Страница 13 из 14
Беспокойные мысли роились у Митрича в голове. Он прилег на кровать, грубо сколоченную из смолистых досок, и вернулся к своим размышлениям. Сейчас он уже жалел о том, что ввязался в эту историю и согласился помогать подельнику.
Единственное, что немного успокаивало его, так это деньги, на которые они с Глашей могут построить дом, да и еще то, что украшения частично вернутся настоящему хозяину. Хотя по этому поводу у деда были большие сомнения. Он ведь знал репутацию Зуба и то, каким алчным он был.
Небольшой задаток, полученный от Зуба, он отдал Глаше и велел ей тихо и срочно уехать первым рейсовым автобусом в город Горький, а там на перекладных доехать до Мурома, чтобы запутать следы, если вдруг будут искать. А в том, что рано или поздно это произойдет, осторожный Митрич был просто уверен. И только потом отправляться в посёлок, на самой границе Мордовской АССР, где когда-то давно, целых двадцать лет назад его, бежавшего из лагеря заключенных и тяжело раненного медведем, поздней осенью нашла в лесу простая деревенская женщина в летах – Глафира.
Эта чистая душа спасла и выходила деда. Выздоровев, он так и остался жить вместе с ней. Сокровища ему искать не было надобности, а Зуба при побеге поймали и засадили, как он тогда думал, до самой смерти.
Детей у Глаши не было, муж её давно умер, не оставив ничего, кроме маленького, почти развалившегося, домика, да и Митрич давно уж забыл, где его семья. Им двоим, быстро стареющим, помощи ждать было неоткуда. Деньги постепенно стали заканчиваться, хозяйство не спорилось, работы в их глуши тоже не стало, поэтому они приняли решение перебраться в какое-нибудь другое село, где будет для них обоих подходящее дело. Так и попали они в поселок Память Парижской Коммуны и жили там хорошо до тех пор, пока снова в его жизни не появился проклятый Зуб.
Он снова сбежал из тюрьмы. За эти годы заключенный успел всё тщательно продумать: и свой побег, и поиск сокровищ, и новую безбедную жизнь за границей. В план Зуба удачно вписался Митрич, который к тому времени заведовал ремонтом судов в сухом доке. Большая величина по тем временам, а это значило, что его никто не заподозрит.
С таким предложением и появился ранним весенним утром Зуб на пороге ветхой комнаты «парижского» общежития… Тогда они не успели всё обсудить, и рецидивист назначил вторую встречу в Москве, где он подробно сможет всё рассказать, а пока наказал деду ждать его телеграмму.
– И как я мог ему отказать… Он бы меня прям там на месте… Да чего меня, меня-то ладно, но вот Глашку… Не заслужила она такой смерти, – рассуждал Митрич вслух и до сих пор корил себя за сделанный выбор.
Глафире он велел оставаться в Мордовии. Он приедет за ней, когда всё образуется. Что должно образоваться верная подруга не уточняла, за много лет их совместной жизни она привыкла беспрекословно доверять ему, а он – ей, без лишних вопросов, особенно когда дело касалось их жизней.
А в том, что сейчас речь идет об их судьбе, она не сомневалась. Поэтому, без долгих разговоров и сборов, боевая подруга пообещала утром уехать и сделать все, как он и говорил.
Глаша уже давно знала, что дед – беглый, Митрич не смог удержать это в тайне и, однажды, придя с повинной, поведал ей всё: за что его взяли, как долго сидел, как сбежал… Жена не нашла ничего предосудительного в его поступках, и они закрыли эту тему навсегда.
Сейчас Митрич волновался не напрасно, он знал подлую душонку Зуба, чувствовал ещё тогда, после побега, что нельзя ему доверять и не стоит иметь с ним никаких дел.
Отсидел бы, по тихой, свой срок, да и вышел бы. Стал бы честным и свободным человеком. Нет, ведь… Не мог я тогда Кешку бросить помирать, а там уж и пути обратно не было.
После своего чудесного спасения дед пообещал себе, что никогда больше не станет связываться с молодым и безжалостным рецидивистом Зубом, и много лет твердо держал слово.
* * *
После приезда Зуба в поселок П.П.К., они условились встретиться второй раз в Москве, как бы случайно. Встреча была назначена в полдень в поезде метро, чтобы никто вдруг не заподозрил. Старые знакомые картинно обрадовались встрече и вышли на ближайшей станции – Парк культуры, попить пивка. В разговоре Зуб вскользь упомянул, что как раз недавно была амнистия, и поэтому он оказался на свободе раньше срока, но этим опытного Митрича обмануть не удалось. Он-то точно знал, что такие как Зуб просто не выходят из тюрьмы, тем более после побега.
Ещё в затоне, сидя в тесной комнатушке Митрича, убийца и вор пытался убедить деда в том, что он исправился, встал на верный путь и теперь хочет найти драгоценности, о которых говорил Кеша – Викентий Лисовский – в тот холодный и дождливый ноябрьский вечер, для того, чтобы выполнить его последнюю волю и передать их сыну – Эжению. Конечно, за определенную мзду, которую и обещал им умирающий поэт. С помощью этой мзды он – Зуб – мог начать новую счастливую жизнь за границей.
Митрич понял, что беглый заключенный был решительно настроен во что бы то ни стало раздобыть те сокровища. И совсем не был уверен в том, что Зуб поделится хоть каплей с наследником, а уж тем более с ним. Но отказаться дед не мог, потому что знал, что иначе не вернется уже он в «Париж». Быстро закончится его жизнь, скорее всего в этот же вечер, в какой-нибудь темной московской подворотне…
После второй кружки жигулевского пива в каком-то баре на Ленинском проспекте Зуб поделился подробностями своего плана. Но зашел он издалека. Этот план у него созрел в тюрьме, и он много раз проворачивал его в уме, пытаясь найти недостатки и выискивая риски.
Поговорив о том, о сём, Зуб, наконец, начал свой подробный и детальный рассказ.
– Знаешь, Митрич, – сказал бывший сокамерник, глядя как медленно оседает пушистая пена в высокой фирменной кружке, – я все думал и думал об этих сокровищах… Послушай, ведь это реальные деньги! Мы отдадим, как обещали, половину его сыну, а остальную часть поделим напополам! Ты только представь, какие деньжищи нас ждут! Да ты сможешь навсегда уехать из Союза, осесть с Глашкой где-нибудь за границей…
Митрич, спокойно взял со стола, астраханскую воблешку. Рыбка пахла соленой водой и пряностями. Он медленно разломил её и несколькими уверенными движениями очистил от чешуи. Внутри, на радость, оказалась красноватая икра, которую он больше всего любил в этой рыбе.
– Да-а, – протянул он, – только, знаешь, с такими деньгами мне Глашка-то и не нужна будет совсем, – Митрич хитро ухмыльнулся и подмигнул Зубу. Он пытался сбить сокамерника с толку и отвести подальше от Глафиры.
– Ещё бы не понять, понимаю, – громко заржал в ответ рецидивист, показывая свои полусгнившие зубы. – Девок-то и там найдешь, да по моложе. На кой тебе эта старая карга.
– Верно ты говоришь. Это сейчас удобно: готовит, стирает, работает, а та-ам, махну за границу и найду себе во-от такую, с во-от такими, – он руками показал, какую такую и что у нее должно быть. – Да и вообще дело хорошее, раз обещали покойному, надо сделать. Он даже фотокарточку мне оставил, помнишь? – Митрич пошарил рукой во внутреннем кармане куртки и вынул оттуда пожелтевший от времени снимок, на котором была изображена красивая женщина в длинном платье и широкополой шляпе с пером, которая держала за руку мальчика лет восьми.
– Вот сохранил, – Митрич протянул картинку подельнику.
Тот взял её в руки, внимательно посмотрел и медленно перевернул другой стороной, на обратной стороне была надпись: «Твой дом – Вилла Ботиче, в окрестностях Праги. Викентию, с любовью Елена и Эжений».
Зуб причмокнул и вернул фотокарточку обратно Митричу.
– А хороша его жена, да? – он снова сально ухмыльнулся. – Ну да, ладно, о бабах потом, когда при деньгах будем… Ты слушай… – он наклонился к деду и продолжил, – у меня здесь, в Москве, живет родная сестра. Она лет пять назад очень удачно вышла замуж за одного чиновника. Так вот, муж её не простой – работает в Министерстве речного транспорта, а недавно, на нашу удачу, его перевели курировать туристические и пассажирские суда. Так что теперь он там в курсе всех событий. Тут и родился мой гениальный план. Я с ним уже перетер нашу историю. Он обещал, что все устроит наилучшим образом.