Обитель Чёрной Черепахи

Написана картина на стене на башне мелом,

Где странника гонцом с зелёной птицей посылают

К Девице Вечной, что пилюлю с Зайцем выплавляет

В печи Бессмертия вдвоём на диске лунном белом.

В той Вечности Орёл средь звёзд Быка ждет с толстой леской,

И лук Дракона уж натянут к цели в ожиданье,

Ткачиха с Волопасом один раз в год ждёт свиданья,

И небо скроется вмиг под жемчужной занавеской.

В нем чувствуется стиль поэта Юй-си.Ван Гуангуан сказал: «Похоже, не стоит подозревать Ткачиху Млечного Пути в вожделенной озабоченности и клеветать на дух Лунной феи». Я сказал: «Всё уже написано и сделано! Ткачиха прощается со своей монашеской участью, и один раз в год видится со своим возлюбленным, а за рекой Млечного Пути ничего не происходит». Поэма Юань Вэя – это тоже об этом. Стихи Юань Вэя гласят: (海客乘槎上紫氛，星娥罷織一相聞。只應不憚牽牛妬，故把支機石贈君).

Когда плывущий в море пурпур звёздный достигает,

То слышит шёпот звёздных фей – к соитию призывы,

Испытывая к феям вожделенные позывы,

Во снах от них он драгоценный камень получает.

Подобное стихотворение есть и Ли И-шаня, как и у Вэй-чжи, лежащие в основе произведений Шуан-вэня; а значение слов И-шань схожи с метафорами поэта Линь-ху. Авторы извели много кистей и туши, используя эти метафоры. Вначале они не имели никакого отношение к Небесной Ткачихе, и слова Тие-чаня 鐵蟾 (Железной Жабы) походили на слова Юаня Ли-чжи, но они не клеветали на бессмертных духов. Что касается вымышленных обвинений, то эти слова относятся ко времени и месту, связанных с написанием «Книги о духах и чудовищах» (靈怪集) автором Го Ханем, теперь утерянной. О ней упоминается лишь в «Собрании Океана Великого Спокойствия» 太平廣記 (Тайпин гуанцзи), где опубликованы повествования писателя о рыбаках и охотниках, что нельзя проверить, и можно отнести их только к ложным и безрассудным выдумкам. Эти инсинуации всем хорошо известны. Первая из них вошла в сборник «Воюющих царств» (戰國), где, например, в главе «Об уникальном и необычном» (獨異志) Ли Шуан ложно обвиняет братьев Фуси в том, что они живут, как муж и жена. Что, само по себе, уже бессердечно. Но тогда это было время беспринципности.

Чжан Хуа 張華 в трактате «Вещественные редкости» (博物志) даже ложно обвиняет Нишана 尼山 в том, что он особо дико лаял. Это тот случай, когда Чжан Хуа не стоило заходить так далеко и быть настолько неправдивым. Его книга, как бы основанная на исторических текстах, была полна поддельных и нешуточных свидетельств. Ещё одна из таких книг – это «Книга Хань – биография Цзя И» «漢書賈誼傳» (Ханьшу цзя и чуань), где есть слова, посвящённые губернатору и князю Ву, которого восхваляют. И также есть такая книга как "Стихотворный сборник о драконах» – «駢語雕龍» (пянью дяолун), которая была написана людьми династии Мин и вырезанная для печати мастером Чэнь Мэй, без указания имени автора. Потом она была занесена в категорию растления малолетних в Чанша, а в комментариях говорилось о "Великом учёном конфуцианце Лунъяне 龍陽". В «Исторических записках эпохи императора Гао-ди» – «史記．高帝本紀» (Шицзи. Гаоди бэньцзи) говорится о том, что, когда вдовствующая императрица находилась в Дацечжуне 大澤中 «Великом Болоте», то принц, подняв глаза, увидел, что на ней лежит дракон. В стихотворении Чао И-дао говорится: «殺翁分我一杯羹，龍種由來事杳冥»:

Когда дракон в соитии, себя уничтожая,

Сам дарит семя женщине и совершает чудо,

Своей энергией её плод жизнью наполняя,

Дракона семя же с Небес берётся неоткуда.

Что позволяет предположить, что император Гао-ди родился от дракона, а не был сыном Тайгуна, как говорится в биографии 左傳 «Цзочжуань» по свидетельству Цзин-ина из его записей «Личные дела Сян Чжуна». В «Цзо чжуане» есть статья о личной службе Чэнфэна перед Цзи Ю и личной службе Цзин-ина перед Сян Чжуном. Слово «частный» – "личное дело" 私事 (сыши) используется для обозначения тесной связи тех людей, кто стремится утвердить своих сыновей. Позже конфуцианцы стали придерживаться слова "частный", хотя Чжу Цзы также говорил, что "безрассудство кодекса – великое зло". Список можно продолжать и продолжать. Ученые должны исследовать, что истинно, а что ложно, но не должны поддаваться искушению быть настолько хвастливыми, чтобы стать темой для разговоров, утверждая своё мнение в качестве тезиса. (後儒拘泥『私』字，雖朱子亦有『????是大惡』之言。如是者亦不一而足。學者當考校真妄，均不可炫博矜奇，遽執為談柄也).

В таких беседах прошла эта ночь и с наступлением рассвета я проснулся. После Горных Врат 艮门 (каньмынь), где находятся небесные животные, мне предстояло преодолеть Громовые Врата 震门 (чжэньмынь), где живут боги.

День после восьмой лунной ночи под созвездием Ковша в Обители Чёрной Черепахи

Этим утром я встал необыкновенно лёгким и внутренне собранным и уравновешенным, вероятно, оттого, что вечером искупался в холодной воде быстрой полноводной реки, а, может быть, оттого, что луна вошла в стадию равновесия, когда энергии Ян и Инь не перетягивают друг друга в свою сторону. В этот день мне нужно было выйти из Воды и подняться в Гору. Предстояла новая дорога к моему совершенству. Я, наконец-то, должен был окрепнуть в своём духовном становлении, став воином, защищённым панцирями своей личной философии и мудрости спереди и сзади, как черепаха, и обрести в своём теле крепость, которую невозможно разрушить или чем-то повредить. Я должен был понять суть своего собственного существования, моей экзистенции во всех мирах, когда в своём становлении становишься самим собой, когда собственная самость превращается в неразрушимую основу самого себя, и, наконец, когда в самом себе обретаешь своё собственное «я», не смешивающееся со всем внешним миром. Ведь для того чтобы объять весь мир, вначале нужно полностью от него отделиться.

В этот день, направляясь в университет, я находился под стихией Дерева. Был вторник. И мне нужно было ориентироваться на мою планету Юпитер, чтобы добиться успеха дня. Я решил ближе сойтись Оленем-Единорогом, потому что он духовно тяготел к тем же ценностям, что и я, являясь как бы моим единомышленником среди всех преподавателей моей кафедры.

Когда я ехал в Университет на трамвае, я думал о том, кем же я стал после купания в холодной воде реки. До этого я был Драконом, но с того момента, как я искупался в реке, я стал Черепахой. Я посмотрел на свои ноги и руки, они не изменились, я их хорошо видел и мог обозревать даже свои плечи, грудь и часть живота, но вот я не был не в состоянии посмотреть на свою спину, как это делают лебеди ли журавли. А это значило, что моё тело не являлось гибким и совершенным, чтобы я имел возможность рассмотреть его целиком. Я двигался только по плоскости, и не умел летать, как это делают птицы. Но с другой стороны, черепаха имеет ещё более неповоротливое тело. Она не способна, ни согнуться, ни разогнуться, ни сесть, ни встать. Всю жизнь она движется и живёт в одном и том же положении, ползая на животе, и ничего не может с собой поделать. Но она всё же совершеннее меня, так как приспособилась жить на суше и в воде.

Я огляделся по сторонам, вокруг меня ехали пассажиры, стоя и сидя. Если бы среди них появилась черепаха, то ей пришлось бы пробираться среди них ползком на брюхе. Вероятно, никому из них не приходила в голову мысль сравнить себя с черепахой. «О чём же они думают»? – пронеслось у меня в голове. Уж, наверное, не о том, о чём думаю я. У каждого из них были свои мысли, каждый из них жил своей собственной внутренней жизнью. Вот было бы интересно заглянуть в их головы и узнать, что их тревожит, в какие области мышления они погружаются, как они обозревают мир, верят ли они в какой-нибудь высший разум. Наверняка, среди них есть верующие люди, которые посещают церковь. Но как они представляют Бога, и что думают о том идеальном мире, в котором Он правит? Но для того, чтобы в такой мир поверить, нужно отбросить разум и полагаться только на чувства. Ведь, без всякого сомнения, такой мир существует. Но является ли он таким, каким они представляют его? Или этот мир совсем другой, такой, которым видят его китайцы вот уже десять тысяч лет подряд? И ту мне вспомнились слова Гёте, которые он написал в своём труде «Dichtung und Wahrheit» – «Поэзия и правда», и которые полностью отражали особенность западного мышления: «Христианская религия колебалась между её исторически сложившимся позитивным учением и чистым деизмом, основанным на понятии нравственности и, в свою очередь, призванным насаждать таковую. Различие характеров и убеждений проявлялось здесь в бесчисленном множестве оттенков. Тем более, что на всём этом сказалось ещё одно, едва ли ни главное различие, определившее тогда же всплывший вопрос: в какой мере должен и может участвовать в образовании наших религиозных убеждений разум, и в какой – чувство. Самые талантливые и духовно значительные люди, в этом случае, уподобились мотылькам, которые позабыв о стадии гусениц, сбросили кокон, в котором достигли своей органической зрелости. Других, более скромных и прямодушных, можно было бы сравнить с цветами: уже расправив лепестки для пышного цветения, они, тем не менее, не отрываются от корня, от материнского стебля, более того, – именно благодаря этой нерушимой семейной связи и приносят желанный плод».