Богоборец

— Его точно нельзя спасти?

— Тело разрушается изнутри. Это не удар чистой силой монахов, это алтарь. Несколько раз снятых с алтаря ещё пытались выходить. Если жертва провела на нём больше нескольких часов — бесполезно. Лекари говорят, эта мерзкая магия пронзает человека насквозь. Можно залечивать кожу, но внутри всё разрушается. Я узнал о том, что он на жертвенном прожекторе два дня назад. К тому времени мальчишка провёл на нём уже четыре сеанса.

Дьявол. Как же ему паршиво.

— Мне нужно найти подругу. Когда поезд?

Кера нашла меня сама. Потом Доменико рассказывал, что прямо во время репетиции в театре, на середине фразы она вдруг прервалась на полуслове, сообщила всем, что у неё дела, и, даже не переодевшись, ушла со сцены. Она в этот момент как раз должна была играть Геру в какой-то античной комедии. И одета, соответственно, как супруга Зевса, но это никого не смутило.

Я в этот момент был уже дома. Писал подробные письма остающимся. Нельзя исчезать без предупреждения. Конечно, я ещё напишу дяде, но в его артефактной тетради сильно не распишешься — нужно экономить место. В комнату ворвалась богиня и стала меня пристально рассматривать.

— Ты вовремя. Не против прокатиться в Рим? — спросил я.

— Я сразу почувствовала, что намечается что-то интересное. Нет, я не против. Мне уже начало становиться скучно. Давненько я не смаковала чужие боль и отчаяние! — хищно улыбнулась девушка.

— Тогда, может, переоденешься? Не хотелось бы привлекать лишнего внимания.

Кера, будто опасаясь, что я куда-то исчезну или передумаю, сбегала к себе в комнату за одеждой, но переодеваться вернулась ко мне.

— Рассказывай, кого мы будем убивать!

— Ты знала, что чистые так и не успокоились? — поинтересовался я.

И тут в комнату ворвался запыхавшийся Доменико. Сценка ему представилась довольно двусмысленная, полагаю.

— Эмм… — сдерживая смех, хрюкнул парень, — Моё сердце разбито. Меня бросили ради брата. Пойду, сброшусь со скалы.

— Мы едем убивать! — радостно сообщила ему Кера. — Здорово, правда⁈ Давненько мы не развлекались. Я уже начала бояться, что Диего начнёт стареть!

Вот теперь брат стал серьёзен и насторожен. До последней фразы, очевидно, он был расслаблен, а теперь резко сосредоточился.

— Хорошо, что ты появился, я ещё не начал тебе писать, — обрадовался я. — И дяде тогда от моего имени напишешь, хорошо? Хочу найти Петру перед отъездом. Поезд уже через три часа.

— Кхм, Диего, хотелось бы всё-таки чуть больше подробностей, — осторожно сказал Доменико. Мне кажется, он вдруг заподозрил, что я окончательно слетел с катушек и теперь, для удовлетворения своей мании, мне просто необходимо поскорее обагрить руки кровью.

Я коротко пересказал разговор с Конрутом. Убийцы со мной не было — мы должны были встретиться уже в поезде.

— Отец мне ничего такого не рассказывал, — помрачнел Доменико, выслушав мои объяснения. — А мне было лень допытываться. Боялся, что узнаю что-нибудь такое… ну вот как ты рассказал.

Я даже замер на секунду. Вот оно! А ведь я тоже чувствовал какую-то недоговорённость во время бесед с доминусом Флавием. Чувствовал, но выяснять не хотел именно по той причине, что упомянул брат. Боялся.

— Вы, смертные, всегда так стыдитесь своих естественных реакций! — ухмыльнулась Кера, заметив наши переглядывания. Она уже переоделась и теперь никого своими прелестями не смущала. — Диего незадолго до смерти чистого, уже почти окончательно превратился в машину, у которой только одна функция — месть. Но его это ничуть не смущало. Теперь ты заметил, что ведёшь себя, как нормальный смертный, тебя это смущает. Это нормально для смертного — хотеть жить, а не выполнять функцию. Мне вот, нравится. А ведь я — бог, это даже не в моей природе! Слишком очеловечилась. Думаю, поэтому старшие раньше старались надолго в человеческих телах не задерживаться.

Не будь я так занят, непременно обдумал бы слова Керы. Слишком уж философские. Но мне нужно ещё встретиться с Петрой и объяснить, куда и почему я срываюсь. И желательно сделать это без свидетелей.

Разговор с невестой вышел тяжелым. Нет, она не стала устраивать сцен, не обиделась. Но я видел, что ей стало страшно.

— Иногда я проклинаю свою слабость за то, что не могу тебя сопровождать, — сказала невеста, когда я уже собирался уходить. — Если бы я была сильнее, я бы не была тебе обузой, и могла быть с тобой, когда ты рискуешь головой!

Такая горечь была в этих словах, что у меня по коже мурашки пробежали.

— Петра, — нужно было что-то сказать, а я никак не мог подобрать слова, поэтому пауза затягивалась. — Я бы не хотел, чтобы ты была со мной в такие моменты. Ты нужна мне. Я знаю, что мне есть, к кому возвращаться, и мне стало проще. Возвращаться проще. Понимаешь, раньше я вообще не боялся — мне было нечего бояться. Но не теперь. Страх… я понимаю, что страх — это очень нужное чувство. Без него слишком легко потерять себя.

Невеста несколько минут смотрела мне в глаза, а потом сказала:

— Всё, уезжай. Уезжай в свой Рим, иначе я тебя никуда не отпущу, и плевать мне на твои дела.

И я послушно убежал, потому что и сам чувствовал — если не решусь уйти сейчас, могу дрогнуть.

Если меня чему и научила жизнь, так это лёгкости на подъём. Долгих сборов, чтобы уехать не требовалось. Уже через час мы с Керой расположились в купе первого класса, в соседнем, через стенку, был Конрут — он пока что не сильно стремился к общению, и я его понимал. Впрочем, дорога долгая — ещё будет время узнать все подробности предстоящего, да и про жизнь в Риме стоит расспросить подробнее. Поезд уже выдал длинный гудок, вокзал за стеклом медленно пополз назад. В приоткрытое окно потянуло дымом — провинция Ишпана постепенно отказывается от использования чудесного флогистона. Дело не в стоимости топлива, а в условиях, на которых его можно получить. Рим пытается навязывать свою политику, отказываясь передавать флогистон, если ему не нравятся какие-то решения местных властей. Только теперь этот шантаж работает хуже, в отсутствие чистых. Не так уж много времени прошло с тех пор, как появился чудесный элемент, так что вернуться к паровым двигателям пока вполне возможно.

Раньше я думал, что скоро и шантажировать станет нечем, вот Рим и торопится успеть воспользоваться преимуществом, пока оно таковым является, однако судя по словам Конрута, всё у них с флогистоном нормально. Добывают, урроды…

Вдруг на вокзале началась какая-то суета. Приглядевшись увидел Доменико и Петру, спешащих к вагону. Паровоз разгоняется очень медленно, так что времени у них достаточно. Честно говоря, сердце обмерло. Петра всё же решила ехать со мной? Отказать не смогу, но так мне будет тяжелее. Девушка, тем временем, прошла мимо вагонной двери к окну, из которого я высунулся чуть не по пояс.

— Я пришла тебя проводить, — строго сказала Петра. — И хочу сказать: бойся не вернуться, Диего Кровавый, потому что, если ты сложишь голову, ты оставишь не только меня, но и нашего будущего ребёнка.

С этими словами моя невеста развернулась спиной и зашагала прочь с вокзала, оставив меня осознавать услышанную новость.

Я же оставался в прострации. В голове был только белый шум, перед глазами потемнело. Я почувствовал, как меня затаскивают обратно в вагон. Спасибо Кере, не то я мог бы и вывалиться. Перед глазами начало проясняться. На соседнем сиденье рядом с Керой обнаружился улыбающийся Доменико.

— Ну что, поздравляю, брат! Вот это новость, правда! Ох, я как представлю, как буду рассказывать племяннику про наши похождения… — Брат аж от удовольствия зажмурился.

Откровенно говоря, первым моим порывом было плюнуть на всё и выпрыгнуть из вагона. К тому времени, как я смог внятно соображать, поезд уже давно набрал скорость, но меня бы это не остановило, конечно. У меня будет ребёнок! И я не хочу, чтобы он жил в стране, в которой нормально приносить в жертву любого неугодного, лишь бы получить ещё капельку силы и немного волшебного флогистона. А значит, я должен вернуться в Рим и доделать дело. И у меня меньше девяти месяцев на то, чтобы всё успеть — не желаю, чтобы Петре пришлось оставаться одной в тот момент, когда… нет, ну какой ужас! Я подумаю об этом позже.