Страница 1 из 1
Петр Верещагин
Лесное наследие
Младые не страшатся бедствий,
Но им отказывать в наследстве
Несправедливо все равно.
Где тот король, тот князь и граф,
Который вник бы в наши просьбы,
И младшим детям не пришлось бы
Скитаться без наследных прав!
Звуки шагов терялись в шелесте листвы, в шепоте ветра, в шуршании зарослей, сквозь которые пробирались ежи, бурундуки, мыши и иная леснаямелочь. Узкая, утоптанная тропинка казалась тайным ходом в толще замковыхстен. И стены эти возводили не человеческие руки.
Переплетение ветвей образовывало над тропинкой зыбкий свод. Беуна и Вагн проходили под ним вполне свободно, а вот великан Коннор сутулился и пригибался, избегая коснуться макушкой даже края зеленой листвы – слишком яркой и сочной для нынешних осенних дней. Вынуть топор и раздвинуть пределы дороги, однако, было никак невозможно.
Даже приди они сюда с иной целью, – своеволия в своих пределах Лес не терпел. За спиной Коннора, который шел последним, утоптанная и ухоженная тропинка тянулась лишь на несколько шагов назад, а потом пропадала, растворялась в буро-зеленой стене Леса.
Впереди стало светлее, за поворотом тропы открылась полянка.
Беуна сдавленно всхлипнула и ринулась вперед, отпихнув Вагна.
– Эсси!
Девушка в полосатом платье вскочила с замшелого валуна и бросилась навстречу матери. Они обнялись.
Мгновением позже присоединился Вагн, и Эсси, забыв о том, что приличествует младой особе ее положения, да еще в присутствии родителей, открыто целовала его, а суровый Коннор и грозная Беуна слова поперек не сказали.
И все же праздновать победу было рано: вокруг высился Лес, и все четверо это знали, понимали, чувствовали, не могли не чувствовать.
Коннор обвел взором поляну, похожую на колодец с зелеными и бурыми стенами, наметил место, где стена не казалась такой непроницаемой, и решительно шагнул туда, ладонь на топоре. Лес мягко улыбнулся суровому великану и отступил, открывая тропу.
Коннор шагнул вперед и стена зелени сомкнулась за ним.
Беуна вскрикнула и подалась туда же, но стена стояла незыблемо, камень, и тот не был бы прочнее. Рука женщины скользнула к поясу, нашарила рукоять широкого ножа… и замерла. Язык силы Лес прекрасно понимал и умел ответить, потому что был сильнее.
Вагн, не выпуская Эсси из объятий, наметил в зеленой стене другое место. Лес приоткрыл проход и для него, но когда юноша и девушка подступили туда вместе, тропы не стало. Вагн упрямо наклонил голову и двинулся вперед.
Лес сопротивлялся лишь мгновение, потом пропустил его. Но – только его, разжавшая на мгновение руки Эсси так и осталась на поляне.
Женщины обменялись потерянными взглядами, потом Беуна вздохнула и легонько толкнула дочь к зеленой стене. Лес немедленно распахнул для девушки тропу и сомкнулся за ее спиной.
Сама Беуна на поляне тоже не задержалась.
Коннор, первый с дней Карла Мартелла владетель Кельмарки, шагал по тропинке. Сперва под ногами была сухая комковатая почва, потом комья сменились камешками. Издали доносился шум, голоса и крики сливались в единый неровный мотив, в который вливался знакомый всякому вояке лязг.
Шаг Коннора стал скользящим, «змеиным», почти беззвучным. Шорохи, тени, запахи, движения – все могло стать важным, рука готова была в нужный миг выхватить оружие. Здесь, впереди, кипела не его битва – но война не разбирает своих и чужих. Что Нуаду Среброрукий аргонских предков Коннора, что Тиу Победитель Волка, уже почти позабытый франками, – никому из них, воплощающим стихию сражений, нет дела до того, на чьей стороне бился отважный воин. Лишь бы он умер со славой.
И никому из них нет дела до того, стремился воин принять славную смерть – или, будь у него выбор, предпочел бы славную жизнь…
Лес как-то сам собой лишился листвы, стволы стояли серо-бурыми колоннами, а временами сменялись выростами серых гранитных менгиров, знакомыми всякому отпрыску гэльских родов. Скользя между ними, Коннор поднялся на бугорок и замер на краю котловины, припав к земле, чтобы остаться незамеченным.
На дне котловины металась полыхающая золотом фигура божества, прекрасная, исполненная высшей силы и желания разделить таковую со своими посвященными предстоятелями и верными последователями. Груда буро-рыжих листьев жалась к ногам божества и колыхалась, подобно тени.
Коннор смотрел, как божество повернулось к нему – или не к нему, а ко всем сразу, кто бы ни были эти «все», – и провозгласило
– Мы рождены – кто в замках, кто в трущобах, – чтоб этот мир познать со всех сторон…
И листья, которые были тенью божества, отозвались:
– Познали. Под свинцовой крышкой гроба – лишь заживо схороненный огонь.
Гневом божества язык золотого пламени ударил вниз, но навстречу ему взметнулся здоровенный рыжий лист. Раздался звон, чистый и протяжный – так сталкивались мечи заморского булата, так пели волшебные клинки героев древнего Аргона. Зачарованный знакомой музыкой битвы, Коннор потянулся к топору.
Раздосадованное божество продолжило:
– От зла к добру одна ведет дорога, одна тропа ведет из тьмы во свет.
А рыжая тень ответила:
– Ведет – слепцов. Увы, для них, убогих, различий между днем и ночью нет.
Ладонь гэла коснулась холодного обуха. Честное железо, кованое в кельмаркской кузне, для повседневных дел. Не чародейными мастерами Той Стороны, не героями Фиона Могучерукого и Бешеного Этцеля. И сражаться этим железом – предопределено не с богами и демонами, кем бы они там ни были, ас поленьями и бревнами, с мертвыми отпрысками Леса.
Поэтому-то Коннор утром и взял с собой рабочий топор вместо боевой секиры.
Поэтому сейчас он не бросился на арену, где божество схватилось со своей тенью, а помотал головой, сбрасывая морок, и шагнул в котловину, уже пустую, намереваясь пересечь ее и подняться по противоположному склону, за которым – он знал – проходит тракт из Дюренбрехта в Кельмарку…
Вагн, сын управителя Кельмарки, шел по тропе, медленно заворачивая влево. Деревья растворялись в болотном тумане, под ногами чавкало, хотя башмаки оставались сухими.
После первого порыва, когда он едва зубами не грыз стену, за которой опять скрылась Эсси, юноша более не нападал на Лес. Пусть. Если надо, он пройдет до конца, а тогда…
Лес силен и всегда был сильным, он сильнее человека – но не сильнее всех людей, которые живут вокруг него. Ради Эсси он не то что лес извести – в адовы врата вломиться готов. И так и сделает. Если Лес нарушит слово и не отдаст девушку тем, кто готов бросить свое сердце ей под ноги.
Первозданная сила, слепая стихия – неважно. Вагн никогда не звался ученым, познаний его хватало только на ежегодную цифирь, на подсчет приплода коз-свиней и собранного оброка. Ему и не нужно больше.
Ученостью Эсси все равно не добиться, а раз так, нечего и стараться.
Деревья окончательно скрылись в тумане. Серовато-бурая дымка ползла по земле, зыбкая, непрозрачная, она поглотила ноги юноши по щиколотку, потом достигла колен. Вагн шел ощупью, медленно, опасаясь, что впереди – невесть откуда возникшее болото. Но тропа начала потихоньку подниматься вверх, потом туман сдуло порывом сырого ветра, и Вагн обнаружил себя на пригорке, а перед собой – котловину с песчаным дном.
Мощная и прекрасная, посреди стояла огнепламенная фигура божества, и золото медленно стекало с нее, обнажая багряно-алую сердцевину, насыщенную темным жаром. Божество расправило широкие крылья; нимб над головой лопнул и обратился в изящные рога-полумесяцы.
Вагн сжался и застыл, печень смерзлась в ледяной ком.
У ног темного божества грудой листьев свернулась тень, огненно-рыжая, она впитывала ненужные хозяину крохи золота.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.