Страница 38 из 63
Я качаю головой.
— Однажды они забыли обо мне и поехали к моей бабушке в двух часах езды к югу от Атланты. Они заметили это, только когда добрались туда, и она допросила их.
Наталья и Камилла ахают.
— Какого хрена? - Спрашивает Адрианна.
— Знаю, - говорю я, чувствуя, как у меня сжимается горло при воспоминании. — Мои родители позвонили и сказали, что мне придется неделю самой заботиться о себе. Это был год, когда умер брат, и мое первое Рождество без него.
— Сколько тебе было лет? - Спрашивает Камилла.
— Шестнадцать, - говорю я.
— Дерьмо. Я имею в виду, наш мир может быть суровым, но звучит так, будто твои родители законченные придурки. - Камилла качает головой. — Без обид.
— Не обижаюсь, - говорю я.
Наталья качает головой.
— Если хочешь, ты можешь присоединиться ко мне в Бостоне. Я уверена, что мой брат найдет место.
Вмешивается Адрианна.
— Или ко мне.
Я качаю головой.
— Это любезно с вашей стороны, но я думаю, что могу остаться здесь, если это разрешено.
Последнее, чего я хочу, - это испортить Рождество чьей-то семье. Мое сердце бешено колотится, когда я обращаю свое внимание на то место, где только что стоял Оак, но его там больше нет. Интересно, что он делает во время рождественских каникул?
Наталья пожимает плечами.
— Я никогда не слышала, чтобы люди оставались здесь.
— Проблема и в том, что тебе придется готовить себе еду самостоятельно, - добавляет Адрианна, бросая взгляд на персонал кафетерия. — Почти уверена, что работники не будут здесь торчать.
— Тебе придется спросить разрешения у директора Бирна, - говорит Камилла.
Я киваю в ответ, снова оглядывая столовую в его поисках.
— Да, наверное, мне лучше найти его и спросить, возможно ли это.
— Хочешь, я пойду с тобой? - Спрашивает Наталья.
Я качаю головой.
— Нет, со мной все будет в порядке. Я найду тебя позже в классе.
Они все кивают, когда я выхожу из столовой в сторону офиса Оака. Сердце бешено колотится в груди, когда я подхожу ближе, зная, что единственный раз, когда мы остались наедине после ночи в коттедже, закончился трахом.
Я подхожу к его кабинету и поднимаю руку, чтобы постучать, борясь с нервами, трепещущими в глубине живота. Трижды стучу костяшками пальцев по двери и жду.
— Кто там? - Его голос гремит с другой стороны.
— Ева Кармайкл, сэр, - отвечаю я, переплетая большие пальцы вместе.
После пары секунд тишины следуют звуки шагов, а затем он появляется в дверном проеме, свирепо глядя на меня.
— Ты здесь, чтобы извиниться? - Спрашивает он.
Я хмурю брови.
— Что?
— Я спросил, ты здесь, чтобы извиниться?
Я качаю головой.
— Ради всего святого, за что?
Оак оглядывает коридор, как будто проверяя, чисто ли там, прежде чем сильно схватить меня за запястье и потащить в кабинет.
— За разговор с Дмитрием после того, как я недвусмысленно сказал тебе, что больше никогда не хочу видеть его рядом с тобой.
Дверь захлопывается, когда он косится на меня.
— Ты не можешь указывать мне, что делать, - говорю я, высоко подняв подбородок. — Ты не разговаривал со мной после того случая в классе. - Я смотрю в его свирепые голубые глаза. — Дмитрий пригласил меня на Зимний бал, и я согласилась, так как..
Звериный рык Оака прерывает меня, когда он бросается ко мне, хватает за бедра и прижимает лицом к двери. Его тело прижимается к моему.
— Ты не пойдешь на Зимний бал с этим придурком, - говорит он, его голос необычайно спокоен.
— Уже слишком поздно, я согласилась.
— Немедленно отмени свое соглашение, - рявкает он.
Я отрицательно мотаю головой.
— Это всего лишь танцы. Я точно не могу пригласить своего директора, так что ты предпочитаешь, чтобы я пошла одна?
— Да, - говорит он. — Я не буду стоять там и смотреть, как ты танцуешь с ним.
Я стискиваю зубы.
— Ты ведешь себя нелепо. Ничего не случится. Мне не нравится Дмитрий.
— Хорошо, - выдыхает он, позволяя своим губам нежно коснуться раковины моего уха. — Тогда тебе будет нетрудно сказать ему, что ты передумала.
Я пытаюсь вывернуться из железной хватки Оака, но это невозможно.
— Правда ведь? - Он нажимает.
— Я ничего подобного не сделаю. Я иду на танцы с Дмитрием, а ты можешь вести себя либо как взрослый директор школы и принять это, либо как достигший половой зрелости ревнивый идиот. Мне все равно, что, но я иду с Дмитрием.
Оак тихо рычит.
— Ты такая дерзкая девчонка. Возможно, мне нужно перекинуть тебя через колено, чтобы преподать тебе урок, - мурлычет он.
— Я пришла сюда, потому что у меня есть к тебе серьезный вопрос.
— Это правда? - Спрашивает он, осторожно приподнимая подол юбки, пока не видит мою голую задницу. — И часто ли ты не надеваешь трусики, когда хочешь задать серьезные вопросы?
— Оак, пожалуйста, - говорю я, зная, что если не остановлю его сейчас, то забуду, какого черта я здесь была.
Он отпускает меня и делает шаг в сторону, позволяя мне повернуться к нему лицом, пока он проводит рукой по своим густым темным волосам.
— В чем дело, Ева?
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки.
— Разрешено ли ученикам оставаться в школе во время зимних каникул?
Его брови хмурятся. — Обычно нет.
Мои плечи опускаются от его ответа.
— Почему ты спрашиваешь?
Я тяжело вздыхаю.
— Я не хочу ехать домой.
Уголок его губ приподнимается в почти улыбке.
— Если я правильно помню, ты не хотела, чтобы тебя оставляли здесь шесть недель назад. - Он наклоняет голову. — Что изменилось?
Я закатываю на него глаза.
— Если ты ожидаешь, что я скажу, что это из-за тебя, то ты будешь разочарован. - Я складываю руки на груди. — Находясь вдали от родителей, я поняла, как сильно ненавижу их.
— Ненависть - сильное слово, Ева.
Я качаю головой.
— В случае с ними - нет. - Я прикусываю нижнюю губу. — Не могу придумать ничего хуже, чем вернуться домой на Рождество.
Оак садится немного прямее.
— Почему так?
Я чувствую, как горят мои щеки при мысли о том, чтобы признаться ему, как мало мои родители заботятся обо мне.
— Потому что они все равно не хотят, чтобы я была там.
Его брови хмурятся.
— Я уверен, что это не...
— Ты не знаешь, какие они. - Я качаю головой. — В тот год, когда умер мой брат, мы впервые встретили Рождество без него. Они два часа ехали к моей бабушке на празднование, забыв одну незначительную деталь. - Я делаю эффектную паузу. — Меня.
У меня перехватывает горло, когда я вспоминаю, как сильно я плакала в то Рождество, как больно мне было.
Глаза Оака вспыхивают гневом.
— Они вернулись за тобой?
Я смеюсь над этим, только чтобы удержать себя от слез.
— Нет. Они поняли, когда бабушка спросила, где я, позвонили мне и сказали, что мне придется самой позаботиться о себе на каникулах. - Я тяжело сглатываю. — Я предложила взять такси, но они сказали, что это того не стоит.
Случайная слеза скатывается из моих глаз и стекает по щеке.
Оак смотрит на меня со странным выражением в глазах, которое я не могу точно определить.
— Ублюдки, - рычит он, сжимая кулаки.
— Значит, я не могу остаться здесь на каникулы? - Спрашиваю, ненавидя, как жалко звучит мой голос.
Челюсть Оака плотно сжимается, когда он пристально наблюдает за мной.
— Ты могла бы остаться со мной, - бормочет он.
Мой желудок переворачивается, а в сердце вспыхивает надежда.
— Разве ты не будешь с семьей? - спрашиваю я.
При упоминании о семье у него сводит челюсти, но он просто качает головой.
— Нет.
Он встает из-за стола и расхаживает по кабинету.
— На праздники я буду в своем коттедже, если ты захочешь присоединиться ко мне. - Он перестает вышагивать, в глазах появляется лукавый взгляд. — Я не могу придумать лучшего рождественского подарка, чем провести все каникулы с тобой голой в моей постели, - он почти рычит.