Страница 40 из 63
— Не знаю, правда ли это. Ты даешь этим людям место, к которому они принадлежат, и учишь их дисциплине, даже если они выходят в мир и совершают плохие поступки. Это не твоя вина.
— Разве не так? - Спрашиваю я, мой голос звучит резче, чем я намеревался.
Однако Ева не съеживается. Вместо этого она качает головой.
— Нет, кто-то должен их учить. Возможно, студенты, которые пройдут через это место, не будут такими жестокими, как те, кто этого не сделал.
Я поднимаю бровь.
— Ты не слышала, что случилось сегодня с Хенли Андерсоном?
Она недоуменно хмурится, и качает головой.
— Я даже не знаю, кто это.
— Этим утром, когда я выходил из класса. - Я провожу рукой по волосам, когда перед моим мысленным взором вспыхивают ужасающие образы, — Другой парень жестоко убил Хенли Андерсона.
Ева задыхается, качая головой.
— Ты серьезно?
— Удивительно, что ты не слышала, как сплетни распространяются по школе. - Я возвращаюсь к ней и сажусь на диван. — Он был заложником войны, в которой участвовал его отец. - Я встречаюсь с широко раскрытыми глазами Евы. — Не заблуждайся. Это место такое же темное, поганое и жестокое как и мир, к которому они принадлежат за пределами этой территории.
Ева ставит свой бокал с вином на журнальный столик и берет мои руки, сжимая их.
— Зачем ты занимаешься этим, если это делает тебя несчастным?
— Занимаюсь чем? - Я спрашиваю.
— Руководишь этой школой.
Когда я смотрю в ее глаза, у меня сводит живот. Я не могу дать ответ на этот вопрос, пока не буду уверен, что могу доверять Еве.
— Я не знаю, - говорю я, отнимая свои руки от её.
Это безумие, как хорошо она меня знает. Неужели меня так легко прочитать?
— Мне нужно проверить, что там с едой.
Я оглядываюсь на Еву и вижу, что она смотрит на меня с разочарованием в глазах. Дело в том, что она пока не может знать правду. Нет, пока я не определю, насколько далеко простирается ее ненависть к родителям.
— Всё готово, - говорю я, улыбаясь. — Присаживайся за стол.
Она делает, как я говорю, встает и садится на стул рядом со мной.
— Здесь нормально?
— Идеально, - говорю я, ставя блюдо с лазаньей на противень в центре. — Минутку. Нельзя забывать про чесночный хлеб.
Её желудок урчит. — Всё пахнет очень вкусно.
Вернувшись к столу, я подаю ей хорошую порцию, а затем беру себе.
— Налетай, - говорю я.
Она так и делает, издавая тихие постанывающие звуки во время еды.
— Вау, эта лазанья потрясающая. В чем твой секрет?
— Итальянская кровь, - говорю, посмеиваясь.
Она хмурит брови.
— Правда? Оакли Бирн звучит не совсем по-итальянски.
Мое сердце сильно бьется, когда я понимаю, что только что совершил первую жизненно важную ошибку. Никто не знает о моем итальянском происхождении, даже двое моих лучших друзей. До того как я поселился в Атланте, жизнь, которую я оставил, была давно и глубоко похоронена.
— Да, по материнской линий. Наполовину итальянец, - лгу я.
— О, ясно. - Она кивает. — Это ее рецепт?
— Рецепт ее матери. Моей бабушки.
— Они живут здесь, в Мэне? - Спрашивает Ева.
Я тяжело сглатываю, качая головой.
— Нет, моя семья мертва.
По крайней мере, для меня. Я не знаю, что стало с семьей, которую я так давно бросил. Часть меня скучает по моим брату с сестрой, и родителям, но чаще всего я благодарен, что избежал тирании мира, в котором родился.
— Мне так жаль, Оак, - говорит Ева, накрывая мою руку своей. — Я не хотела…
— Это пустяки, - говорю я, пренебрежительно махнув рукой. — Ешь.
Ева делает, как ей сказано, набрасываясь на еду и издавая маленькие довольные звуки, от которых мой член становится твердым, а сердце замирает. Мы едим в дружеском молчании, пока не остается половина лазаньи и последний кусок чесночного хлеба.
Ева откидывается на спинку стула и кладет руку на живот.
— Я слишком много съела.
Я приподнимаю бровь.
— Значит ли это, что у тебя нет места для десерта?
Ева выпрямляется и улыбается.
— У меня всегда есть место для десерта.
Я смеюсь, потому что использую ту же фразу.
— Хорошо, потому что это вкусно.
Я встаю и направляюсь на кухню, чтобы взять пирог, который испек заранее.
— Пекановый пирог.
— Мой любимый. Ты знаешь, что он очень популярен в Джорджии? - Ева практически визжит.
Я точно знаю это, поэтому и сделал его для нее.
— Возможно, - говорю я, ухмыляясь.
Она наклоняет голову.
— Вы пытались произвести на меня впечатление, сэр?
Ее голос становится немного кокетливым, заставляя меня полностью забыть о пироге в руках.
— Может быть, - говорю я, ставя блюдо в центр стола и разрезая на щедрые куски. Сначала подаю порцию Еве, а потом беру себе.
Она пробует пирог, и ее глаза закрываются, когда она стонет.
— Ты чертовски хорошо готовишь.
Я со смехом качаю головой.
— Не совсем. Я более или менее исчерпал все свои навыки сегодня вечером.
Ева пристально смотрит на меня.
— Трудно поверить. - Она улыбается. — Все это так вкусно.
Я тяжело сглатываю, ненавидя ощущение трепета, которое испытываю внутри, когда она улыбается мне. Как будто мой мир каждый раз переворачивается с ног на голову. Игнорируя ее комплименты по поводу моей еды, я молча доедаю остаток пирога, зная, что могу сказать что-то, о чем потом пожалею.
Я знаю, что боюсь того, что означают мои чувства к Еве, и если я чувствую себя так после одного ужина, то две недели вместе на Рождество будут еще более трудными.
— О чем ты думаешь? - Спрашивает Ева, наблюдая за мной, пока отправляет в рот последний кусочек пирога.
Я поднимаю бровь.
— О том, что не могу дождаться, когда ты окажешься в моей постели, - лгу я.
Ее карие глаза вспыхивают жаром, от чего мой член становится твердым, и я устраиваюсь поудобнее под столом.
— Правда, сэр? - Она опускает ложку в миску и встает, подходя к моей стороне стола. Нежно кладет руки мне на плечи и разминает на них узлы. — Я тоже не могу дождаться, - бормочет она.
Я рычу и хватаю ее за руку, дергая к себе на колени.
Ева ахает, когда я располагаю ее спиной ко мне, позволяя ей почувствовать тяжелое давление моего члена между нами.
— Оак, - стонет она, выгибая спину.
— Возможно, я трахну тебя прямо здесь, в этой позе, - бормочу, позволяя своему языку пробежаться по раковине ее уха. — Возможно, я трахну тебя во всех местах в коттедже, кроме кровати.
Ева вздрагивает, ее голова запрокидывается к моему горлу.
— Тебе бы этого хотелось?
Ева выгибает спину в ответ.
— Очень, сэр.
Я задираю юбку на платье, чтобы обнаружить ее абсолютно голой, после чего быстро освобождаю член из трусов и штанов.
Ева стонет в тот момент, когда головка моего члена дразнит ее вход.
— Трахни меня, сэр, пожалуйста.
Я прижимаю головку к мокрому входу, прежде чем одним быстрым движением насадить ее на свой член.
Звук, который срывается с прекрасных губ Евы, - это звук неподдельного удовольствия с того момента, когда я оказываюсь внутри нее. Я с силой хватаю ее за бедра и двигаю вверх-вниз, насаживая снова и снова на свой член. Моя хватка на ее бедрах жесткая, и я знаю, что это оставит ей синяки, но больная часть меня хочет оставить свой след на ее коже, заклеймить ее, чтобы ни один другой мужчина никогда не прикоснулся к тому, что принадлежит мне.
Я толкаю ее вперед, заставляя наклониться над столом и выгнуть спину, открывая мне дразнящий вид на идеальную маленькую попку, когда я раздвигаю ее ягодицы.
— Такая красивая задница, - стону я, все еще поднимая ее вверх и вниз по своему члену. — Не могу дождаться, чтобы трахнуть ее, - рычу я.
Ева напрягается, прежде чем тихо скулит.
— Он ни за что не влезет, - протестует она.
— Я бы сделал так, чтобы он поместился, - стону, наблюдая, как ее киска поглощает мой член снова и снова. — Мне нравится смотреть, как мой член исчезает внутри тебя.