Джин в наследство

Глеб направил луч в проем – высветилась крутая лестница, сваренная из толстой арматуры. Без ступенек, спускаться нужно будет спиной, чтобы держаться за перекладины. Но Глеб у края продолжал медлить, он с недоумением перемещал луч по второму уровню погреба. На полу деревянный поддон, стены обиты вагонкой. Ни полок с банками или инструментами, ни ящиков на полу. Только лестница и обрывки пустоты, выхваченные кусками лучом фонаря. Откуда-то из этой пустоты и шел звук, то ли зуммера, то ли какого-то ровного свиста. Завороженный Глеб стоял на краю, его плечи и голову буквально тянуло вперед, как будто некий огромный пылесос приближал и приближал свое громадное сопло к фигуре мужика, а ноги как намертво приклеенные оставались на месте. Позже он вспомнит, что ни о чем в этот момент не думал, слышал, что наверху надрывается забытый телефон, и хоть сила звонка и была явно больше, чем у таинственного зуммера, чей-то призыв сверху казался далеким и абсолютно не важным.

Он спускался вниз, как существо, которое следует за сладкой призывной мелодией флейты крысолова. Страхуя себя руками зажал под подбородком фонарь и краем глаза наблюдал, как справа медленно поднимается вверх деревянная стена. Наконец обе ноги оказались на твердой почве, Глеб взял фонарь и повел им по сторонам. Он оказался в квадратном помещении. Каждая стена шириной чуть больше метра уходила на высоту и терялась в темноте. Глеб шарил лучом по высоте и никак не мог попасть на дверной проем, через который только что спустился сюда. Лестница была, но заканчивалась она продолжением стены. Это был каменный колодец, абсолютно закрытое пустое пространство. Внутри которого стоял Глеб без единой мысли в голове, без страха, без радости или отчаяния. Он привык доверяться своей интуиции, анализировать ощущения, но здесь все внутренние приборы не работали, даже дыхания своего Глеб не слышал. Да и лучом мощного фонаря, вместе с его рукой как будто управлял кто-то со стороны. Наконец луч уткнулся в крохотную полочку, на ней стоял портрет военного, а рядом сначала немного, как светлячок в траве, высвечивалась семисот граммовая банка. Постепенно свет усиливался и параллельно возрастал звук. И свет, и звук он видел не глазами, а каким-то внутренним зрением и слухом. Глеб зафиксировал луч на портрете. Со стены странного колодца прямо ему в глаза смотрел крепкий, немолодой уже мужчина в авиационном подшлемнике. За спиной Василия, а это без сомнения был покойный Алин муж, виднелся силуэт вертолета на фоне удаленных зазубрин гор…

Ровный звенящий звук быстро перешел в грохот вертолета, теперь Глеб сидел внутри машины с пулеметом наизготовку и наблюдал как внизу по песку движется караван. Пять верблюдов вытянулись в цепочку, между их горбами покачивалась поклажа, а параллельным с верблюдами курсом медленно двигались 12 человеческих фигур. Головы их венчали объемные белоснежные чалмы, а раздвигавшиеся при каждом шаге полы длинных темных халатов, демонстрировали ноги в белых кальсонах. Они тонули в песке и караван внизу двигался, как в замедленном кино. Потом процессия остановилась, несколько человек забегали, перед ними стал подпрыгивать и вздыматься песок, а к шуму двигателя вертолета добавился стрекот пулемета. Глеб видел чью-то руку, нажимающую на гашетку, а через нее в дверном проеме вертолета картину внизу. Путники один за другим падали на песок, трое уже лежали неподвижно, а двое водрузили на плечи стингеры и выставили их в сторону вертолета.

Рука продолжала жать на гашетку, внизу полыхнуло, вертолет резко вздрогнул… все исчезло, так будто кто-то бросил в темный колодец включенный телевизор с изображением боя, чтобы мигом оборвать эти страшные изображения. Но не получилось, вместе с протяжным звуком зуммера к Глебу возвращался и странный видеоряд. Сначала он видит кусок блеклого неба без единого облака, потом проступают зазубрены гор, на раскаленном песке он видит остов сгоревшего вертолета, приближается – никого. Осматривается, замечает на песке следы, и гонимый жаждой идет по следу в надежде найти хоть пару глотков воды. Он идет долго, без надежды и цели. Только следы и вода. Силуэты людей в белых кальсонах и чалмах, разбросанные по песчаной поляне, приближались к нему целую вечность. И с каждым очередным шагом ровный звук усиливался, но как-то деликатно. Будто кто-то старательно приманивал к себе этого человека, но отчаянно боялся спугнуть его. Он шел на звук, и взгляд натолкнулся на флягу. На самом деле это был плотный кожаный мешок из которого торчала горловина с отвинчивающейся пробкой. Глеб понял – вода. Протянул руку и увидел, что к мешку тянется не его, а чужая кисть с мощным перстнем на безымянном пальце. Но жажда не позволила включиться мозгу, а назойливый ровный звук через вату сознания проникал в слух без всяких препятствий. Изображение исчезло и так резко, будто кто-то выдернул телевизор из розетки. Опять возвращалась картинка медленно, на звук наложился стон человека, но лицо в изображение не попадало. Только стон и рука с зажатым внутри предметом тянулась в сторону Глеба. А потом отдельно без лица – глаза. Они смотрели с мольбой, и чей-то голос глухо приказывал: «Возьми его». Глеб чужой рукой с массивным перстнем на безымянном пальце взял из слабеющей руки гладкую фигурку с плечами и руками человека, на голове статуэтки вверх торчали два острых ушка, а вместо ног от талии хвостом закручивался вихрь, нижнее кольцо позволяло поставить фигурку на поверхность. Как только статуэтка перекочевала в ладонь, рука дающего ослабла и взгляд погас. Зато ладонь с перстнем почувствовала тепло разогретого солнцем камня… Глеб опять провалился в темноту и тишину. Очнулся от грохота вертолета, над ним нависло тревожное лицо человека. «Всё позади», – сказало лицо, – «Жить будешь!». Сказало и исчезло.

Как-то медленно к Глебу возвращались сознание и ощущения. Он почувствовал, что сидит на полу, упираясь спиной в стену в кромешной темноте. И ноет когда-то сломанный тазобедренный сустав. «Неужели упал и повредил?» – как-то безразлично подумал он. И попробовал подвигать ногой, колено без труда разогнулось, одной рукой он уперся ладонью в пол и попробовал приподняться. Получилось, нигде не проявилась боль, значит с бедром все в порядке. После каждого удара и падения он проводил самую строгую инспекцию левой ноги, но сейчас осмотреть её в кромешной темноте невозможно. Он вспомнил гул вертолета, раскаленный песок под ногами и жажду. Рука машинально стала шарить по полу, отыскивая чужую кожаную флягу с водой. Место, в котором он находился было прохладным, но в горле все равно пересохло. А еще у него онемела правая рука, да настолько, что невозможно разжать ни одного пальца. Несколько минут он ждал, когда глаза привыкнут к темноте, чтобы сориентироваться в пространстве и понять, что делать дальше. Время шло, онемение в руке не проходило, тьма не рассеивалась. Глеб зябко пошевелил плечами и закрыл глаза, бессмысленно пялится в темноту. Надо обязательно встать, размяться, в движении будет теплее, но навалилась такая усталость и апатия, что он вяло принял решение – надо попробовать уснуть. Он уже протянул руку за бабушкиным пледом, который Маня каждое утро выносила в сад и клала сложенным на качели. В любое время кто-нибудь сначала посидит в тенечке, а потом может и прилечь. А под рукой тут как тут плед, можно прилечь, прикрыться и подремать часок. Вот только телефона почему-то нет рядом, Глеб не искал аппарат в карманах, просто знал, что айфона нет. Покачиваясь на качелях, он видел, как в сумерках проступает силуэт ели. Три года она сидела в саду и даже не думала расти, а потом раз и за одно лето вытянулась на двадцать сантиметров в высоту. На следующее лето еще на двадцать. Теперь упираясь мощными лапами в землю, она выбрасывала новую макушку вверх и тянулась в высоту. Глеб привычно втянул воздух носом, он любил нюхать неповторимый запах голубой ели, но аромата не было. Ель стояла, а запах исчез. Он с недоумением попытался оттолкнуться ногой, чтобы раскачать садовый подвесной диван. Нога во что-то уперлась, ель исчезла, мягкое сидение диванчика стало твердым, и опять вернулась глухая темень. Глеб понял, и свой сад в Латвии и голубую ель он увидел в коротком сне. Последний год, засыпая он все чаще перемещался туда где так долго жил в спокойствии и состоянии блаженства… Теперь он в России. В гарнизоне детства, он отправился в гараж соседки, чтобы отнести банки с клубничным вареньем и подготовить место для двух велосипедов. Так постепенно Глеб вспоминал как спустился в погреб, выставил банки, затем поднялся за фонарем. Открыл деревянную дверь и по железной лестнице спустился на второй уровень странного погреба. Значит он на этом втором уровне, где сначала исчезла дверь, а потом и реальность. Наверное, закружилась голова, он потерял сознание, выронил фонарь. Маня должна прийти за ним следом, вот придет и поможет. Хотя, как она вытащит его по вертикальной железной лестнице? И это если найдет, Глеб вспомнил что и сам не сразу увидел в углу дверь во второй уровень подвала и застонал от досады и неизвестности. Выбираться надо самому, но вставать и двигаться в темноте он пока не решался. Правая рука служить отказывалась. И тут неожиданно, непонятно откуда прозвучало: «Протяни левую руку!». Глеб послушно протянул. «Левее к лестнице!» – Раздраженно приказал хриплый механический голос. Глеб нащупал фонарь. «Наконец-то! А то разлегся, а мне что и дальше по твоей милости в тюрьме сидеть?!» – возмущенно проворчал голос, Глеб включил фонарь и никого не увидел. Неожиданно к правой руке вернулась чувствительность, он легко разжал пальцы и с интересом уставился на нефритовую фигурку в своей ладони. Они смотрели друг на друга целую минуту. Глеб разглядывал поочередно искусно вырезанные из камня рожки, горбатый черный нос, сжатые губы и острый подбородок. Параллельно водил пальцами по плечам и гладким рукам абсолютно черной фигуры. Он не вставал, поставил рядом фонарь, который светил в далекий потолок, блики играли на лысой макушке крохотного артефакта и падали на пальцы статуэтки на которых был прорисован каждый ноготок. Глеб осмотрел все до мелочей бережно поворачивая камень в руке, но почему-то ни разу не заглянул в глаза неожиданной находке. Как, увиденная в странной сцене с раскаленной пустыней фигурка, вдруг оказалась в его руках? Тут он вспомнил, про исчезнувшую в конце лестницы дверь, сунул фигурку в карман и поднял голову. Дверь была на месте, только закрыта. Он не помнил, чтобы закрывал, хотя под собственной тяжестью дверь вполне могла вернуться на место. Наконец он поднялся, стало теплее, нога больше не ныла. Глеб приблизился к портрету, посмотрел еще раз на изображение Алиного мужа, споткнулся о банку, поднял ее, заглянул во внутрь – пусто. Нашел крышку, закрутил и зачем-то поставил на место. Достал из кармана статуэтку и спросил ее: «Ну что будем выбираться?», нефрит молчал как камень. Он всмотрелся в лицо статуэтки еще раз и подумал, «Камень он и есть камень. Даже древний и искусно выточенный. Глеб не знал, что он рассматривал древнюю статуэтку как предмет искусства, а фигурка рассматривала его, как будущий инструмент для своих целей.