Страница 31 из 129
XX
Окно кабинета Эйнара Рённа в штабе уголовной полиции на Кунгсхольмсгатан выходило во двор, открывая хозяину вид на огромный котлован. Постепенно из этой ямины вырастет, заслоняя вид, новое роскошное здание ЦПУ. От ультрасовременного колосса в сердце Стокгольма полиция протянет свои щупальца во все стороны и крепко стиснет ими незадачливых граждан. Ведь не все же могут уехать за границу, и не каждый способен покончить с собой.
Выбор места и гипертрофированные размеры нового полицейского штаба вызвали горячую критику, но в конце концов полиция настояла на своем.
Заветной целью полиции, вернее некоторых ее руководящих деятелей, была власть. Именно стремление к власти прежде всего определяло действия полиции в последние годы. А поскольку полиция до сих пор никогда не выступала в шведской политике как самостоятельная сила, лишь немногие осознали, чем это пахнет, большинству же ее непрекращающаяся активность казалась непонятной и противоречивой.
Новое здание должно служить олицетворением новой силы и власти. Облегчить централизованное управление в тоталитарном духе, а заодно стать крепостью, закрытой для посторонних глаз твердыней. Роль посторонних отводилась в этом случае всему народу.
И еще один важный мотив: над шведской полицией в последнее время много смеялись. Слишком много. Теперь смеху будет положен конец, полагали в соответствующих кругах.
Впрочем, все это пока не выходило за пределы сокровенных чаяний, лелеемых кучкой людей. И то, что при благоприятных политических зигзагах могло трансформироваться в министерство ужаса и кошмара, пока что было всего лишь огромной яминой в каменистой почве острова Кунгсхольмен.
И попрежнему из окна Рённа можно было свободно обозреть верхнюю часть Бергсгатан и пышную зелень Крунубергского парка.
Мартин Бек встал с кресла и подошел к окну. Ему было видно даже окно той самой квартиры, где Карл Эдвин Свярд месяца два пролежал мертвый и всеми забытый.
— Прежде чем стать специалистом по ограблениям банков, ты расследовал один смертный случай. Фамилия покойного — Свярд.
Рённ смущенно хихикнул.
— Специалистом… Не сглазь!
Рённ был человек как человек, но в характере — ничего общего с Мартином Беком, поэтому сотрудничество у них никогда не ладилось.
— Но насчет Свярда ты прав, — продолжал он. — Я как раз занимался этим делом, когда меня отрядили в распоряжение специальной группы.
— Отрядили в распоряжение?
— Ну да, направили в спецгруппу.
Мартин Бек поморщился. Сам того не замечая, Рённ сбивается на военный жаргон… Два года назад в его речи не было словечек вроде «отрядили в распоряжение».
— Так, и к какому же выводу ты пришел?
Рённ помял свой красный нос и пробурчал:
— Я не успел копнуть как следует. А почему ты спрашиваешь?
— Потому что это дело, как известно, поручили мне. Своего рода трудовая терапия.
— Угу… Дурацкое дело. Прямо как начало детективного романа. Убитый старик в комнате, которая заперта изнутри. А тут еще…
Он умолк, словно чегото устыдился. Еще одна несносная привычка, его поминутно надо подстегивать. Скажем, так:
— Ну, что еще?
— Да нет, просто Гюнвальд сказал, что мне следовало бы тотчас арестовать самого себя.
— Это почему же?
— В качестве подозреваемого. Да ты погляди — видишь? Дескать, я мог сам застрелить его отсюда, из окна моего кабинета.
Мартин Бек не ответил, и Рённ окончательно смешался.
— Да нет, это он пошутил, конечно. И ведь окно Свярда было закрыто изнутри. И штора опущена, и стекло целое. К тому же…
— Что к тому же?
— К тому же я никудышный стрелок. Один раз с восьми метров промахнулся по лосю. После этого отец не давал мне ружья. Только термос доверял, водку да бутерброды. Так что…
— Что?
— Да ведь тут двести пятьдесят метров. Если я с восьми метров из ружья по лосю промазал, так из пистолета вообще в тот дом не попаду! Ох, ты извини меня, ради Бога… Я просто не подумал…
— Что не подумал?
— Да нет, я все время говорю про пистолеты, про стрельбу, а ведь тебе это должно быть неприятно.
— Ничуть. Ну и что же ты всетаки успел сделать?
— Да почти ничего, как я сказал. Провели криминалистическое исследование, но к тому времени там уже столько натоптали… Еще я позвонил в химическую лабораторию, спросил, проверяли руки Свярда на следы пороха или нет. Оказалось, не проверяли. И в довершение всего…
— Ну, что?
— Да то, что трупа уже не было. Кремировали. Хорошенькая история. Дознание, называется.
— А биографией Свярда ты занимался?
— Да нет, не успел. Но я задумал было одно дело.
— Какое же?
— Сам понимаешь, если человек убит из пистолета, должна быть пуля. А баллистической экспертизы не провели. Ну я и позвонил патологоанатому — между прочим, оказалась женщина, — и она сказала, что положила пулю в конверт, а конверт этот кудато засунула. Словом, халатность на каждом шагу.
— А дальше?
— А дальше она никак не могла найти его, конверт этот. Я ей велел, чтобы непременно разыскала и отправила пулю на баллистическую экспертизу. На а потом дело у меня забрали.
Глядя на дома вдали на Бергсгатан, Мартин Бек задумчиво потер переносицу большим и указательным пальцами.
— Послушай, Эйнар, — сказал он. — А что ты лично думаешь об этом случае? Твое частное мнение?
В полиции личное и частное мнение о следственных делах обсуждается только между близкими друзьями.
Мартин Бек и Рённ никогда не были ни друзьями, ни недругами.
Рённ примолк, неприятно озадаченный вопросом Мартина Бека. Наконец он заговорил:
— Помоему, в квартире был револьвер, когда туда вломились полицейские.
Почему именно револьвер? Очень просто: гильзу не нашли. Стало быть, Рённ все же коечто соображает. В самом деле, на полу — скажем, под трупом — лежал револьвер. Потом ктото его забрал.
— Но ведь тогда выходит, ктото из полицейских врет?
Рённ уныло мотнул головой.
— Угу… То есть я сказал бы подругому: просто они дали маху, а потом решили покрывать друг друга. Допустим, Свярд покончил с собой и револьвер лежал под трупом. Тогда ни полицейские, ни Гюставссон, которого они вызвали, не могли видеть его, пока тело оставалось на месте. А когда труп увезли, у них, вернее всего, опять же руки не дошли пол проверить.
— Ты знаешь Альдора Гюставссона?
— Знаю.
Рённ поежился, но Мартин Бек воздержался от неприятных вопросов. Вместо этого он сказал:
— Еще одно важное дело, Эйнар.
— Какое?
— Ты разговаривал с Кристианссоном и Квастму? Когда я вышел на работу в понедельник, только один из них был на месте, а теперь ни одного застать не могу — первый в отпуску, у второго выходной.
— Ну как же, я обоих вызывал сюда.
— И что они показали?
— То же самое, что написали в донесении, ясное дело. Что с той минуты, когда они взломали дверь, и пока не ушли, в квартире побывало только пятеро.
— То есть они сами, Гюставссон и двое, которые увезли тело?
— Точно так.
— Ты, конечно, спросил, смотрели ли они под трупом?
— Угу. Квастму сказал, что смотрел. А Кристианссона вывернуло наизнанку, и он предпочел держаться подальше.
Мартин Бек продолжал нажимать.
— И потвоему, Квастму соврал?
Рённ почемуто замялся.
«Сказал ведь „а“, — подумал Мартин Бек, — так не тяни, говори „б“!»
Рённ потрогал пластырь на лбу.
— Недаром мне говорили, что не дай Бог попасть к тебе на допрос.
— А что?
— Да ничего, только похоже, что верно говорили.
— Извини, но, может быть, ты всетаки ответишь на мой вопрос?
— Я не специалист по свидетельской психологии, — сказал Рённ. — Но мне показалось, что Квастму говорил правду.
— У тебя концы с концами не сходятся, — холодно заметил Мартин Бек. — С одной стороны, ты допускаешь, что в комнате был револьвер, с другой стороны, считаешь, что полицейские говорили правду.