Отставник

«Бывшая разведчица-нелегал», – сделал вывод майор.

– Прошлись? Посмотрели? Если есть какие-то вопросы, задавайте, – осведомилась Валентина Сергеевна.

– Да, погуляли немного, – ответил майор. Специнтернат при Министерстве обороны располагался в ста километрах от столицы в живописном уголке посреди леса, укрытый от посторонних глаз непримечательными вывесками и отсутствием указателя при съезде с основной трассы. Но плохая, в ухабах, явно никогда не вида́вшая ремонта идущая вглубь леса дорога всего через несколько километров приобретала ухоженный вид и практически идеальное покрытие. На въезде на огороженную высоким забором территорию с предупреждающей надписью: «Собственность Министерства обороны. Проход закрыт», контрольно-пропускной пункт с автоматическими воротами.

Сергей думал придётся потрудиться, чтобы его вместе с задремавшим на заднем сиденье машины мальцом пропустили внутрь, но ворота открылись и автомобиль беспрепятственно заехал на охраняемую территорию, а что территория охраняется майор заметил сразу. Ему не раз приходилось бывать на спецобъектах, иногда инспектируя, но в основном «играть» плохих дядей, вознамерившихся совершить диверсию. И он сразу обратил внимание на количество камер видеонаблюдения, пассивных охранных систем и это его удивляло. Туда ли он приехал?! Слишком основательная система безопасности для объекта: «Интернат», пусть и при таком серьёзном ведомстве.

– Вижу вашу растерянность, – после недолгой паузы, продолжила Валентина Сергеевна, – давайте сама расскажу об учреждении.

– Интернате, – поправил Сергей.

– Мы стараемся не упоминать это понятие и заменяем его словом: «Учреждение». У детей кто постарше слово «Интернат» ассоциируется с неприятными образами и по рекомендации психологов стараемся исключить его из общения, – Валентина Сергеевна говорила быстро, словно ей каждый день приходится отвечать на одни и те же вопросы неоднократно.

– «Учреждение», звучит как-то… – не закончил свою мысль офицер.

– Да, учебное учреждение с постоянным пребыванием. Знаете, у спортсменов широко используется форма подготовки – спортивная школа с постоянным пребыванием. Но мы с вами отвлеклись.

– Извините. Гене сейчас шесть, а вы сказали, что есть дети и постарше.

– Предполагаете, что старшие станут обижать малышей? Не волнуйтесь, – впервые за всё время разговора Валентина Сергеевна улыбнулась, – за пять лет существования таких фактов не было, – Сергей хмыкнул и это не скрылось от опытного взгляда директрисы. – Понимаю, что поверить трудно, а тем более сразу довериться незнакомому человеку, но за порядком у нас смотрят даже не преподаватели или воспитатели, а сами дети, что поступили в учреждение в первый набор.

– Странно это всё, – пожал плечами офицер. Для него, а в особенности для женской половины принимавших участие в решении судьбы Генки, интернат вызывал отторжение и неприятие. Только настойчивость и упрямство самого парня заставило смириться с выбором. – Да, ещё хотел спросить. Как с посещением и… что потом? Специальность или институт?

– С посещением никак. Оно строго запрещено. Знаете, у большинства детей совсем никого не осталось и выделяться, пусть и редким, но общением с дальними родственниками, коими считают себя бывшие коллеги, мы настоятельно не рекомендуем. А на второй вопрос отвечу на примере. Учреждение функционирует давно и несколько детей достигли совершеннолетия, и вышли из его стен. Двое поступили в военный ВУЗ, а один человек в гражданский. Всем выделены сертификаты на жильё и подъёмные. И не сомневайтесь, у нас обучение построено по другой программе, не то что гражданские интернаты, – тут Валентина Сергеевна поморщилась, – мы с раннего детства готовим к самостоятельной жизни, чтобы, когда они выйдут за стены во взрослую жизнь, окружающий мир не стал для них шоком.

– Даже так?

– Да. Классы у нас небольшие. По пять-шесть человек. Образовательная программа построена, как и в средней школе, но с углубленным изучением физики, химии, литературы, языков и…

– Извините, – перебил офицер, – но насколько знаю, если у кого-то предрасположенность к точным наукам, то литература и искусство ему будет даваться нелегко.

– Вы правильно заметили: «Предрасположенность». В начале по специальной методике определяем предрасположенность и только потом начинаем обучение. Сильные стороны, что у воспитанника лучше всего развиты и даются легко – усиливаем, помогаем раскрыться, а слабые стараемся нивелировать или заместить.

– И как, удаётся? – не поверил Сергей. У самого трое растут, а чем хотят заниматься так и не определились. То всеми вмести в секцию шахмат запишутся, походят недолго и бросят, то на борьбу, то на футбол, то на моделирование, но результат один и тот же. Всего на пару недель хватает запала.

– Удаётся, – кивнула Валентина Сергеевна, – и как не прискорбно признать, чем раньше к нам попадает воспитанник, тем легче с ним дальше.

Офицер промолчал. Понятно, что перевоспитать человека невозможно, можно только воспитать и делается это в первые осознанные годы жизни, когда закладываются основы морально-этических норм.

– Что ж, думаю ответила на ваши вопросы. Есть пожелания или просьбы?

– Звонить можно?

– Можно, номер у вас есть. Это служебный телефон. Позвонив, вам ответят на все вопросы касаемые воспитанника.

– Мы тут вещи собрали, игрушки… они в машине остались.

– На первое время вещи пригодятся, оставляйте. И если есть любимая игрушка, а остальное – лишнее. Вам нужно время попрощаться?

– Да, – ответил Сергей. Теперь до него дошло, что с большой долей вероятности Генку больше не увидит. Оставалось ещё много вопросов, но в голове всё смешалось. Пока ехал он проговаривал их, а сейчас растерялся. Первоначально у него было желание взять с собой жену, но, когда договаривались о встрече, настоятельно рекомендовали не брать в качестве сопровождающих лиц с сильным эмоциональным фоном и ему пришлось ехать одному.

Дверь кабинета раскрылась, Сергей вышел. Мальчонка продолжал сидеть в коридоре с интересом разглядывая развешанные на стенах постеры. Сергей обратил внимание на красочно оформленные, больше походившие на произведение искусства плакаты. Они в неназойливой форме, в картинках, рассказывали-показывали устройство Вселенной, правила личной гигиены и ещё много чего, но тут мальчонка спрыгнул с дивана и подошёл к нему.

– Дядя Серёж, ты уезжаешь?

– Да, мне пора. Сейчас выйдет Валентина Сергеевна… – как трудно сказать пацану, что он останется тут… один, в незнакомом, чужом доме. Пусть будет обут, одет, накормлен и под присмотром, но… один. В принципе, как и эти больше полугода, что прошли с гибели его родителей Генка оставался один. Он не реагировал на ненавязчивые предложения остаться с кем в семье, но иногда играл с ребятишками – детьми офицерско-сержантского состава. Но не надо быть провидцем, что Генка – этот пацанёнок шести лет отроду выбрал для себя судьбу. Его и отговаривали, и упрашивали, но не по годам быстро повзрослевший ребёнок стоял на своём. И сейчас, вместо того, чтобы ныть или упрашивать его не оставлять в чужом доме, он стоял и спокойно смотрел своими невинными, но серьёзными глазами на Сергея. – В машине твои вещи, пойдём заберём.

– Хорошо.

Они вышли, прошли немного и оказались на крытой парковке. Сергей всё время, что они шагали по ухоженным дорожкам, ожидал, что вот-вот Генка кинется к нему, сожмёт руку и скажет: «Дядя Серёж, забери меня», но они шли молча. Генка с интересом глазел по сторонам, а на душе Сергея кошки скреблись.

– Давай посмотрим, что тут нам собрали, – открыв багажник, с трудом произнёс офицер, – твои любимые игрушки, берёшь?

– Нет, – недолго подумав, ответил Гена, – мне папа с мамой портфель купили, его возьму. Мы его брали, я видел. Он где-то здесь.

– Портфель. Вот он. Что-то тяжёлый.

– Там всё, что нужно к первому классу, кроме учебников. Их не успели купить.

– Ничего страшного, в школу тебе осенью, а сейчас только весна.