Страница 53 из 80
Ну вот, через эти сорок секунд все осветилось ярчайшей вспышкой. Мы ее наблюдали через открытую (с задней стороны) дверь наблюдательного пункта, расположенного в десяти километрах от эпицентра. А через тридцать секунд после вспышки пришла ударная волна, и можно было выйти наружу и наблюдать последующие фазы взрыва.
Берия тоже находился с нами, он поцеловал Игоря Васильевича (Курчатова. — Б. С.) и меня — в лоб (Лаврентий Павлович понимал, что неудача — а была вероятность в 5–6 процентов, что устройство не взорвется, — могла сразу же сделать его, Харитона и Курчатова «врагами народа» со всеми вытекающими отсюда последствиями. — Б. С.). Ярчайший свет и мощная ударная волна лучше всего засвидетельствовали, что мощность взрыва была вполне достаточной.
Однако в «воспоминаниях» некоторых людей, которых там и в помине не было, описаны такие подробности, что просто диву даешься. Например, пишется, что в последние секунды вдруг начал увеличиваться поток нейтронов (это повышало вероятность того, что взрыва не произойдет. — Б. С), и все заволновались. Счетчик нейтронов действительно был, и он передавал сигналы на НП, но никакого усиления потока не было. Это все измышления, как и многие другие «детали» тех событий…»
Харитон явно имел в виду «воспоминания» Головина, на испытаниях не присутствовавшего, но описавшего происшедшее куда подробнее Юлия Борисовича, аж на семи страницах книжного текста. По принципу «все, что было не со мной, помню». Здесь я приведу лишь те фрагменты головинских «мемуаров», которые непосредственно относятся к Берии, чтобы читатели могли проследить, как конструировался миф о Лаврентии Павловиче — злодее и дураке, ничего в порученном деле не смыслившем и оказавшемся на коне лишь благодаря героям-ученым и своим толковым заместителям из военно-промышленного комплекса: «Тележку с изделием медленно выкатывают через ворота во мрак ночи на платформу лифта.
— Так и пойдет вверх без сопровождения? — восклицает Берия.
— Нет, нет. — Зернов делает шаг, не предусмотренный графиком работ, встает на платформу лифта и, держась одной рукой за перекладину, в живописной позе уезжает вверх…
Давыдов уже начал отсчитывать минуты, когда пришел Берия со своим сопровождением. Курчатов взял себя в руки и остановился рядом с Флеровым, наблюдая фон нейтронов. Два-три нейтрона за пятнадцать секунд. Все хорошо.
И вдруг при общем молчании за десять минут до «часа» раздается голос Берии:
— А ничего у вас, Игорь Васильевич, не получится!
— Что вы, Лаврентий Павлович! Обязательно получится! — восклицает Курчатов и продолжает наблюдать, только шея его побагровела и лицо сделалось мрачно сосредоточенным.
На третьей минуте до взрыва вдруг фон нейтронов удвоился, на второй минуте стал еще больше. Флеров с Курчатовым тревожно переглянулись — опасность хлопка вместо взрыва резко возросла. Но автомат пуска работает равнодушно, ускорить ничего невозможно, и во власти Курчатова только отменить взрыв (в действительности решение об отмене взрыва мог принять только Берия, и то только предварительно согласовав его со Сталиным. — Б. С.).
— Десять секунд… пять секунд… три, две, одна, пуск! Курчатов резко повернулся лицом к открытой двери. Небо уже померкло на фоне освещенных холмов и степи. Курчатов бросился вон из каземата, взбежал на земляной вал и с криком «Она!» широко взмахнул руками, повторяя: «Она, она!», — и просветленье разлилось по его лицу.
Столб взрыва клубился и уходил в стратосферу. К командному пункту приближалась ударная волна, ясно видимая по траве. Курчатов бросился навстречу ей. За ним рванулся Флеров, схватил его за руку, насильно увлек в каземат и закрыл дверь.
В каземат врывались остальные — разрядившиеся, ликующие. Председатель (Берия. — Б. С.) обнял и расцеловал Курчатова со словами: «Было бы большое несчастье, если б не вышло!!» Курчатов хорошо знал, какое было бы несчастье.
Но теперь все тревоги позади. Курчатов и его команда решили все научные задачи, с успехом прошли через все трудности организации (выходит, Лаврентий Павлович к организации работ отношения не имел, все тянул на себе Игорь Васильевич? — Б. С.). С лица Курчатова мгновенно слетело напряжение. Он стал сразу мягким и как будто смущенным.
Но Берия вдруг забеспокоился. А такой ли был взрыв у американцев?
Немедленно приказал соединить его по телефону с Мещеряковым, посланным для наблюдения за взрывом на северный наблюдательный пункт. В 1947 году он… был по приглашению американцев на Бикини и видел там американский подводный ядерный взрыв.
— Михаил Григорьевич! Похоже на американский? Очень? Мы не сплоховали? Курчатов нам не втирает очки? Все так же? Хорошо! Хорошо! Значит, можно докладывать Сталину, что испытание успешно? Хорошо! Хорошо!
Берия дал команду чем-то смущенному генералу, дежурившему у телефона, тотчас же соединить со Сталиным по ВЧ. В Москве подошел к телефону Поскребышев.
— Иосиф Виссарионович ушел спать, — ответил он.
— Очень важно, все равно позовите его.
Через несколько минут Берии ответил сонный голос:
— Чего тебе?
— Иосиф, все успешно. Взрыв такой же, как у американцев…
— Я уже знаю и хочу спать, — ответил Сталин и положил трубку.
Берия взорвался и набросился с кулаками на побледневшего генерала:
— Вы и здесь суете мне палки в колеса, предатели! Сотру в порошок!..»
Легко убедиться, что все детали, придуманные Головиным и отсутствующие в рассказе Харитона, вполне соответствуют мифологическому образу жестокого и мнительного злодея, которым рисовала Берию советская пропаганда после его падения. Лаврентий Павлович предпринимает совершенно бессмысленные действия. На всякий случай побуждает одного из присутствовавших сопровождать «изделие» на башню, хотя толку от этого никакого, один только напрасный риск для человека. Берия постоянно не доверяет Курчатову, боится, что испытание сорвется, в последний момент теряет веру в успех. Тут по законам плохой пьесы возникает реальная опасность провала из-за роста нейтронного фона, чтобы потом весомее ощущался успех. Когда все позади, Берия целует Курчатова, но это поцелуй иудин, поскольку Лаврентии Павлович все еще сомневается, а настоящий ли был взрыв? Не надул ли его Курчатов? А пока Берия затевает дурацкую проверку, Сталин звонит по ВЧ, узнает от дежурного генерала, что бомба благополучно взорвалась, и идет спать. Злодей Берия посрамлен: ему не удалось первым доложить генералиссимусу об историческом событии, и тут же от вежливости не остается и следа: Лаврентии Павлович набрасывается с кулаками на ни в чем не повинного генерала. Вот так и рождались легенды о Берии, имевшие иногда мало общего с действительностью.
После создания атомной бомбы Лаврентий Павлович в качестве главы Спецкомитета продолжал руководить и водородным проектом. Работа над созданием советской водородной бомбы началась в 1946 году с организации в Физическом институте Академии наук группы физика Игоря Евгеньевича Тамма. Первые же испытания водородной бомбы прошли в августе 1953 года, уже после ареста Берии.
Отец советской водородной бомбы Андрей Дмитриевич Сахаров вспоминал свою первую встречу с Берией тет-а-тет в 1950 году во время работы над водородным проектом: «Он встал, давая понять, что разговор окончен, но вдруг сказал: «Может, у вас есть какие-нибудь вопросы ко мне?»
Я совершенно не был готов к такому общему вопросу. Спонтанно, без размышлений, я спросил: «Почему наши новые разработки идут так медленно? Почему мы все время отстаем от США и других стран, проигрывая техническое соревнование?»…
Берия ответил мне прагматически: «Потому что у нас нет производственно-опытной базы. Все висит на одной «Электросиле». А у американцев сотни фирм с мощной базой» (Лаврентий Павлович под конец жизни начал понимать, какая сила заключена в присущей капитализму конкуренции множества производственных фирм и научных коллективов. — Б. С.)…
Он подал мне руку. Она была пухлая, чуть влажная и мертвенно-холодная. Только в этот момент я, кажется, осознал, что говорю с глазу на глаз со страшным человеком. До этого мне это не приходило в голову, и я держался совершенно свободно».