Страница 30 из 80
Ежов же, мучимый то ли ревностью, к которой жена давала немало поводов, то ли допившись до белой горячки, заподозрил ее в шпионаже, заговоре и в последние месяцы приказал следить за Евгенией Соломоновной. В середине августа 1938 года с помощью подслушивающей аппаратуры в московской гостинице «Националь» была зафиксирована интимная связь Ежовой с писателем Михаилом Шолоховым. Николай Иванович ограничился тем, что крепко поколотил ветреную супругу. А вот когда его арестовали, следователи встали перед выбором: кого делать третьим подозреваемым (кроме Ежова и Евгении Соломоновны) в покушении на жизнь Сталина — Шолохова или Бабеля. Но автор «Тихого Дона» и «Поднятой целины» был тогда в фаворе, и «красноречиво молчащий», как он сам говорил на следствии, автор «Конармии» и «Одесских рассказов» оказался гораздо более подходящим кандидатом на роль заговорщика.
После отставки «товарищи, с которыми дружил и которые, казалось мне, неплохо ко мне относятся, вдруг все отвернулись, словно от чумного. Даже поговорить не хотят», — сетовал Ежов в письме Сталину. Мучиться от одиночества ему пришлось недолго.
10 января 1939 года Николай Иванович заработал выговор за манкирование (по причине запоев) своими обязанностями в Наркомводе. 21 января фотография Ежова последний раз появилась в печати: он вместе со Сталиным сидел в президиуме торжественного собрания по случаю 15-й годовщины смерти Ленина. В марте 1939-го на XVIII съезде партии его уже не избрали в ЦК. Бывший нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов вспоминал, как при обсуждении кандидатур «выступал Сталин против Ежова и, указав на плохую работу, больше акцентировал внимание на его пьянстве, чем на превышении власти и необоснованных арестах. Потом выступил Ежов и, признавая свои ошибки, просил назначить его на менее самостоятельную работу, с которой он может справиться».
Этому предшествовало письменное заявление Фри-новского 11 марта, на второй день работы съезда. Михаил Петрович сообщал Сталину о беззакониях, творившихся в НКВД под его и Ежова руководством. Фриновский писал: «Следственный аппарат в отделах НКВД был разделен на «следователей-колольщиков» и рядовых следователей. Что из себя представляли эти группы и кто они? «Следователи-колольщики» были в основном подобраны из заговорщиков или скомпрометированных лиц, бесконтрольно применяющих избиения арестованных, в кратчайший срок добивались «показаний» и умели грамотно, красочно составлять протоколы…
«Корректировку» и «редактирование» протоколов допросов в большинстве случаев проводил, не видя в глаза арестованных, а если и видел, то при мимолетных обходах… следственных кабинетов. При таких методах следствия подсказывались фамилии… Очень часто «показания» давали следователи, а не подследственные. Знало ли об этом руководство наркомата, т. е. я и Ежов? Знали. Как реагировали? Честно — никак, а Ежов даже это поощрял. Никто не разбирался, к кому применяется физическое воздействие».
Здесь все верно, за исключением того, будто «следователи-колольщики» были участниками заговора.
Несомненно, это заявление было сделано под диктовку либо Берии, либо самого Сталина. Вероятно, Фриновскому пообещали: если напишет, что требуют, то не расстреляют. И обманули. 12 марта Фриновский попросил освободить его от должности наркома ВМФ из-за полного незнания морского дела, а уже 6 апреля он был арестован.
Ежова арестовали 10 апреля 1939 года. Этому предшествовало постановление СНК от 27 марта «О неудовлетворительной работе водного транспорта», а 9 апреля Наркомвод был разделен на наркоматы морского и речного флота, в руководстве которых Николаю Ивановичу места не нашлось.
Перед лицом вечности
На квартире Ежова в Кремле было найдено немало интересного. Капитан госбезопасности Шепилов записал в протоколе: «При обыске в письменном столе в кабинете Ежова, в одном из ящиков, мною обнаружен незакрытый пакет с бланком «Секретариат НКВД», адресованный в ЦК ВКП(б) Н. И. Ежову, в пакете находились четыре пули (три от патронов к револьверу «Наган» и один, по-видимому, от патрона к револьверу «Кольт»). Пули сплющены после выстрела. Каждая пуля была завернута в бумажку с надписью карандашом на каждой «Зиновьев», «Каменев», «Смирнов», причем в бумажке с надписью «Смирнов» было две пули. По-видимому, эти пули присланы Ежову после приведения в исполнение приговора над Зиновьевым, Каменевым и др. Указанный пакет мной изъят». Еще на квартире, даче и в служебном кабинете обнаружено шесть пистолетов систем «вальтер», «браунинг» и «маузер» и пять винтовок и охотничьих ружей. Оружия у Ежова оказалось даже больше, чем у его предшественника Ягоды. У Николая Ивановича нашли 115 книг и брошюр «контрреволюционных авторов, врагов народа, а также книг заграничных, белоэмигрантских, на русском и иностранных языках». Выходит, он был не таким уж необразованным.
В разных местах в кабинете отыскались три полных, одна выпитая до половины и две пустые бутылки из-под водки. Из вещей — мужское пальто, несколько плащей, пар сапог, гимнастерок, фуражек, женских пальто, платьев, кофточек, фигур из мрамора, фарфора и бронзы, а также картин под стеклом. Улов оказался гораздо скромнее, чем при обысках у Ягоды.
Ежова заключили в Сухановскую следственную тюрьму НКВД под Москвой с очень строгим режимом. Через две недели после ареста Ежов направил записку Берии: «Лаврентий! Несмотря на суровость выводов, которые заслужил и принимаю по партийному долгу, заверяю тебя по совести в том, что преданным партии, т. Сталину останусь до конца. Твой Ежов».
И июня 1939 года начальник Следственной части НКВД комиссар госбезопасности 3-го ранга Б. 3. Кобу-лов утвердил составленное следователем старшим лейтенантом госбезопасности В. Т. Сергиенко постановление о привлечении бывшего наркома внутренних дел к уголовной ответственности. Ежова обвиняли в том, что он вместе с Фриновским, Евдокимовым, начальником 1-го отдела ГУГБ, ведавшего охраной членов правительства, Израилем Яковлевичем Дагиным и другими «заговорщиками» установил «изменнические, шпионские связи» с «кругами Польши, Германии, Англии и Японии». Получалось, что Николаю Ивановичу удалось объединить усилия государств, которые всего через пять месяцев после его ареста вступили в войну друг с другом. «Запутавшись в своих многолетних связях с иностранными разведками, — утверждал Сергиенко, — и начав с чисто шпионских функций передачи им сведений, представляющих специально охраняемую государственную тайну СССР, Ежов затем по поручению правительственных и военных кругов Польши перешел к более широкой изменнической работе, возглавив в 1936 году антисоветский заговор в НКВД (подхватив эстафетную палочку из слабеющих рук Ягоды! — Б. С.) и установив контакт с нелегальной военно-заговорщической организацией в РККА (получается, что, фабрикуя дело Тухачевского, Николай Иванович ловко сдавал сообщников; остается загадкой, почему же они его не разоблачили! — Б. С.). Конкретные планы государственного переворота и свержения Советского правительства Ежов и его сообщники строили в расчете на военную мощь Германии, Польши и Японии, взамен чего обещали правительствам этих стран территориальные и экономические уступки за счет СССР. Для практического осуществления этих предательских замыслов Ежов систематически передавал германской и польской разведкам совершенно секретные военные и экономические сведения, характеризующие внутреннее положение и военную мощь СССР (после 23 августа 1939 года, когда был заключен пакт Молотова — Риббентропа и СССР с Германией на время стали союзниками, немецкая разведка из обвинительного заключения выпала. — Б. С.).
В этих антисоветских целях Ежов сохранил и насадил шпионские и заговорщические кадры в различных партийных, советских и прочих организациях СССР.
Подготовляя государственный переворот, Ежов готовил через своих единомышленников по заговору террористические кадры, предполагая пустить их в действие при первом удобном случае. Ежов и его сообщники Фриновский, Евдокимов, Дагин практически подготовили на 7 ноября 1938 года путч, который по замыслу его вдохновителей должен был выразиться в совершении террористических акций против руководителей демонстрации на Красной площади в Москве.