Бог лабиринта

22 апреля. Даллас, штат Техас

Сегодня утром я размышлял, почему мне было так приятно избивать Донелли. Не кроются ли за этим какие-то определенные садистские наклонности в моей натуре? После лекции мне пришло в голову, что сексуальные извращения Донелли странным образом являются еще одним доказательством свободы человеческого духа. Все животные избегают боли, а Донелли испытывает противоположное отношение к ней: он нашел, что боль представляет собой определенную ценность, он сделал из нее нечто, доставляющее наслаждение. Я знаю, что объяснение этому лежит в соединении идей: Бриджит… секс… боль… но все же… Если человек получает удовольствие от побоев, подобное мистической экзальтации от созерцания дерева или листочка, он необязательно жертва низменных эмоций или физических потребностей. Именно поэтому я не смог бы предать его: хоть в извращенной манере, но в нем было что-то от бескорыстного святого.

В пятницу 25 апреля мы вылетели самолетом в Лондон, и у меня теперь уже не было времени вести путевой дневник.

Сперва мы намеревались плыть на пароходе, но литературная загадка Эсмонда Донелли ускорила мое возвращение домой: я боялся что какой-нибудь исследователь опередит меня в Балликахане. И все же я задержался в Лондоне, мне нужно было поработать в Британском музее и попытаться найти там хоть что-нибудь о Донелли. Перед отъездом из Нью-Хевена, где Диана жила у моих друзей во время моих поездок по Америке, мы выслали рукопись Донелли в Денхам-Спрингс заказным письмом. Диана сняла две копии рукописи, отпечатав их на машинке. Во время перелета из аэропорта Кеннеди в Лондон у меня впервые появилось время изучить эту рукопись.

Она была чрезвычайно короткой. Когда полковник Донелли показал мне ее, я сразу сообразил, что она включает в себя также и эссе «Опровержение Хьюма и д'Аламбера». Сперва я подумал, что полковник приобрел рукопись в таком виде, но, очевидно, первоначально эти две части были разделены и только позже сшиты в одну тетрадь. «Опровержение…» состояло из тридцати страниц, а дневники Эсмонда – из менее двадцати (из которых я уже процитировал три страницы). Больше всего я поразился современному складу ума Эсмонда Донелли. Язык его произведений – это язык Уолпола и Грея, а мысли – близки к Гете, или даже к Уильяму Блейку, Основной тезис, выдвинутый им против Хьюма и д'Аламбера, очень прост: когда человек преодолевает власть религии, он обычно становится жертвой собственной тривиальности. «Когда человек чаще всего испытывает чувство свободы?» – спрашивает он и отвечает: «Когда ему скучно. Скука означает свободу, но свобода эта абсолютно бессмысленная». Для иллюстрации своего тезиса он использует притчу в духе Свифта. В центре гор Тартары, утверждает он, расположена долина, где обитает племя людей небольшого роста, но сильных и отважных. С незапамятных времен существовал у этих людей религиозный обычай таскать на плечах тяжелые ноши в виде двух сосудов с водой, и встретить этих людей без них все равно, что увидеть голого англичанина, гуляющего по Уайтхоллу. Они носили эти тяжести с рождения до смерти, и налагалось строгое наказание на того, кто отказывался носить эти наполненные водой сосуды. Наибольшим наслаждением для людей этого племени были пешеходные прогулки, и небольшая группа бунтовщиков провозгласила, что эти тяжести мешают ходьбе. Затем еще более отважные мятежники заявили, что человек способен летать, как птица, и плавать как рыба, и эти тяжести мешают им наслаждаться свободой, ради которой они рождены. Произошла революция, короля казнили (вероятно намек на казнь Людовика XVI), и люди избавились от тяжестей. К их изумлению, ничего не произошло, за исключением того, что им трудно было сохранить равновесие при передвижении без привычного груза на плечах. Более робкие снова взвалили на плечи груз, а те, кто посмелее, начали учиться ходить без тяжести на плечах и вскоре убедились, что все дело в привычке. Они так радовались избавлению от вредной привычки, что сперва странствовали день и ночь, пересекали долину из одного конца в другой и даже пытались взобраться в горы. Но вскоре убедились, что скалы очень крутые, и преодолеть их невозможно. Некоторые разочаровавшиеся впали в безумие и стали беспорядочно метаться по долине, пока не падали в изнеможении. Другие попытались преодолеть горы и выйти за пределы долины, но валились от усталости или бросались со скал в отчаянии и ужасе. Но с течением времени большинство из тех, кто сбросили тяжести, стали целыми днями сидеть дома, томимые скукой, так как им был уже известен каждый дюйм долины. Они издевались над своими сородичами, продолжавшими носить на плечах тяжести, обзывая их суеверными болванами. А через несколько поколений люди, отказавшиеся от тяжестей, все вымерли, так как из-за недостатка физической нагрузки стали неимоверно толстыми, и их унесли в могилу разные болезни. Выжили только те, кто продолжал соблюдать древний обычай и таскал на плечах сосуды с водой. Потом они снова выбрали короля, и на протяжении многих поколений революцию вспоминали, как кошмарный сон, пока не возникла секта, провозгласившая, что человек рожден, как птица, для полета…

Эта история звучит очень пессимистично, как аллегория первородного греха. Но я придерживаюсь иного мнения, так как сам Донелли утверждал, что среди тех, кто штурмовал горы, были честолюбивые альпинисты – правда их было немного, которых больше никто не видел, но пастухи, пасшие стада высоко в горах, рассказывали, что слышали голоса, звучавшие оттуда, где за облаками скрываются горные вершины. Вероятно, некоторые из дерзких альпинистов сумели вскарабкаться на отвесные скалы и покорили недоступные вершины.

Донелли утверждает – и это замечательное суждение для семнадцатилетнего юноши, что человек рожден не для того, чтобы вечно таскать на своих плечах тяжелый груз предрассудков. Только люди долины должны носить на плечах тяжести, чтобы быть здоровыми и отважными. И только немногие из них, считанные единицы, рождены честолюбивыми и дерзкими альпинистами. Таким альпинистом, несомненно, был Донелли. Для меня этот человек – головоломная загадка. Прожив до восьмидесяти четырех лет, будучи талантливым писателем, оригинальным мыслителем, другом Руссо и Уилкиса, почему же он оставил после себя такой незначительный след в истории? Если «Опровержение Хьюма и д'Аламбера» и опубликованный путевой дневник – это все, что он покинул потомкам, то я должен прийти к выводу, что он принадлежит к талантам, очень рано исчерпавшим свои возможности, как Рембо или Вулф. Но неопубликованный дневник не оставляет сомнения в том, что его талант далеко не исчерпал себя. Так что же произошло с ним на самом деле?

Я должен здесь, между прочим, добавить, что философская часть «Опровержения» содержит наиболее интересные страницы, которые отличает психологическая тонкость, опережающая свое время, по крайней мере, на столетие – ничего подобного я не могу припомнить до Бредли. Донелли цитирует отрывок из «Трактата о человеческой природе» Хьюма, где утверждается, что причинно-следственные связи не являются объективной закономерностью, а исходят из наших привычек. Хьюм пишет: «Предположим, что такой человек, как Адам, был создан с полной силой понимания. Способен ли он, не обладая опытом, понять неизбежную связь между причиной и следствием? Если, например, он наблюдает, как два бильярдных шара ударяются друг о друга, то он не может, используя только свой разум, прийти к выводу, что они после удара обязательно разбегутся в разные стороны. Из того, что ему до сих пор известно, он не знает, соединятся ли они, или подпрыгнут вверх, или просто остановятся рядом, бок о бок».

Донелли сразу же ухватился за фразу «с полной силой понимания» и указал на ошибочность этого утверждения: «Хьюм предполагает, что восприятие Адамом бильярдных шаров невинное и необремененное предрассудками, в то время как полностью невинное восприятие, как у новорожденного ребенка, не воспримет этих шаров вообще, или, скорее, воспримет их без понимания, как я воспринимаю письмо, написанное на незнакомом мне языке. Если бы Адаму было даровано полное понимание, достаточное, чтобы воспринимать шары с интересом, то ему было бы известно соотношение причины и следствия. Он может на знать, разойдутся ли шары, или сольются вместе, как две капли воды, но он знает, что нечто произойдет в результате их столкновения, а это означает, что следствие идет за причиной, а не наоборот».