Джон Арин. Проклятая земля

Глава 2

– Кадетом? Ты – кадетом? Может, ты ещё и командующим мечтаешь стать? – Издевательским тоном и нотками усмешки в голосе спросила Эшли Роллен, вскинув брови до середины лба и округлив свои небольшие глаза.

Случилось это после того, как Джон подошёл к своей воспитаннице, наблюдавшей за тем, как её сын учится биться на мечах, и попросил разрешения и ему немного потренироваться.

Она громко рассмеялась, вслед за ней засмеялся и Дин. Он во всём копировал поведение родителей и потому сейчас, хоть и не видел ничего смешного ни в сложившейся ситуации, ни в словах своей матери, посчитал своим долгом повторить за ней смех.

Джон остался невозмутимым.

– Да. Через месяц мне исполняется шестнадцать. Тогда я поступлю в кадетский корпус и уйду из вашего дома. – Сказал он, сам дивясь, откуда у него столько смелости, чтобы произнести это вслух.

Он давно решил, что, как только ему исполнится шестнадцать лет, уйдёт в кадетский корпус, но почему-то сам стеснялся этого своего желания.

«Я, да в кадеты. Да кому там нужен какой-то там Джон Арин, который всю жизнь только и делал, что колол дрова, носил воду в ванны детей Ролленов, да драил полы?», – думал он иногда про себя с усмешкой, выбивая из головы мечтательные представления себя в роли кадета.

Поэтому о своём желании он умалчивал, чтобы избежать ещё больших насмешек со стороны ненавистной ему семейки. А уйти он хотел тайно, под покровом ночи.

И сейчас, когда под звонкий смех Эшли Роллен минутная смелость растворилась как сахар в чае, он тоже стоял перед ней, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, и думал, какой же он болван, что высказал всё вслух. Ведь ясно было заранее, что в тренировке ему откажут.

«Идиот! В себя поверил.». – Поругал себя в мыслях, вспоминая, как всего несколько минут назад, смотря на то, как хлюпкого по телосложению Дина, который неуверенно держал меч обеими руками о самый конец рукояти и при каждом ложном нападении учителя трусливо визжал, тренируют, чтобы сделать кадетом, на секунду подумал, что сам справился бы куда лучше.

За те полминуты, что Эшли заливалась смехом, он тысячу раз пожалел о том, что осмелился попросить о нескольких минутах тренировки с учителем. Однако отступать уже было поздно, и он продолжал ждать ответа.

– Джон, – заботливым голосом обратилась женщина к воспитаннику, – милый Джон, в твоём возрасте нормально мечтать. Но в кадеты ты не годишься. Ты ведь никогда в жизни не держал в руках меч и не стрелял из лука, ты не сможешь даже пройти отбор.

– Госпожа Эшли, прошу всего несколько минут, чтобы учитель показал самое необходимое, остальному я научусь сам. – Ответил, поубавив пыл.

– Научится сам. Какой ты смешной, Джонни! Никто не может сам научится быть кадетом. – Теперь Эшли засмеялась так, будто услышала самую смешную шутку в своей жизни.

В её смехе, однако, был страх. Она знала наверняка, что Джон покрепче её сына и покажет себя лучше, и не могла допустить, чтобы какой-то сын шахтёра обошёл Дина.

– Возвращайся к своей работе, Джон. – Сказала она с нежностью, будто действительно заботилась о нём и хотела дать полезный совет. – Каждый в этом мире должен заниматься своим делом. Быть кадетом – это ведь не для тебя. У тебя, Джонни никаких способностей к этому.

Джон рассердился.

«Быть может, у меня были бы способности к этому, если бы вы позволяли мне хоть изредка, хоть в месяц раз брать уроки у учителя!», – ответил он мысленно, но делать ему было нечего.

– Да, госпожа Эшли, – сказал он, заглушив в себе недовольство, и пошёл к забору, чтобы выполнить своё сегодняшнее задание – заменить ржавые гвозди на новые и приколотить новые доски вместо сломанных. Сначала ему предстояло спилить доски нужной формы и размера, потом покрасить их и заменить.

– Но, Джон, – сказала Эшли, чем остановила его на полпути, – ты не расстраивайся так, из тебя выйдет хороший шахтёр, как твой отец. Добывать сталь, из которого сделают мечи для солдат – это ведь тоже хорошая работа.

– Да, госпожа Эшли. – Снова согласился Джон отчаянным шёпотом и ушёл делать свою работу.

Ему оставалось только краем глаза наблюдать за уроком, пытаясь запомнить издали доносившиеся обрывки слов учителя, запоминать услышанное, а ещё удивляться, как Дину удаётся быть настолько неряшливым.

– Вот же ж шут! – Шепнул он себе под нос, когда меч Дина в очередной раз отлетел в сторону, стоило учителю легонько задеть его в бою, а сам ученик плюхнулся на пятую точку даже без толчка, просто потеряв равновесие на ровном месте.

От своих мыслей Джону самому тут же стало стыдно.

«Не заслуживает Дин таких насмешек», – подумал он.

Из всей семьи Ролленов лишь на Дина Джон не держал обиду – он был единственным, кто не отпускал колких шуток в его адрес. Когда родители или сестра ехидничали, младший Роллен смеялся вместе с остальными, но сам никогда не говорил кривого слова, а в отсутствие других членов своей семьи разговаривал с воспитанником родителей на равных. Джону иногда даже казалось, что не наставляй его родители «не быть приятелем тому, кто его ниже», он бы даже стал с ним дружить.

И всё же, он не мог не заметить, что Дин смотрится по-настоящему смешно в роли кадета. Телосложение хилое, глаза трусливые, будь перед ним сейчас настоящий противник, он бы сдался, не раздумывая. По лицу его было видно, что никакого энтузиазма учиться у него нет, а становиться кадетом он не хочет. Джону показалось несправедливым, что Дина, у которого нет ни способностей, ни желания освоить битву на мечах, тренируют лучшие учителя города, а ему самому не разрешают даже прикасаться к мечу, словно из-за этого может случится нечто непоправимое, и заставляют заниматься чёрной работой.

– Держи меч крепко. – Наставлял Дина измученный бесполезностью своей работы учитель, но тот будто его не слышал, хоть и отвечал послушным кивком на каждое замечание.

«Даже я запомнил», – подумал Джон, наблюдая за тем, как Дин снова берёт меч за рукоять так боязливо, словно боится уколоться.

Несмотря на злость из-за ощущения несправедливости, ему в этот момент стало жаль Дина. По натуре он был мягким, как рыхлый снег, не хотел ни в какой кадетский корпус, но должен был повиноваться родителям, стремящимся сделать его командующим. Джону подумалось, что несмотря на всю разность и пропасть между ними, у них одинаковая проблема – оба не вольны сами выбирать свою судьбу.

После обеда, когда Джон сел за стол, к нему присоединилось всё семейство Ролленов. Но не для того, чтобы поесть, они уже отобедали.

– Слышал, ты собрался поступить в кадетский корпус. – Сказал старший Роллен, посмотрев как голодная собака на кусок мяса.

– Я… я думал об этом, господин Рон. Вернее, я бы хотел попробовать. – Промямлил парень, растеряв скудные остатки и без того не существующей у него уверенности в голосе.

– Он бы хотел попробовать. И откуда у бездарей столько желаний? – Фыркнул Роллен, повернувшись к своей семье. Он дождался, когда семейство, соглашаясь, поддакнет и добавит от себя пару эпитетов, и перевёл ядовитый взгляд на воспитанника. – Запомни, Джон Арин, ты не достоин становиться ни кадетом, ни солдатом!

– Я ему так и сказала. Он не сможет даже пройти отбор, так что нечего там позориться. – Вмешалась Эшли.

Оба старших Ролленов в глубине души понимали, что у Джона есть все шансы. Именно это их и раздражало. Их собственный сын тренировался с самыми лучшими и дорогими учителями города, но за всё время нисколько не продвинулся в мастерстве, а Джон, если отбросить его нерешительный и вечно сгорбленный вид перед ними, выученный из-за постоянных насмешек и наказаний, выглядел воинственно, обладал стойким характером, а телом был хоть и не крупным, но сложенным крепко.

– Можешь попробовать. – Сказал Рон Роллен, вставая из-за стола, потом возвысился над Джоном и, оскалившись, добавил. – Но если пойдёшь пробоваться, сюда тебе назад дороги нет. Если не возьмут, а тебя и не возьмут, у тебя одна дорога – шахта.