Страница 76 из 80
С ловлей шпионов у Виктора Семеновича действительно не очень получалось, но захватывать высшую власть в государстве он и в мыслях не держал. Тем более что данный сценарий со всех точек зрения выглядел абсурдным.
Взять власть, опираясь лишь на силы МГБ, без участия или хотя бы благожелательного отношения со стороны армии, не было никакой возможности. Для правдоподобия требовалось пристегнуть к «сионистскому заговору» армейских генералов. Однако Иосиф Виссарионович, основательно почистивший и попугавший генералитет в первые послевоенные годы, в новой перетряске военных кадров пока не нуждался и не собирался жертвовать генералами и маршалами. Поэтому стройность картины была все же не такой, как в почти образцовом в этом отношении деле «правотроцкистского блока». И хуже всего было то, что главный обвиняемый никак не сознавался.
Чернов вспоминал, как заставили признаться его самого: «Сколько-то дней я держался, а потом… Был у них отработан садистский прием — перевернут тебя на спину, снимут брюки, раздвинут ноги и давай хлестать сыромятной плетью. Боль невыразимая, особенно если бьют с оттяжкой. После такой пытки я графин воды выпивал, жажда была — все внутри полыхало. Тут подпишешь даже то, что придушил собственную маму годика за три до своего же рождения…» Абакумову еще повезло. Вопреки утверждению Федотова, всех мер физического воздействия к нему не применяли. Поскольку в первые же недели в Лефортове переборщили с одной из пыток. О том, как это произошло, Абакумов 18 апреля 1952 года поведал в письме Берии и Маленкову: «Со мной проделали что-то невероятное. Первые восемь дней держали в почти темной, холодной камере. Далее в течение месяца допросы организовывали таким образом, что я спал всего лишь час-полтора в сутки, и кормили отвратительно (конечно, Лефортово — это тебе не «Арагви». — Б. С.).
На всех допросах стоит сплошной мат, издевательство, оскорбления, насмешки и прочие зверские выходки. Бросали меня со стула на пол… Ночью 16 марта меня схватили и привели в так называемый карцер, а на деле, как потом оказалось, это была холодильная камера с трубопроводной установкой, без окон, совершенно пустая, размером 2 метра. В этом страшилище, без воздуха, без питания (давали кусок хлеба и две кружки воды в день), я провел восемь суток. Установка включалась, холод все время усиливался. Я много раз… впадал в беспамятство. Такого зверства я никогда не видел и о наличии в Лефортово таких холодильников не знал — был обманут… Этот каменный мешок может дать смерть, увечье и страшный недуг. 23 марта это чуть не кончилось смертью — меня чудом отходили и положили в санчасть, впрыснув сердечные препараты и положив под ноги резиновые пузыри с горячей водой. Я все время спрашивал, кто разрешил проделать со мной такую штуку. Мне ответили: «Руководство МГБ». Путем расспросов я узнал, что это Рюмин, который делает что и как хочет…
Прошу Вас, Л. П. и Г. М. закончить все и вернуть меня к работе… мне нужно лечение…
Может быть, можно вернуть жену и ребенка (к моменту ареста Абакумова его сыну было всего два месяца от роду. — Б. С.) домой, я Вам вечно буду за это благодарен. Она человек очень честный и хороший.
Уважающий Вас — В. Абакумов».
Насчет того, что карцеры-холодильники оказались для него новостью, Виктор Семенович лукавил. Вот воспоминания актрисы Татьяны Окуневской, которая отвергла любовные домогательства Виктора Семеновича и за это поплатилась: «Следователь Соколов:
— Ну, что, опомнились? Пришли в себя? Подписывайте — и к стороне.
— Я подписывать не буду.
— Тогда поведем вас в подвал пороть!
— Я покончу с собой.
— Дудки! Ишь ты какая умная! У нас это не получится. Привели в камеру, приказали одеться на улицу… фургон «Овощи ~ фрукты», автоматчик запихивает в заднюю дверь фургона… остановка, фургон подогнали к какой-то железной двери, спускают по крутой, узкой, осклизлой лестнице в подвал, железная дверь, с той стороны кто-то разглядывает меня и автоматчика в глазок, скрежещет замок, надзиратель в тулупе до полу принимает меня, дверь захлопнулась, полутьма, могильный холод, камера номер 3.
— Раздевайтесь до рубашки.
— Я не ношу рубашек.
Дверь захлопнулась, приносят отвратительную рубашку, грязные тапочки.
— Раздевайтесь до рубашки.
Уносят мои вещи, камера захлопнулась. Если будут пороть, покончу с собой. Начинаю замерзать. Где я? Ехали долго. Может быть, это и есть подвал той знаменитой Лефортовской тюрьмы. В могильной тишине слышу какой-то тихий, однотонный звук, как будто мотор рефрижератора, стены покрываются изморозью. Я в холодильнике. Двигаться, прыгать, танцевать, чтобы не замерзнуть! Это глупо и смешно, они же до конца замерзнуть не дадут.
Согревание только продлит муки. Ни рук, ни ног не чувствую. Камера — квадратная коробочка, в углу крошечный откидной треугольник, сесть на него, так чтобы поднять от пола ноги, невозможно, соскальзываешь или примерзаешь спиной к стене… Ноги совсем протезы… Кости, мои кости, их не ломают, их выкручивают, выворачивают, и всю меня начинает корежить — Соколов посадил меня к раскаленной голландской печи, я начала оттаивать…
— Что, больно? Подпишите, и все кончится, а то ведь на днях вашей любимой дочери исполнится шестнадцать лет, мы и ее арестуем вам в подмогу!..
В голову ударил дикий женский вскрик из коридора, Соколов наклонился надо мной.
— Надо подписывать, нечего из себя корчить Зою Космодемьянскую, не таких козявок, как ты, ломаем, маршалов ломаем, которые уже видели смерть в глаза! Какая разница, говорила ты что-нибудь или не говорила! Здоровье надо сберечь, дура! Подписывай, и скорее в лагерь на воздух, там можно выжить, твой идиотский героизм — писк мышонка при взрыве!..
Я в камере, около меня кто-то в белом халате, укол, хочу спать, спать, спать… Ничего себе меня отработали, увидела свое отражение в оконном стекле и отшатнулась».
Следователь Соколов, допрашивавший Окуневскую, позднее входил в бригаду следователей по делу Абакумова. Татьяну Кирилловну, арестованную по распоряжению министра, не могли поместить в холодильник без его ведома.
Но на следствии, что характерно, Виктор Семенович, признавая, что в его бытность в МГБ арестованных частенько били, напрочь отрицал, что знал о существовании карцеров-холодильников. И на это была своя причина. Ведь Абакумова обвиняли в том, что он специально засадил Этингера в холодильник, чтобы тот поскорее помер и не смог рассказать о террористических планах «сионистской банды». Рюмин в ответ зло подшутил над своим поверженным шефом, поместив его в карцер-рефрижератор. Одно дело, когда ты отправляешь неугодных проветриться в ледяной камере, и совсем другое, когда сидишь в холодильнике сам, да еще целых восемь дней.
Но тут люди Рюмина переборщили. Абакумов на вид был настоящий богатырь, и пыточных дел мастера переоценили крепость его здоровья. В результате из холодильника Виктор Семенович вышел полным инвалидом. 24 марта 1952 года начальник санчасти Лефортовской тюрьмы подполковник медицинской службы Яншин констатировал: «Заключенный № 15 еле стоит на ногах, передвигается с посторонней помощью, жалуется на боли в сердце, слабость, головокружение… Бледен, губы и слизистые с цианотичным оттенком. При пальпации спины болезненность мышц в области межреберных промежутков… Стопы гипермированы, пастозны… По состоянию здоровья нуждается в переводе из карцера в камеру».
Абакумов так основательно посадил сердце, что врачи пришли к заключению: «Допрашивать только лежа в течение 2-х часов». Теперь и речи не могло быть ни о резиновых дубинках, ни тем более о средстве, обеспечивающем абсолютную откровенность пытаемого, — битье с оттяжкой сыромятной плеткой по яйцам. Иначе подследственный свободно мог сыграть в ящик и Рюмина обвинили бы в гибели ключевого фигуранта дела. Волей-неволей пришлось ослабить физическое воздействие.
Осенью 1952-го Абакумов написал «дорогим Лаврентию Павловичу и Георгию Максимилиановичу» еще два письма. Лефортовский узник сетовал: «Прошло уже более года, а меня по-прежнему беспрерывно допрашивают… Все это время мне ставили большое количество вопросов — странных, нелепых и просто провокационных.