Страница 18 из 68
Наконец в мае из Москвы прибыл царский гонец, который сообщил, что Марине с отцом следует вновь собираться в путь — в столице их ждали польские послы, которые должны были отвезти их на родину. На этот раз дорога не заняла много времени — Шуйский хотел как можно скорее избавиться от опасных пленников. Новый Лжедмитрий все ближе и ближе продвигался к Москве, признание Мариной его истинности было очень опасным.
Юрий Мнишек, поняв, что положение царя Василия Шуйского непрочно, стал диктовать ему свои условия: вернуть разграбленное имущество, освободить всех членов его свиты и т. д. Наконец договорились, что в октябре вместе с послами все пленники отправятся домой. Но сделать это пришлось уже в августе, поскольку около столицы образовался Тушинский лагерь «царя Дмитрия».
Марина понимала, что совсем рядом находится тот, кто может вернуть ей все, но Шуйский не должен был заподозрить ее в желании связаться с «мужем». Ведь за это она могла поплатиться головой. Чтобы усыпить бдительность царя, она даже поклялась, что отказывается от своего высокого титула и никогда не будет предъявлять права на московский престол. После этого ей с отцом позволили выехать по северной дороге по направлению к Польше. Сопровождала их тысяча стрельцов. Но доехать удалось только до города Белая. Около города на кортеж напали сторонники нового самозванца и предложили им отправиться в Тушино. Естественно, Марина с радостью согласилась. Теперь она твердо верила, что ее любящий муж жив. Весело напевая, она пересела в присланную для нее карету и в приподнятом настроении отправилась в обратный путь.
Однако очень скоро она узнала, что причин для особой радости нет. Один из спутников шепнул ей, что в Тушине ее ждет совершенно незнакомый человек. Это известие очень озадачило и Юрия Мнишека. Вновь он с дочерью оказывался в центре опасной авантюры. Поэтому сразу ехать в Тушино он отказался и решил сначала вступить в перегово-' ры с новым самозванцем. Ведь не могла же Марина стать женой совершенно чужого человека? К тому же исход его борьбы с Шуйским был неясен, а это означало, что вновь жизнь дочери и его собственная подвергались опасности.
Почти неделю Мнишеки отказывались встретиться с мнимым мужем и зятем, вызывая всякие толки среди простого воинства, думающего, что служат прежнему «царю Дмитрию Ивановичу». Наконец договорились, что Марина станет настоящей женой самозванца только после захвата Москвы, Юрий же получит триста тысяч рублей для покрытия своих убытков. Однако ни одно их условий Лжедмитрий II не выполнил. Денег у него не было, а притворяться, что он настоящий муж Марины, он не хотел. В результате Юрию пришлось отправиться домой ни с чем, Марине же — тайно обвенчаться с самозванцем.
Вскоре она выяснила, что новый муж ни в чем не был похож на прежнего. К ней он не испытывал никаких чувств, поэтому относился без почтения, бывал груб и очень скуп. На ее содержание не выделялось почти никаких средств, поэтому ей было нечем платить даже слугам, и они разбежались. Не на что оказалось купить даже приличную одежду и хорошую еду. Пришлось ей, «московской царице» (она требовала, чтобы так ее называли окружающие), писать отцу униженное письмо с просьбой прислать ткань на летнее платье, вино и копченую лососину.
К тому же положение Лжедмитрия II было очень непрочным. Многие догадывались, что на самом деле он был безродным бродягой, объявленным царем разжигателями новой самозванческой авантюры. На роль Дмитрия он подошел лишь потому, что никто его не знал, издали он мог сойти за первого самозванца и, как тот, умел говорить витиевато со ссылками на Священное Писание. Последнее производило сильное впечатление на простых воинов и казаков, составлявших главный костяк тушинского войска. Однако представители знати не желали оказывать почтение бродяге и часто его унижали. Это приводило «царика» в дурное расположение духа, и свой гнев и злобу он вымещал на Марине.
Словом, в Тушине жизнь многострадальной полячки оказалась даже хуже, чем в Ярославле. Но отчаиваться она не стала, постепенно входя во вкус отчаянной борьбы за власть. Невзгоды не сломили Марину, а лишь еще больше закалили ее достаточно твердый характер. Постепенно она даже овладела искусством повелевать людьми. Поэтому, когда в декабре 1609 года выяснилось, что постоянно боявшийся измены Лжедмитрий тайно бежал, переодевшись в крестьянское платье, «московская царица» не пала духом и не растерялась. Она стала собирать отряд казаков, который мог бы защитить ее от всех врагов.
К этому времени выяснилось, что в борьбу за московский престол вступил и король Сигизмунд III, пожелавший воспользоваться слабостью Руси, раздираемой двоевластием и междоусобием. Он подошел к Смоленску и стал призывать всех польских сторонников Лжедмитрия II примкнуть к нему. В Тушинском лагере таких желающих нашлось достаточно много, и вторая столица стала на глазах разваливаться. Оставаться здесь было опасно, и Марина с казаками отправилась в Дмитров, где стоял гетман П. Сапега, еще не решивший, кому служить. Тушинская царица хотела склонить его на свою сторону и убедить сражаться за ее собственные права на престол. Возможно, этот план удался бы, но к Москве уже подошли войска М. В. Скопина-Шуйского вместе со шведскими наемниками. Они осадили Дмитров и попытались вновь захватить Марину в плен. Видя отчаянность своего положения, она заявила казакам, что готова дать битву противникам. Надев мужской кафтан, с саблей на боку, она лихо вскочила на коня и бросилась в бой. Три сотни казаков поддержали ее и позволили вырваться из окружения.
Тогда же стало известно, что «царь Дмитрий» обосновался в Калуге, где местные жители признали его своим государем и оказали всяческую поддержку. Из Тушина туда прибыли и его русские сторонники вместе с касимовским ханом Уруз-Магометом и татарами. Марина решила, что вместе с «мужем» ей будет легче бороться за власть, и тоже отправилась в Калугу.
На этот раз встреча супругов оказалась по-настоящему теплой и радостной. Невзгоды и общие цели их сблизили. А калужане были настолько гостеприимными, что окружили свою «царицу» заботой и вниманием. Ей построили красивый терем, приставили множество прислужниц, дали денег на наряды и украшения. Конечно, все это не могло сравниться с роскошной жизнью в Кремле, но было во много раз лучше, чем в Ярославле и Тушине. К тому же здесь Марине оказывали по-настоящему царские почести, что было особенно приятно гордой и честолюбивой полячке. Единственно, что запрещал ей муж, — насаждать польские обычаи и демонстративно показывать приверженность католической вере. Сам он постоянно убеждал своих русских сторонников, что очень чтит православную веру и всегда будет ее защищать от католика Сигизмунда III. Его лозунг был прост и ясен: «Не позволим католической ереси расползтись по русской земле и не дадим королю ни кола, ни двора». Среди простых людей и православного духовенства эти слова находили отклик.
Марине пришлось распрощаться со своей шляхетской спесью. Забыла она и о том, как хотела навязать русским людям польские обычаи. Теперь она носила русскую одежду и исправно посещала православный храм. Это было очень кстати, поскольку вскоре оказалось, что она беременна. Значит, у «царя Дмитрия Ивановича» должен был появиться наследник, в то время как его соперник В. И. Шуйский оставался бездетным.
К лету 1610 года положение царя Василия стало просто катастрофическим. Всеми любимый полководец-освободитель М. В. Скопин-Шуйский внезапно скончался, поползли слухи, что он был отравлен по приказу завистливого царя. Смоленск упорно осаждал польский король Сигизмунд, предлагавший русской знати своего юного сына Владислава в качестве более достойного государя, чем малопопулярный престарелый Шуйский. Многие северо-западные земли, включая Псков, подчинялись Лжедмитрию II.
Судьбу Василия Ивановича окончательно решила проигранная им Клушинская битва. К Москве двинулся и победитель — польский гетман Жолкевский, и соперник — Лжедмитрий II.
На этот раз Марина подумала, что у ее мужа появился реальный шанс овладеть царским престолом, — ведь защищать Москву было некому. В столице обстановка накалилась до такой степени, что группа дворян ворвалась во дворец и свела царя Василия с престола, а через несколько дней он был пострижен в монахи, чтобы никогда не иметь права снова надеть царскую корону.