Посмотри, отвернись, посмотри

– Через четыре года бизнес шел так хорошо, что я стал подумывать насчет франшизы. Ко мне подкатывали кое-какие люди из Екатеринбурга… Деловые, вполне серьезные. Я навел справки. Перспективы открывались такие, что дух захватывало. Но тут объявились новые люди. Уже не из Еката.

Он замолчал.

– Милый, я не понимаю…

Антон глубоко затянулся и швырнул окурок за окно.

– Ну, если вкратце, мне предложили делиться. Честный раздел… – Его губы искривила болезненная ухмылка. – Мне – ничего, им – все. В порядке большой милости они соглашались поставить меня менеджером в одной из кальянных. У меня внаглую хотели отжать бизнес, Полинка. Ничего не стеснялись. Кондратьевского папашу к этому времени поперли со службы, так что заступиться за нас было некому.

– Ты согласился?

– За кого ты меня принимаешь? Я отказался. Ну и… в общем, чтобы долго не рассусоливать, скажу сразу: Кондрат меня сдал. Ему оставили одну прачечную, и в обмен он написал явку с повинной – типа, мы мутили с налогами. У нас в стране посадить можно любого. Весь мелкий бизнес ходит под уголовным кодексом. Все деньги просадил на адвокатов, а надо было просаживать на взятку судье. Хотя… – Он обреченно махнул рукой. – Я по глазам ее видел, что она все понимает. Но на три года закатать меня ей это не помешало.

– Тебя отправили в тюрьму?

– В колонию. Да. Знаешь, в каком-то смысле мне там стало проще, чем на воле. Я здорово замучился за те полгода, что бодался с беспредельщиками. На самом деле не бодался, а брыкался в петле, но это я понял задним умом… А в колонии ничего не надо решать, ни о чем не надо думать. За тебя уже все решили и подумали. Срок мне дали небольшой, потому что доказательства были ну совсем ерундовые. Я книжки всякие читал. На исповедь ходил к священнику… Хотя это уж больше так, за компанию. У меня там завелся приятель. Простой такой парень, добродушный… Без второго дна. Он по дурости связался с натуральными уголовниками. Они впятером грабанули инкассаторскую машину. Громкое было дело – может, слышала? В две тысячи пятнадцатом. Прямо посреди Новосиба.

Я покачала головой.

– Бандиты с инкассаторами перестреляли друг друга. В заварушке кто-то ухитрился стырить деньги. Все считали, что это Олег. Он единственный удрал, но его все равно потом взяли, однако установить, где он шарахался трое суток, не смогли. Значит, он-то бабло и прикопал.

– А это правда был он?

– Слушай, я его не спрашивал. О таком вообще-то не говорят. Олег и без того был дерганый, всего боялся. Каждую ночь ждал, что придут его пытать о деньгах. А я так мало этим интересовался, что он ко мне прилип, как репей. Почувствовал, что я для него не опасен. Мне ведь после маминой смерти не бабло нужно было, а движуха. Да и проблем от этих инкассаторских мешков не оберешься… Не моя история! Парень он был неплохой, мы с ним за два года… ну, не скорешились, но держались вместе. Я вышел раньше него – и меня сразу встретили его бывшие дружки. Те, которые придумали, как ограбить инкассаторскую машину, но сами никуда не пошли. Они были уверены, что Олег поделился со мной, куда спрятал деньги. Как же иначе! Мы ж с ним лепшие кореша! Я от них чудом сбежал. Просто повезло! Батя к тому времени допился до белой горячки и помер. Я рассудил так: в Москве затеряться легче. Да и начинать с чистого листа тоже. В Новосибирске многие знали мою историю. А здесь ты как новорожденный. – Он слабо улыбнулся. – Бизнеса я наелся, учиться мне поздно… Так что пошел работать руками. Мудаков этих, Олеговых корешей, выкинул из головы. Но где-то в затылке у меня свербело, что они не уймутся, сколько бы лет ни прошло. Твари жадные… Три месяца назад я узнал, что Олег умер.

– Господи, почему?

– Что-то с почками. Он с детства болезненный. То есть вполне естественная смерть.

– И теперь получается, что ты единственный знаешь, где деньги?

– Ага. По мнению этих уродов. Слушай, я уверен: деньги увели менты, которые приехали по вызову. Там реально была полная неразбериха. Ну просто больше некому. Олежек себя не помнил, когда удирал. Пальба, вокруг трупы… Не до денег, живым бы остаться. Да и трусоватый он был. Для такого маневра нужно иметь другой склад характера. Давно эти бабки поделены и потрачены. Нечего там искать. – Он растер ладони и прижал к закрытым векам. – Ф-фух, устал. Не спал всю ночь, места себе не находил. Полинка, я так тебя подвел…

Я отвела его пальцы. Антон страдальчески уставился на меня. Белки у него и в самом деле покраснели, словно он проплакал несколько часов.

– Тебе нужно закапать в глаза. Подожди, поищу в аптечке…

Я вернулась с лекарством и, пока он лежал, запрокинув голову, спросила как можно нейтральнее:

– Ты считаешь, эти люди, твои фальшивые родители, – та банда, которая ищет деньги?

– Больше некому, – отозвался Антон. – Я, кстати, вспомнил… У них был свой карманный следователь. Они еще пугали, что он снова меня закроет. Подкинут при обыске пакетик с порошком – и добро пожаловать обратно в колонию лет на пять.

Все сходится. Греков упоминал, что раньше служил в прокуратуре.

– Они его убили, – тихо сказала я.

Антон дернулся и вскочил.

– Что?!

Я рассказала о зарезанном Германе.

Антон бессильно выругался.

– Тебя кто-нибудь видел в его конторе?

– Нет. – Я умолчала о том, что на дверной ручке и выключателе остались мои отпечатки. – Слушай, зачем они разыграли это представление? Я имею в виду, со мной.

– У меня только одна гипотеза: они считали, что им удастся перетянуть тебя на свою сторону. Ты выведаешь у меня, где деньги, и все расскажешь им. Правда, тут есть одна неувязка…

– Какая?

– Если бы Олег реально поделился со мной, куда он спрятал сумки, неужели я до сих пор не потратил бы все? Тем более после его смерти!

– Ну, они могли считать, что ты решил выждать.

– Для безопасности? Да, возможно. Но вообще наглость у них запредельная!

– Что ты имеешь в виду?

– Что они захотели перевербовать тебя на свою сторону.

– А-а-а. Да, глупо…

Я вспомнила, какая радость меня охватила, когда отец Антона спросил: «Дочка, на ночь-то останешься?» Я сидела возле мерзких упырей, и в их гнусных рожах мне мерещились дивные лики. Мне так нравилось быть среди них… В семье, где взрослые были по-настоящему взрослыми, и ни за кем не требовалось присматривать. Где меня саму опекали весь вечер. Кормили, подливали, укрывали, шутили… Позвали к себе, наконец!

И как приблудная собачонка, которую поманили куском мяса, я доверчиво пошла на запах.

Мы еще долго говорили о случившемся. Я легла к Антону на диван, и он обнимал меня крепко, шепча на ухо чудесную ерунду. Мы укрылись вдвоем в скорлупе моей квартиры, и старое чужое пальто, подобно домашнему призраку, охраняло наш покой.

Неделю спустя воспоминания о моей поездке поблекли. Так выцветает страшный сон. Просыпаешься от кошмара и думаешь, что никогда его не забудешь. Но уже несколько часов спустя не остается ничего, кроме удивления: что за чушь мне приснилась! И колющий взгляд Григория, и фальшиво-дружелюбные лица Ивана и Ларисы, и круглые, как неваляшки, «сестры» Антона с пьяным малиновым румянцем, и даже страшный образ убитого Германа, – все они таяли, уплывали, превращаясь в морок, в неразличимую муть. Лишь одно память сохранила цепко: изумленные глазищи кудрявой малышки, обнимавшей меня за колени.

А ведь они прокалывались на каждом шагу. Чего стоит выдумка о причине ссоры, из-за которой их сын якобы прервал отношения! Поразительно, что ради меня разыграли такой спектакль. Сколько же людей было в нем задействовано…

Эмме я почти не соврала. «Родители Антона давно умерли. Они были преступниками, поэтому он ничего не хотел мне говорить». Бабушка возжелала подробностей. «При встрече, Эмма, все при встрече! На следующей неделе!» У меня есть семь дней, чтобы продумать детали.

На пятый день мне позвонила Ксения.

– Пойдем гулять!

С ее стороны такое приглашение равносильно извинению. Я согласилась, и мы отправились в парк на Речной. Бродили среди цветущей сирени, махали теплоходам и ели мороженое. Она даже купила мне пломбир.