Страница 17 из 25
— Именно, — Мёдб вытащила из волос бледный цветок. — Люди всегда его влекли. А может дело не в них, но в том, что разум ищет познания. А что познавать в доме, где изучен каждый угол? Он и повадился ходить за мной. Я сперва и сама не замечала, потом-то… только просила не показываться в истинном обличье. Он стал соколом.
Финист, чтоб его, ясный…
И дальше понятно.
Встретил матушку. Проникся… хотя вот гляжу на Мёдб, которая в годы свои сохранила красоту, и думаю, что иные-то из племени Дану не хуже. И чем могла привлечь наследного принца простая… кто? Селянка? Дочь священника?
— В её душе горело пламя, — Мёдб глядела на меня снисходительно. — Люди… разные. Но мы видим не лица, нет. Мы видим то, что тут…
Она положила ладонь на грудь.
— И порой видим уродливое, порой — странное… но та дева и вправду была хороша. Она часто заглядывала к моей подруге. Пряталась, как я понимаю. Там-то внук и увидел…
А ведь она мне даже не бабушка.
Прабабушка.
Вот же… столько родни у меня, оказывается. А радости от обретения семьи не чувствую. Совершенно. Наоборот, бежать от них всех хочется.
— Я сперва я не увидела в том дурного. Мне и в голову не могло прийти, что он решиться связать с ней судьбу. Я думала, что это просто игра. Молодость — это молодость. Кровь кипит. И кровь взывает к жизни. Я знала, что они соединили тела, но чтобы он повел её к дубу… чтобы смешал свою кровь с её кровью… и кровь эта оказалась…
— Проклятой? — подсказала я.
А что? Все только о том и твердят.
— Именно.
— Так что с ней не так-то⁈ — я не выдержала.
— Все так, девочка. Только… кровь твоей матери несла в себе силу иного бога.
— Да, она была дочерью священника…
Мёдб фыркнула совершенно по-кошачьи.
— У вас много жрецов, но далеко не все они отмечены тем, кому служат, — сказала она. — Да и твоя мать, она не приносила клятв, не преклоняла голову пред знаком Его, доброю волей принимая служение.
— Её крестили.
— Над новорожденными произносят много слов, но далеко не все они имеют силу, особенно, когда дитя вырастает и выходит из-под власти родичей. Это сложно. Но поверь, кровь твоей матери она… это как в нашей крови течет сок Прадрева. Ты стояла под сенью дуба, что несет в себе память об этом Прадереве. И наша кровь тоже. Она дает нам силу. Она делает нас тем, кем мы являемся. Так и в ней было то… — Мёдб задумалась. — Наверное, это похоже на то, что вы называете святостью.
Моя мама святая?
Нет, не то.
Я, кажется, понимаю, что она хочет сказать. Но и у меня нет правильных слов, чтобы описать. Не святость. Скорее сила, которая таится в тиши старых намоленных храмов, в глазах праведниках или невзыскательной скромности вещей, родом оттуда, из прошлого, когда боги были близки людям.
И если так…
Нет, совпадение?
Или…
Совпадение.
— Тот, от кого получила она дар, он даже не враг праматери Дану… это как… смешать воду и масло? — Мёдб до сих пор недоумевала, как подобное случилось.
— И это от того, что сила была? — уточнил Лютобор.
— Была. Но иная. Не та, что у моей подруги. Не та, что у тех дочерей рода человеческого, которые называют себя ведьмами.
У мамы не было дара.
Ни крупицы.
Или…
— Сила разная, дитя, — мягко произнесла Мёдб, и в голосе её прозвучали знакомые мурлычущие ноты. — Одна направлена вовне. Она позволяет подчинить травы или вот…
Ладонь раскрылась и на нее села бабочка. Обычная березовая пяденица. Но…
— Тварей больших и малых. Она дает власть.
— А та? Которая… у мамы?
— Свет, — Мёдб поднесла бабочку к губам и резко вдохнула. Губы её сомкнулись, а щеки дернулись.
Это было… странно.
— Свет, горящий в ночи, — она улыбнулась, а я сумела не вздрогнуть. — Вот чем она была. И пусть свет этот незрим был глазами, но его чуяли… и мой внук в том числе. К этому свету стремились, как путники спешат к огню, дабы защитил он их от тех, кто таится во тьме, согрел, сберег.
— Но…
Если стремились, то почему мама осталась одна? И как…
Мёдб поднесла палец к губам.
— Не спеши, дитя… мой сын, узнав о том, что сотворила кровь от крови его, разгневался. И был его гнев столь силен, что отрек он свое дитя от имени, и отсек ветвь его рода, и велел уходить, не оглядываясь, и не возвращаться.
Странно как.
Мне почему-то другой разговор вспоминается. Люди, нелюди… не так уж мы и различны.
— Внук мой тоже оказался горд. И сказал, что если так, то не нужны ему ни отец, ни род, ни само священное древо. И ушел, не взяв с собой ничего.
Дети.
Повзрослевшие телом, но не разумом. Или это я такая, слишком вдруг уж взрослая, понимающая, что в мире большом одной любви, чтобы выжить, не хватит?
— Они были детьми, — повторила Мёдб. — Я пыталась сказать это сыну, но, боюсь, сделала лишь хуже. Он обвинил во всем меня. Сказал, что это я в своем неуемном любопытстве открыла мальчику путь к людям. Будто он когда-то был заперт или запрещен.
Это уже прозвучало раздраженно.
И я почти увидела, как нервно дернулся кошачий хвост.
— Тогда и я, оскорбившись, ушла, решив, что время и тишина остудят гнев моего сына, а в сердце его проснется любовь. Да и… его жена не оставила бы свое дитя без помощи. Но нужно было время.
А времени не было?
— Они остались у моей подруги.
Странно, что Мёдб избегает называть имя этой женщины.
— Она приняла детей в доме своем. И не потребовала платы. И сказала, что так правильно, а я… я тогда не слишком поняла. Я и теперь многого не понимаю в том, что делают люди. Но рада была. Еще она сказала, что мир вовне велик и сложен, и что они не готовы ко встрече с этим миром. Тогда мне показалось, что все… если не наладилось, то почти.
На кончики пальцев её опустилась еще одна бабочка, на сей раз огромная, с черно-желтым узором на крыльях. Бабочка шевелила ногами, тонкими усиками и переползала с пальца на палец. Мёдб следила за ней, застыв.
— Его убили? — нарушила я тишину. — Моего отца?
А ведь все равно, кто-то бы да должен был заметить во мне иную кровь.
— Да, — Мёдб вздрогнула, и бабочка, сорвавшись с пальцев, улетела. Она затрясла крыльями, роняя хлопья чешуек, а потом вовсе сгинула в высоких травах. — Это случилось осенью, поздней, вскоре после ночи больших костров…
Она прикрыла глаза.