросил спорт. Потом решил стать певцом вроде Пола Маккартни и начал учиться играть на гитаре. У меня не было ни музыкального слуха, ни голоса, и я так отвратительно скулил под бренчанье гитары, что начали жаловаться соседи. Но я не обращал на это внимания. Какая ерунда! Ведь Ленка при встрече улыбалась мне! И в ее улыбке мне виделся скрытый намек, словно она давала понять, что теперь мы повязаны одной тайной, одними чувствами… И вот однажды Ленка предложила мне пойти вечером на Вятку купаться. До вечера я ходил как чумной. Я с ужасом представлял, как буду раздеваться при Ленке и она увидит мое хилое тело. Дома я целый час крутился в одних плавках у зеркала, пытаясь определить, с какого ракурса я выгляжу привлекательней, и с ужасом понял, что лучше всего я буду выглядеть, если надену длинный плащ с капюшоном…
Он нехорошо рассмеялся, схватил бокал, поднес его к губам, но выпить не смог, словно воспоминания душили его.
– Но я все-таки пришел к реке. Ленка была в каком-то умопомрачительном сарафане, который прямо-таки трещал на ее бедрах. Она скинула туфли и стала раздеваться. Медленно, расслабленно, словно исполняла стриптиз. Я смотрел, как она стягивает сарафан через голову, расстегивает лифчик и, чуть согнув ноги в коленях, обеими руками спускает трусики… Мне казалось, что мое сердце остановилось, а ноги одеревенели, превратившись в два тяжелых полена. Ленка превратилась в богиню. Я хватал пересохшими губами воздух и не знал, что делать – отвернуться или продолжать смотреть. А она улыбнулась, стыдливо опустила ресницы и вошла в воду… До сих пор ладони потеют, когда вспоминаю это… Она плескалась, била руками по воде, ныряла и звала меня: «Давай сюда! Что же ты застрял?» Я разделся в камышах и вышел на берег походкой Буратино. А Ленка кричит из воды: «И плавки тоже снимай!..» Господи, что же душно так?