Страница 24 из 81
— Бандюком, — низким хрипловатым голосом ответила прорицательница, внимательно вглядываясь в какие-то предметы, рассыпанные по столу.
— Ка-а-ак? — разочарованно протянула девушка.
— А вот так: за бандюка ты замуж выйдешь. Он грабить и убивать будет, в карты играть, вино пить. А ты — слёзы лить. Ну да недолго промучаешься — посодют в острог твоего благоверного. Там и сгинет. А сама с дитём останешься.
Мы с Джонатаном переглянулись. Чайка стояла на полу и, словно понимая деликатность ситуации, помалкивала.
— Но… бабка Мурашиха, не хочу я так!
— Не хотела бы — не сделала.
— Но бабка Мурашиха, да неужели ж изменить ничего нельзя?
— Судьбу не изменишь, дурында ты этакая! Её лишь выбрать можно, одну, аль другую.
— А если я другую хочу?
— Дак, если бы и правда хотела — давно бы выбрала! Вот, вижу, ходит за тобой паренёк. С ним и счастье, и любовь тебе. Жизнь, долгая и счастливая. Домик вижу хороший… Да только ты ж не глядишь на того паренька.
— Гришка, что ли? — Девушка едва ли не фыркнула. — Этот, из реального училища?..
— А тебе кого надо, дурында? Прынца из дворца⁈ — внезапно взъярилась Мурашиха и вдруг увидела меня. — Ох, ваше сиятельство, явились не запылились! Невеста, часом, не требуется?
Девушка, перепуганная криком, вскочила, повернулась ко мне лицом — грубоватым и веснушчатым. Увидела меня, узнала, побледнела и ахнула от изумления.
— Государю императору — ура! — благовоспитанно поздоровался Джонатан Ливингстон.
— Я, может, потом зайду? — предложил я.
— Да зашёл уже, иди сюда, — замахала рукой Мурашиха. — Дурында эта уходит… Ступай-ступай, королевишна! Жди своего суженого-ряженого, каторжника недоделанного. А про Гришку потом будешь вспоминать, да слёзы лить. Ну, а он-то парень дельный, другую найдёт — поумнее тебя и покрасивше.
Всхлипнув, девушка опрометью выскочила из хижины, я едва успел посторониться. Дверь захлопнулась.
— Заходи, княже, чаю выпьем, — устало произнесла Мурашиха и, переваливаясь, проковыляла к плите. — Не просто так, поди, явилси? По делу какому?
— По делу, — сказал я, подойдя к столу.
— Деловые все какие, ишь!
Я присел на табурет и с любопытством рассмотрел предметы на столе. Это оказались косточки. Мелкие — мышиные, наверное.
— Это ты с их помощью линии вероятности разглядываешь? — спросил я.
— Да куды там, какие линии! — замахала руками Мурашиха. — Было б ради чего их тревожить — ради дуры этакой! Гришка из реального — племяш мой двоюродный. Хороший парень, дельный, да вот сошёлся ему свет клином на этой курице. Ни кожи, ни рожи, ни ума, ни сердца… Тьфу! Ну да пущай потешится, может, душа требует.
Я усмехнулся и покачал головой:
— Ну, Мурашиха… Мошенничество же!
— Ты меня постыди ещё, постыди! — фыркнула Мурашиха. Грохнула на стол две кружки, взяла полотняный мешочек и одним движением широкой ладони смела в него косточки. — В Чёрном городе жить — уже, почитай, мошенничать. А вы-то сами, господа хорошие, можно подумать, чистенькие такие! А ну как один князь из Ближнего круга себе тайников наделал, с деньгами да драгоценностями, а? Да ещё фальшивые документы на всякий случай для всей семьи держит? Это как, по-твоему?
— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — объявил я, демонстративно глядя в сторону.
— То-то же. С чем пожаловал, княже?
Пока бабка Мурашиха наливала чай, я вкратце передал ей историю Джонатана Ливингстона.