Страница 2 из 8
Постепенно силы оставляли капитана.
Аккурат на Рождество, сразу после причастия он тяжко вздохнул и отошёл.
Горе Архипа было столь велико, что не мог он ничего делать, только сидел и молчал, глядя на закрытую дверь спальни. Раиса не могла остаться в стороне и взяла на себя все хозяйственные дела, связанные с похоронами. Телеграммы семье в Курск, место на кладбище и отпевание взял на себя душеприказчик Павла Петровича, Федор Макарович.
На следующий день Архипа прорвало на воспоминания.
– Мы с Павлом Петровичем с самого детства вместе. Я моложе его всего-то на шесть годков. Он меня, трехлетнего, из речки вытащил! И с той поры я от него никуда не отлучался!
Вскочит, походит из угла в угол и вновь продолжит.
– А когда я ему в лесу от волков помог отбиться, он батюшку своего уговорил мне вольную дать. Ни дня порознь, ты понимаешь? Он меня и грамоте учил, и географии, будь она неладна.
Тяжелый вздох, нервные шаги, скрип табурета.
– И надо было так случиться – вдали от родных, семьи.
Так и метался он с обрывками памяти по комнате, пока не забылся тревожным сном на сундуке возле двери.
Пустынное Смоленское кладбище, голые деревья и жуткий мороз усиливали скорбь.
Прощание с любимым барином и другом было тяжёлым и печальным.
Хотя по-настоящему тяжело было только двоим: сослуживцу Павла Петровича по крымской войне, Федору Макаровичу и Архипу. Кроме Раисы были ещё священник, да четверо кладбищенских рабочих – вот и вся процессия.
Удары молотка и мерзлые комья пушечным грохотом отозвались в душе верного слуги.
От неожиданности у Архипа вдруг подкосились ноги. Он опустился на колени перед могилой и не мог пошевелиться. Мрак горя поглощал его.
Не сразу Архип пришел в себя. Могильный холм с крестом и никого рядом кроме кухарки, что трясла его за плечи.
– Ну слава Богу, очухался! А то боялась, что придется тебя на себе тащить.
Архип тяжело поднялся, и вдвоём они покинули кладбище. Сперва медленно, едва переставляя ноги, потом постепенно ускоряя шаг.
Они уже дошли до Малого проспекта, когда их нагнал Федор Макарович.
– Куда вы? Я договорился, вы можете остаться на квартире еще на неделю.
– В Пантелеймона, моя знакомая служит у отца Иоана, там пока остановимся.
– Ну давайте я вас хотя бы до Биржи довезу!
– Благодарю вас, Федор Макарович, а то я уже вся взмокла.
Они с трудом усадили Архипа в сани и тронулись в путь.
Вскоре они уже шли по льду Невы.
До храма Святого Пантелеймона оставалось совсем чуть-чуть. Мимо ярмарки, на Марсовом поле, перейти Чугунный мост и вот он – храм Пантелеймона.
Редкие прохожие оглядывались на странную пару: старика с остекленевшим, невидящим взглядом ведёт старуха с потрепанным узелком в руках.
Тяжёлая ночь в келье дьякона. Архип метался по комнате, периодически впадая в забытьё.
Всё изменилось утром, на Крещение. Они стояли в притворе, когда подошедший отец Иоан, окропил их, будто бы выплеснул ушат холодной воды на скорбящую пару: «Во имя Отца, Сына и Святаго Духа! Аминь!»
Внезапно Архип выпрямился, будто пробудился, и, оглядевшись по сторонам, обратился к Раисе:
– Поедешь со мной?
– Далече ль?
– Подальше отсюда.
Голос Архипа звучал смиренно и светло, а его благодарный взгляд излучал тепло.
– Я согласна, – сказала она радостно.
Дама в голубом
В мастерской художника расположенной в центре Лондона, в фешенебельном районе, на Пэлл Мэлл, куда для написания её первого в жизни портрета отправил муж, было на удивление уютно. Всё было бы ничего, если бы её не отвлекали эти две говорливые дамы. Оказалось, что они также хотят заказать свои портреты.
– Ах, милочка, вы непременно должны быть в моём салоне нынче же и всё-всё нам рассказать. Это не обсуждается. Ваш муж – тиран! Подумать только это её первый портрет! Невероятно!
– Вы правы, милая Элизабет, – подхватила леди Френсис, – мужчины слишком консервативны. Я вообще удивляюсь как у них получается управлять страной. Не удивительно, что мы никак не можем преодолеть кризис.
«Как хорошо, что Питер остался гостинице, а то эти кумушки заклевали бы его», – подумала про себя дама в белом платье с накинутым на плечи широким голубым шарфом, она так старалась быть похожей на столичную леди.
Подумать только, за пять лет их полуразрушенный, старый дом и поместье преобразились волшебным образом! Когда они поженились, все окружающие считали это плохой партией – два разорившихся, вымирающих рода с кучей долгов. Из всех богатств были два небольших поместья и преподавательская должность молодого супруга.
Это были трудные времена, тогда они вместе занимались восстановлением хозяйства. Теперь у них есть две больших фермы, сыроварня и ткацкая мануфактура.
Времена, когда бальное платье одевалось лишь на Рождество, а мясо появлялось лишь на Пасху, миновали.
Молодые были счастливы. Она легко управляла налаженным хозяйством, он получил должность профессора в одном из колледжей Оксфорда.
«Интересно, эти особы молчать умеют? Вряд ли какой-нибудь из этих рафинированных и самонадеянных дамочек приходилось самим штопать себе бельё или обходиться стаканом воды на ночь вместо ужина».
– Сэр Томас, надеюсь мы не сильно мешаем вам писать, – спросила леди Монтегю живописца, скрывающегося за мольбертом, – Я вот становлюсь ужасно раздражительна, когда кто-то мне начинает что-либо говорить во время моей работы. Я даже дворецкому приказала беспокоить меня только в двух случаях: при вселенском потопе или пожаре. Всё остальное – подождёт.
– Нет, что вы! Наслаждайтесь беседой, – ответил тот, не отвлекаясь от работы.
«Скорее бы эти академические советы закончились! Вернулись бы мы с Питером в свой любимый Вудсток, гуляли бы по Оксфорду».
– Милочка, да вы меня слышите? Они считают нас, женщин, слабым полом! И после этого нам говорят, что мы «цивилизованная нация», что мы обязаны «нести свет просвещения миру»! Демагогия! Двуличные лицемеры. Они заперли нас в четырёх стенах и указывают нам что делать! «Образование угрожает женской психике» – что за чушь! Вы согласны, милочка?
– Поверните, пожалуйста, голову, – пришёл ей на помощь сэр Томас, – вот так, замечательно.
– Вам непременно надо пообщаться с леди Элизой, герцогиней Бофор, – сказала леди Монтегю, – Вы, дорогуша, очень на неё похожи. Помнится, сэр Томас, вы уже работали над её портретом.
Художник выглянул из-за мольберта, внимательно посмотрел на позирующую ему даму, затем на мольберт и сказал:
– Леди, вы как всегда правы. Сходство просто поразительное. Удивительно, что я не заметил этого ранее.
В этот момент распахнулись створки дверей и в мастерскую с шумом вбежала, молодая, раскрасневшаяся девушка.
Ох, дорогие, – воскликнула она, – там такое! Это надо видеть! Ой, простите, сэр Томас!
– Идите-идите, – ответил художник.
Дамы с шумом подхватили платья и торопливо покинули мастерскую.
– Прошу прощения за столь вольные нравы, это мои постоянные заказчицы, – облегченно вздохнув после ухода говорливых подруг.
– Ну что вы, сэр Томас! В нашей глуши так не хватает подобных личностей. В большинстве своём мои собеседницы престарелые, университетские жёны, на попечение которых внуки, а порою и правнуки. Конечно, иногда случаются балы, но это такая редкость!
– А ваши детки? – поинтересовался живописец.
– Пока рано говорить об этом, – ответила женщина, слегка смутившись.
Двери мастерской вновь раскрылись и в них появился красивый, скромно и одновременно хорошо одетый мужчина.
– Вот и я, дорогая! Доброго здравия вам, сэр Томас, – поприветствовал он, – Как продвигается портрет?
– Думаю, ещё пара сеансов, и он будет готов, – сказал художник.
– К моему великому сожалению, это невозможно – в ближайшее время мы отправимся в Санкт-Петербург. Мне дали кафедру и академическую должность. А ты сможешь открыть там свой магазин.