Страница 17 из 20
Обошёл вкось вбитую стену, каждый колышек которой стоял по-своему и, казалось, держался на одном честном слове, так что стена эта вряд ли бы выдержала ураган или хотя бы просто сильный порыв ветра. За ней Юрка увидел с дюжину подростков, явно не митингующих, но что-то совместно решавших.
– Надо ставить метки, чтобы считать дни, – предлагал один. – Должен быть календарь. И часы.
– Дома плохие. Надо строить прочно, – беспокоился Роб, трогающий ладонью стену, отчего та пошатнулась и так и не вернулась в исходное положение.
– Как быть с тем, что нашли на корабле? – интересовался дотошный кудрявый мальчуган с бледно-жёлтым лицом, на котором не было и следа веснушек.
«Они решают важные вопросы без нас», – понял Юрка, так как для особо важных вопросов не требовались специальные слова, кроме тех, что учат в школе. Стало немного обидно. Почему не собраться всем? Почему собрание держат в секрете? Получается, «англики», как он их про себя назвал, зазнаются. Типо, наш язык в этом году обучения главный, вот мы и главные здесь. Вот и ходят как дворяне во времена гардемаринов. Ясен пень, вожака – Роба – Юрка принимал и уважал – тот классный, он молодец, к нему претензий нет. Конечно, окажись Роб в Юркином детдоме – пацаны б загнобили и в туалете заставили воду из унитаза пить. Но, видно, в Америке можно носить странную одежду, длинные волосы и серёжку в ухе, при том оставаясь сухим.
Но Роб, при всём уважении, слишком мягок для вождя. Может, он бы и созвал всех-всех, но ему или лень, или прочие ребята так решили, а он согласился. Они же вместе.
Получается, «англики» теперь вроде как новые Старшие? Как не допустить повтора страшной ситуации детдома? В Юркиных ли силах это изменить, если он простой пацан, даже не разговаривающий толком на английском?
– Чё тебе тут? – Даже не по словам, а по интонации чужого языка с немецким акцентом понял Юрка, когда к нему подошёл человек-квадрат.
– Ничего. Я просто гуляю по лагерю, и не тебе решать, где я могу гулять, а где нет. Понял? – специально по-русски ответил Юрка.
Квадрат молчал: его алгоритм действий зашёл в тупик.
Юрка ушёл сам, оставив вышибалу собрания с его мыслями.
Ситуация, мягко говоря, неприятная. С другой стороны, ребята хотят не беспокоить всех, чтобы дать пожить, насладиться прелестями отдыха… Но, кажется, они слишком много на себя берут. Наверное, скоро остальные тоже заметят это и начнётся заварушка… Что ж, Юрка никогда не видел себя в роли лидера, а примкнёт он явно не к тихушникам-«англикам», потому что они зазнались и надо указать им место на острове, который не является их собственностью.
Было ещё кое-что, не особо нравившееся Юрке. Это «нагличане».
Национальность эту Юрка сам придумал. Ещё одни зазнавшиеся… Вот только дело было не в языке. «Нагличане» просто никогда не знали настоящих воспитателей и не жили в коллективе. Они вообще не осознавали себя сейчас частью одного большого организма, где от каждой клетки зависит, выживет ли особь или подохнет.
Начать хотя бы с дерзкой девчонки в свитере с вышитым чупа-чупсом – она поспорила с Робом и свалила из лагеря. И вождь не остановил её! «Нагличанки» нет уже третьи сутки! Какого фига она где-то шляется, пока они строят шалаши? А потом вернётся на всё готовое и преспокойно ляжет спать под крышей, защищающей её от дождя.
«Нагличанами» стали и те, кто играли в догонялки, прятки, купались в море, когда Роб на них не смотрел, или просто прятались от работы, чтобы про них все забыли. Особенно выбешивал Юрку паренёк в спортивке и обстриженный под горшок. Аксель, кажется. Ох, его-то точно бы загнобили детдомовские Старшие, каждую ночь бы получал по полной порции за свой нелепый вид и поступки кретина, а днём от воспитателей бы получал за отлынивания от учёбы и работы.
Или вот этот вон, в огромной кепке. Лежит себе и строчит что-то под деревом. Все бы так!
– Эй, го вок! – крикнул Юрка, подходя ближе в распластавшемуся, как лягушка, на траве под пальмой. Позавчера он ещё помогал строить шалаши, вчера исследовал корабль, набрал там себе целый мешок находок. А сегодня, значит, всё – ушёл в себя, залёг с записной книжкой. И ничего, что остальные рубят дрова, ищут хворост, собирают плоды, обследуют побережье и самое главное – дома строят для всех!
Лягушонок поднял голову, но глаз его Юрка не увидел под козырьком. Ничего не сказав, опустил голову и продолжил что-то писать на листе.
Юрка вдруг почувствовал себя воспитателем детдома. Как же так вышло? Воспы же все конченые люди, работают на мизерную зарплаты и на детях отрываются. Он-то здесь причём?
Но ведь воспы тоже не ради зарплаты учили их чему-то и заставляли руки мыть перед едой. Потому что так надо для их выживания, для здоровья. А тут – тоже важное дело, важное для выживания.
Почему же он сам научился чувствовать важность, а «нагличане» нет? Ведь речь же идёт не про тупые правила! «Не клади локти на стол!» Ладно бы это говорили в общей столовке, где тесно. Но зачем воспитатели хлестали по рукам, когда он ел один? Неужели локти на столе демонов вызывают? Тупые правила рождают тупую ненависть.
Но здесь не то! Им всем надо строить шалаши, всем! Некогда лежать с блокнотиками.
– Слышь, го вок, говорю. Хоум, хаус строить, билдинг, бизнес там, – уговаривал кепку Юрка, решив для себя вернуть на путь истинный хотя бы одну заблудшую овцу.
Мальчишка как будто его и не слышал. Он продолжал писать что-то по-английски у себя в тетрадке.
Юрка разозлился. Не тот день выбрал парень, чтобы его злить. И так с утра настроение испортили, так тут ещё и неуважение плюс отлынивание от главной обязанности…
Он решился на подлый, но решительный шаг: вырвал тетрадку из-под пишущей руки и, свернув в рулон, сжал в кулаке. Кепка тут же превратилась в тщедушного голубоглазого мальчишку.
– Верни! – приказал чуть ли не со слезами «англик-нагличанин». Двойное гражданство, по критериям Юрки.
– Го вок. Хоум. Ауэ хоум. Ё хоум. Билд, понимаешь? – сказал ему Юрка и указал на еле держащееся волею судьбы хлипкое строение, вокруг которого уже начали хлопотать человек десять. – Ивнинг отдам. Ивнинг. А теперь го вок.
Злобно посмотрев на своего мучителя, юный писатель отправился работать, кажется, поняв корявый английский Юрки.
Сам Юрка улыбался. Хоть что-то с утра заладилось.
Он сжал от радости кулаки, и вдруг осознал, что ещё держит в руке рукопись нерадивого работничка. Из чистого любопытства развернул записи и попробовал прочесть хотя бы название.
«Дневник… Чувствовать… А нет, это, видно, его имя. Фил. Как Филя в «Спокойной ночи, малыши». А Лоренцо, значит, фамилия. Прикольно. Он ведёт дневник. Хотя бы исчезла проблема с записью дат. Надо сказать Робу, что у нас появился летописец».
И вдруг что-то кольнуло в голову из глубин памяти.
«Лоренцо? Но это же фамилия моей бабушки по отцовской линии…»
Голова слегка кружилась: то ли от жары, то ли от усталости, то ли от ненормальной пищи. Все эти дни Кристина питалась одними фруктами, сладкими и липкими. Не всегда их легко было достать – порой приходилось лазать высоко, продолжая царапать и так все в тонких шрамах руки. Просто падая с большой высоты, плоды разбивались, трескались, сок вытекал, да и падали, в основном, уже слегка загнивающие, терпкие, с резким запахом, рыхлые. Фрукты, которые она не знала по картинкам с лимонадов, Кристина обходила стороной. Жизнь на ферме научила её, что не все дары природы – это дары.
Конечно, можно было бы вернуться, сдаться, но не для неё. Да и как станут смотреть остальные, если она, как блудный сын, вернётся и склонить голову перед общим божком – конформизмом. Она докопается до сути, найдёт скрытые на острове нити и выведет кукловодов на чистую воду. Есть одни фрукты, спать на ветках деревьев, идти без устали под палящим солнцем – это всё терпимо в сравнении с тем, как жить человеку со сломленным стержнем, с поруганной честью.