Страница 10 из 14
– Люк! Поднимись! Живи! Сражайся! Боже, помоги ему! – Голос сорвался, но я раскаивалась и умоляла. Франкенштейн отражал разряды и забавлялся моей паникой:
– Даже перед смертью просишь не за себя? Если бы в меня так кто-то верил… – Снисходительный рокот окрасился отчаянием. – Ведь знал, сукин сын, что без тебя не выживет! Его завалит любая сволочь. Даже эта облезлая шваль. – замер, превращаясь в слух, и неутешительно покачал головой. – Суки, все продумали. – Потер запястье, глянул в небо и задумчиво выпустил облачко пара: «Эта плоть живая?!» – И пусть мне зачтется, Судьба моя. Я здесь задержался.
Опустил руки и исчез.
Маски палачей превратились в оскалы. Скачок ко мне…
Безвременье мертвой тишины оглушило издевательским хохотом:
– Да ты течешь?! Думаешь, я не чую твой лисий дух? Сбрось личину. – Франкенштейн возник за спинами оборотней. Потянуло жженой резиной. Запах менялся, пока не превратился в удушливый землисто-прелый и смутно знакомый: «Как фиалки… Фиалки с кладбища?!» Скулы свело рвотным спазмом. Уже через жуткую головную боль разобрала лающее тявканье. Обнаженная фигура потеряла материальность и атаковала. Два монстра ринулись ко мне.
Звериные глаза пугали. Смешалось все: зловоние, оскалы… Удар! Едва не сорвалась с обрыва. Щит выдержал. Твари просочились сквозь него и… потерялись. Вдох. Рассерженные оборотни материализовались за внешним контуром, снова бросились на штурм.
Фоновое потрескивающее гудение превратилось в грохот сталкивающихся льдин. Жесткая корка слежавшегося снега вспарывалась по всему пространству поля и поднималась в воздух. Ледяные снаряды решетили площадку перед березой. С неба сыпались мертвые птицы со свернутыми шеями и бегающими глазами. Снег сплошной стеной навалился на купол щита, погребая меня заживо под толщей смерзшейся коросты. Над головой ругательства, визг, карканье. За внешним контуром пикирующие тени – вороны. Я съежилась на снегу скользкого крохотного пятачка, засыпанного птичьим пометом, перьями, трупами. Контур щита сужался. Туника рвалась в клочья от гуляющих когтей и клацающих пастей. Меня временно спасал меховой жилет. Вампир сошелся с неуловимой тварью в рукопашной.
Воздух кончился. Щит лопнул. Подброшенная в воздух, я успела сжаться. С двух сторон в меховой жилет вцепились когти. Еще один, свободный вдох. Чернобурка разлетелась в клочья. Я обхватила ствол…
Какой-то миг, и по глазам ударил цвет. Небо налилось алмазной киноварью. Пространство рассекли снаряды. Оборотней отбросило в сырую мглу. В ночной синеве фрагментами проявлялись странные фигуры, дырами взрывались радужные аномалии, то поглощая, то выплевывая два плазмоида. Перед глазами вибрировал голубой барьер. За ним – хищным ахроматом7 ярились демоны.
Подтягиваясь по стволу, краем глаза ухватила – вампира сбили. Масса теней вокруг него росла, мутировала…
«Гильотина?!» – дернулась за барьер к нему:
– Вставайте же! Вставайте! Очнитесь!
Он открыл глаза, а я попятилась. Надо мной воплощалось настоящее чудовище. В руках плеть. Девять хлыстов. Узнаваемый замах. Сверкнули тяжелые остро граненые гайки на концах. Ослепительная вспышка…
Мелькнула широкая спина. Иллюзорного Легиона снесло в обрыв. Защитник канул с ним. На стволе – параллельные кровавые следы разъяренной кошки8.
Сердце дрогнуло. Что-то вылетело из карьера и упало рядом. Напрягла глаза. К ногам катилась голова. Лысый череп Франкенштейна. Я захлебнулась воплем:
– Нет! Нет!! – Снег подо мной просел. Проваливаясь в пропасть, съезжала по стволу, скорбя навзрыд. – Ты Бог живых! Вспомни о нем. Пощади…
Закашлялась кровью. Пытаясь удержаться, вцепилась в корни, оглянулась – материю пространства располосовала мгла. Под ногами разверзлась необъятная дыра. Оттуда – ядовитые глаза. Показалась занесенная культя с когтями. Миг, и чудовище взбрыкнуло. Неутоленный вой пропал в тумане. Меня оторвало от ствола. Оглушающий хруст. Береза, сокрушенная под корень, рухнула с обрыва. Сильные руки, живое стаккато пульса, шепот:
– Дыши… Только дыши. Я держу тебя…
Глава 3. Отставка
Очнулась от сонного паралича:
– Марк! – Губы не слушались. Голосовые связки тоже. – Где мой телефон? – В поле зрения попал протянутый айфон, на экране вызов. «Люк?! Уже успел вбить свой номер», – отпрянула, беспорядочно шаря по постели. – Нет! Старенький кнопочный Siemens. Его телефон! Марк! Макушка… Хочу домой. – Сердце ныло: «Выпал! Потерялся! Последняя связь с Марком оборвалась».
Дрожащие руки накрыло горячей ладонью:
– Все хорошо. Ты дома. – «Марк?» – взгляд на заботливо склоненное мужское лицо. Миг узнавания. Отдернула руки, спрятала под одеялом, прекращая истерию:
– Максим? Где Джорж? Артем? – обозначила дистанцию официальным тоном.
Поддерживая скованный торс, Максим укладывал меня обратно в постель:
– В больнице, на дежурстве. Скоро приедут. А Люк…
Оборвала. Хрипло, грубо:
– Господин Гордон меня не интересует. Живой и ладно.
Максим поднес к пересохшим губам соломинку, вставленную в стакан с водой:
– Ты помнишь? – Кивнула, силясь не шарахнуться от непрошенного патронажа. – Все? – Насторожилась. Стакан отвергла и бегло оценила: «Ребра, ноги, правая рука? Повязки и тугой корсет. На физиономию, разукрашенную синяками, лучше не смотреть. Били по лицу. Качественно и с любовью».
Ворвались напуганные родители. Лика оттесняла от изголовья смущенного Максима, тычась мокрым носом в мои ладони. Мама гладила волосы. Успокоить страждущую публику не удалось. Перед глазами – ужас двинутого откоса.
Отец нарушил затянувшуюся паузу:
– Как ты?
Беспамятное состояние не давало возможности оценить перспективы нового положения. Сейчас важно было знать, что известно им.
– Что я пропустила?
Отец откашлялся и, пряча глаза, передал мне подвывающего альбиноса:
– Мальчики сказали, ты поехала за пиццей. Ночью подморозило. Дорога обледенела. А на светофоре у моста столкнулись два фургона и междугородний автобус. Их занесло прямо на компанию. Они шли по шоссе…
«Что-о?! Подождите! – на совпадение уже не надеялась. – Компанию?!»
– Да, молодые ребята из театральной студии. А по словам Гордона… – «И снова этот вездесущий! – откинулась обратно на подушки. – Непревзойденный драматург, мастер художественного вымысла». Сглатывая вязкую слюну, вникала в смысл. – Ты была рядом, выскочила из машины, чтобы помочь, но тебя задело осколками. Слава Богу, просто придавило. Был взрыв.
«Меня там не было. Я была с Франкенштейном, оборотнями и этой надушенной копией. Или… Господи», – просыпаясь, сознание восстанавливало хронологию и обрабатывало проступающие детали черно-белого кошмара, а потом и трагически яркого ночного шоссе, перекрытого машинами. Голос задрожал:
– Жертвы?
Отец погладил засопевшего на моем плече щенка, вздохнул и сдался:
– Семнадцать. Мужчина и трое парней в реанимации. Состояние тяжелое. Остальные с легкими ранениями. Ты сутки провела в травматологии. Но Джорж решил, что дома тебе будет лучше. Детка, помнишь? – Бриги натянуто ждали.
Машинально ощупала припухшие, на удивление, целые губы, кивнула:
– Хочу побыть одна. – Балансируя на краю скорбной рефлексии, переходящей в истерику, пересадила в руки Максима щенка, закрыла глаза, требуя уединения.
Свет приглушили. Дверь закрылась. Попыталась сосредоточиться на осколочных воспоминаниях, но вместо деталей об аварии путалась с какой-то психоделией. Внутри все сжималось от душераздирающего вопля:
– Аа… Казнила. Отреклась. – В голубоватом куполе бесновалась анаконда. – Задыхаюсь. Не чувствую ее. – Вздрагивая рваными конвульсиями, монстр метался в ограничивающем пространстве и ревел трансформированным голосом. – Где ты?
7
Здесь – черный из двух ахроматических цветов: белый и черный; не имеют температуры, насыщенности и прочих характеристик цвета.
8
Здесь – плеть – кошка с девятью хвостами – оружие Британской инквизиции.