Страница 17 из 56
Измученным неопределенностью москвичам его обещания настолько пришлись по сердцу, что они тут же бросились арестовывать Федора Борисовича с матерью и громить дворы Годуновых и их родственников — Сабуровых и Вельяминовых. Только на следующий день, 2 июня, боярам с трудом удалось успокоить разбушевавшийся народ.
Хотя желанный престол оказался свободным, Лжедмитрий не захотел сразу же его занимать. Он понимал, что в столице могут найтись люди, которые опознают в нем Григория Отрепьева. Особенно были опасны патриарх Иов и чудовские монахи. Любое публичное разоблачение могло свести на нет все его усилия. Подверженная влиянию авторитетных людей толпа могла переметнуться на сторону свергнутых правителей, и тогда он сам не избежал бы плахи. Самозванец послал в Москву В. В. Голицына с В. М. Мосальским, которым он доверял больше, чем другим, приказав подготовить все необходимое для его триумфального въезда в Кремль.
Князья правильно поняли свою задачу: 10 июня 1605 года они отправились к пленным Годуновым и убили Федора с Марией Григорьевной. Царевну Ксению пощадили, поскольку та, на их взгляд, никакой опасности не представляла. Ее просто отвезли на двор Мосальского под охрану слуг.
Потом очередь дошла до патриарха Иова и чудов-ских монахов. Святейшего низвергли и отправили в Старицу, где он вскоре почему-то ослеп. Иноки, лично знакомые с Отрепьевым, тоже были высланы из города. Сходная участь постигла и настоящих родственников Григория. Их сослали сначала в Галич, потом — в Сибирь. Напротив, мнимые родственники — Нагие были приглашены в Москву для участия в церемонии венчания «Дмитрия» на царство.
Парадный въезд «царевича» был назначен на 20 июня 1605 года. Тысячи москвичей в лучших одеждах высыпали на улицы, чтобы поглазеть на невиданное зрелище. Некоторые даже забрались на крыши домов и колокольни. Издали казалось, что город облепили пчелы.
Лжедмитрий со своей свитой ехал со стороны Замоскворечья по наплавному мосту через Москву-реку и Водяные ворота Китай-города. Он был в роскошных одеяниях, обильно украшенных золотом и драгоценными камнями, голову венчала шапка с собольей опушкой, низко надвинутая на лоб. Это было сделано из-за опасения, что кто-либо опознает в нем монаха Григория Отрепьева. Правда, сделать это было бы очень нелегко: лицо самозванца было гладко выбрито, волосы — коротко острижены, царская одежда придавала всему его облику внушительность и солидность. К тому же он ехал верхом на прекрасном аргамаке в окружении многочисленной свиты и рядовые граждане не могли к нему приблизиться.
Современники отмечали, что во время въезда «царевича» на Красную площадь поднялся сильный вихрь, который запорошил пылью глаза присутствующих. Это происшествие некоторые суеверные люди расценили как дурное предзнаменование. Еще один неприятный инцидент произошел, когда «Дмитрий», по обычаю, должен был сойти с коня и приложиться к чудотворной иконе Владимирской Божией Матери, с которой кремлевское духовенство вышло его встречать. Однако проделал он это настолько неловко, что у присутствующих возникли сомнения в его истинности. Самозванец, видимо, боялся быть узнанным без головного убора и поэтому торопился.
Лжедмитрию приходилось постоянно проявлять актерское мастерство, ведь малейший промах мог стоить ему жизни. Он постарался сразу же окружить себя верными людьми, чье благополучие зависело лично от него. Он приблизил к себе всех своих мнимых родственников — Нагих. М. Ф. Нагой получил боярство и чин конюшего. Боярами стали сразу четверо его двоюродных братьев и более дальний родственник — Г. Ф. Нагой. Для всего рода это обернулось небывалым взлетом, поскольку прежде среди Нагих был только один боярин и один окольничий. Кроме того, из ссылки вернулись наказанные Годуновым люди, в первую очередь Романовы и их родственники. Федор Никитич, в монашестве Филарет, с женой и детьми оказался в столице. Через некоторое время он стал ростовским митрополитом. Иван Никитич получил боярство. Боярином стал и их родич Ф. И. Шереметев, побывавший в сибирской ссылке.
Новопожалованных бояр и окольничих оказалось очень много, в результате численность Боярской думы увеличилась почти вдвое, превратив ее в аморфный и неуправляемый орган. Теперь ее стали называть Советом светских лиц. Соответственно Освященный собор во главе с новым патриархом Игнатием (ранее он был рязанским архиепископом) получил название Совета духовных лиц.
Приближая к себе мнимых родственников, самозванец все же не решился кардинально изменить сложившуюся при дворе иерархию. Самым знатным боярином по-прежнему оставался князь Ф. И. Мстиславский. За ним следовали князья Шуйские — Василий и Дмитрий Иванович, далее — И. М. Воротынский, который при Годунове был едва ли не на последнем месте. Неожиданными новшествами стало и возвышение князей Мосальских, ранее не входивших в Боярскую думу, и понижение князей Голицыных. Правда, теперь среди бояр их стало четверо, тогда как ранее было только двое.
Лжедмитрий не хотел без надобности выглядеть в глазах народа жестоким, поэтому из Годуновых от непонятной причины умер только Семен Никитич — главный доносчик и соглядатай. Степан Васильевич был пострижен в монахи, остальные отправились в Сибирь, сменив там Романовых и их родичей. Вельяминовы с некоторыми из Сабуровых не по своей воле оказались в поволжских городках.
После этого самозванец принялся без спешки готовиться к венчанию на царство. Однако очень скоро выяснилось, что он рано успокоился. Князь В. И. Шуйский, прекрасно знавший о том, что настоящий Дмитрий покоится в подклете Преображенского собора в Угличе, уже плел нити заговора, к которому привлек своих родственников и московские купеческие и ремесленнические слои. Василий Иванович очень убедительно рассказывал всем о смерти царевича и обличал в самозванстве того, кто находился ныне в царском дворце.
Князь был настолько уверен в успехе своего предприятия, что потерял всякую бдительность. Как нередко случается, среди заговорщиков нашлись предатели, доложившие обо всем Лжедмитрию. Желая проверить надежность своего нового окружения, тот поручил П. Ф. Басманову расследование. Вина B. И. Шуйского была тут же обнаружена.
Боярская дума (Совет светских лиц) постановила публично казнить главного заговорщика вместе с примкнувшими к нему простолюдинами. Казнь была назначена на 25 июня, но по совету польских сторонников «царевич» не решился лишить жизни одного из наиболее знатных Рюриковичей. Василий Иванович был помилован. Его наказанием стала непродолжительная ссылка в Галич. На плахе сложили головы только московские купцы. Это должно было предостеречь других горожан от участия в делах знати.
Заговор показал самозванцу, что расслабляться еще очень рано. Возникла необходимость в некоей публичной акции, которая убедила бы всех в его подлинности. Остановились на встрече с мнимой матерью — Марфой Нагой, все еще находившейся в монастыре. Правда, к ней неоднократно ездил C. И. Шапкин, новый постельничий. Состоя в родстве с царицей, Шапкин внушил ей, что ради процветания рода и собственного благополучия можно пойти и на ложь.
Когда обо всем договорились, в монастырь приехал князь М. В. Скопин-Шуйский, которому было поручено привезти Марфу в Москву. Этим назначением самозванец как бы подчеркивал, что не боится новых разоблачений со стороны Шуйских. В какие-либо откровенные беседы с молодым боярином бывшая царица вступать не стала, хотя сделать ей это было несложно. Позже Марфа будет уверять всех, что пошла на ложь только из страха смерти. Но это будет уже новая неправда.
Исключительно важная встреча «матери» с «сыном» состоялась 18 июля в подмосковном селе Тайнинском. Поглазеть на нее собрались тысячи любопытствующих. Они с умилением увидели, как почтительный «сын» спешился около подъезжавшей кареты с «матерью», как со слезами и рыданиями бросился в ее объятия, как та покрыла поцелуями его склоненную голову… Потом оба вошли в приготовленный заранее шатер и пробыли в нем некоторое время.
Наедине «родственники» наконец-то смогли разглядеть друг друга и подтвердили, что согласны выполнять принятые на себя обязательства: Марфа будет играть роль матери самозванца, а он — почтительного, любящего и заботливого сына. Это означало, что даже в кремлевском монастыре инокиня будет находиться на положении царицы: иметь роскошно убранные покои, пищу с царской кухни, множество слуг, кареты, лошадей, собственные земельные владения и достаточно средств на любые прихоти.