Страница 21 из 129
Мальмстрём побрызгал дезодорантом под мышками и в других местах.
— Всето ты знаешь, — сказал он.
— К тому же ничего особенного в них нет. Просто тебе так показалось после долгого поста.
Минутудругую они обсуждали подробности, потом Мальмстрём достал новое белье и носки, разорвал полиэтиленовую упаковку и начал одеваться.
— Этак ты все свое состояние на трусы растратишь, — заметил Мурен. — Непонятная страсть, ейбогу.
— Да, цены растут — кошмар.
— Инфляция, — сказал Мурен. — И виноваты мы сами.
— Мы? Ты что, столько лет в кутузке…
— Мы кучу денег выбрасываем на ветер. Все ворюги — жуткие моты.
— Уж только не ты.
— Так ведь я редкое исключение. Кстати, у меня немало уходит на еду.
— Ты жмот, в Африке даже на девочек не хотел раскошелиться. По твоей милости мы три дня так ходили, пока даровых не нашли.
— Мной руководили не только финансовые соображения, — сказал Мурен. — И уж во всяком случае не опасение вызвать инфляцию в Кении. А вообщето деньги теряют цену там, где жулье заправляет. Уж если кому сидеть в Кумле, так это нашему правительству.
— Гмм.
— И заправилам из компаний. Кстати, недавно мне попался интересный пример, от чего бывает инфляция.
— Ну?
— Когда англичане в октябре девятьсот восемнадцатого захватили Дамаск, они ворвались в государственный банк и прикарманили всю наличность. Но солдаты ни черта не смыслили в тамошних деньгах. Один австралийский кавалерист дал полмиллиона мальчишке, который держал его коня, пока он мочился.
— А разве, когда конь мочится, его надо держать?
— Цены выросли стократ, уже через несколько часов рулон туалетной бумаги стоил тыщу тамошних крон.
— Разве в Австралии тогда уже была туалетная бумага?
Мурен тяжело вздохнул. С таким собеседником, как Мальмстрём, недолго и самому поглупеть…
— Дамаск — это в Аравии, — мрачно объяснил он. — Еще точнее — в Сирии.
— Надо же.
Мальмстрём наконец оделся и теперь изучал себя в зеркале. Ворча чтото себе под нос, распушил бороду, щелчком стряхнул с модного пиджака незримую пушинку. Потом расстелил на полу еще две купальные простыни рядом с первой, подошел к гардеробу и достал оттуда оружие. Аккуратно разложил его на простынях, принес ветошь и банку «чистоля». Мурен рассеянно поглядел на весь этот арсенал.
— Тебе еще не надоело? — сказал он. — Они же новенькие, чуть не с завода.
— Порядок есть порядок, — ответил Мальмстрём. — Оружие требует ухода.
Можно было подумать, что они готовятся к небольшой войне или по меньшей мере к государственному перевороту: на простынях лежали два пистолета, револьвер, два автомата и три дробовика с укороченными стволами.
Автоматы — обычного шведского армейского образца; на пистолетах и обрезах стояли иностранные клейма.
Тут был девятимиллиметровый испанский парабеллум «файрберд» и пистолет «лама IX А» сорок пятого калибра. Револьвер «астра кадикс» сорок пятого калибра и дробовик марки «марица» — тоже испанские. Еще два ружья — из других уголков европейского континента: бельгийское «континенталь супра де люкс» и австрийское «ферлах» с романтической надписью «Forever Yours».[9]
Управившись с пистолетами, Мальмстрём взялся за бельгийское ружье.
— Тому, кто обрезал этот ствол, самому всадить бы заряд дроби в корму, — проворчал он.
— Может быть, ему это ружье досталось не таким путем, как нам.
— Чего? Не усек.
— Я хочу сказать, что он добыл его не честным путем, — серьезно объяснил Мурен. — Скорее всего, украл.
Он опять приставил к глазам бинокль и немного спустя сказал:
— А всетаки Стокгольм смотрится, честное слово.
— Это как понимать?
— Только им надо любоваться издали. Собственно, даже хорошо, что мы редко бываем на улице.
— Боишься, как бы тебя не обчистили в метро?
— Бывает и хуже. Например, стилет в спину. Или топором по черепу. А попасть под копыта истеричной полицейской лошади — думаешь, лучше? Ейбогу, жаль мне людей.
— Каких еще людей?
Мурен взмахнул рукой.
— Да тех, которые там внизу ходят. Представь себе, что ты все жилы из себя выматываешь, чтобы внести очередной взнос за машину или дачу, а твои дети в это время наркотиками накачиваются. Если жена после шести вечера выйдет на улицу — того и гляди изнасилуют. На вечернее богослужение соберешься — сто раз подумаешь и дома останешься.
— На богослужение?!
— Это я так, к примеру. Положи в карман больше десятки — непременно ограбят. А если меньше десятки — шпана со зла пырнет тебя ножом. На днях я прочел в газете, что фараоны боятся по одному ходить. Мол, на улицах почти не видно полицейских, и поддерживать порядок в городе становится все труднее. Какойто чин из министерства юстиции высказался. Да, хорошо будет уехать отсюда и больше никогда не возвращаться.
— И никогда больше родного бэя не увидим, — уныло пробурчал Мальмстрём.
— Что за вульгарное пристрастие к иностранным словам, — укоризненно произнес Мурен. — Сказал бы попросту: родного залива.
И деловито добавил:
— Кстати, из Кумлы его тоже не видно.
— Ну как же, а по телевизору?
— Не напоминай мне об этом изверге, — мрачно произнес Мурен.
Он встал, открыл окно, взмахнул руками и откинул голову назад, словно обращаясь к массам.
— Эй, вы там, внизу! — крикнул он. И пояснил: — Как сказал Линдон Джонсон, когда держал предвыборную речь с вертолета.
— Кто-кто? — спросил Мальмстрём.
Раздался звонок в дверь. Друзья внимательно слушали комбинацию условных сигналов.
— Похоже, Мауритсон, — Мурен глянул на часы. — Смотрика, даже не опоздал.
— Не доверяю я этому фрукту, — заметил Мальмстрём. — Лучше не рисковать.
Он зарядил один из автоматов.
— Держи. — Протянул автомат Мурену, сам взял «астру» и пошел двери.
Держа револьвер в левой руке — он был левша, — Мальмстрём правой снял несколько цепочек. Мурен стоял метрах в двух позади него.
Мальмстрём рывком распахнул дверь. Гость был готов к такому приему.
— Привет, — поздоровался он, опасливо глядя на револьвер.
— Здорово, — сказал Мальмстрём.
— Входи, входи, — пропел Мурен. — Привет тебе, милое создание.
Гость был весь обвешан сумками и пакетами. Складывая их на стол, он покосился на разложенное на полу оружие.
— Переворот замышляете?
— Всю жизнь только этим и занимаемся, — подтвердил Мурен. — Но в данный момент ситуация не революционная. Раков достал?
— Откуда вам раки четвертого июля?
— А за что мы тебе платим? — грозно произнес Мальмстрём.
— Справедливый вопрос, — подхватил Мурен. — Мне тоже непонятно, почему ты не можешь снабдить нас тем, что мы тебе заказываем.
— Имейте совесть, — сказал Мауритсон. — Я вам все обеспечил, черт дери: квартиры, машины, пушки, билеты, паспорта. Но раки! В июле даже сам король раков не видит.
— Так то король, — возразил Мурен. А ты бы поглядел на столик, за которым сидят наш премьер, и главный профсоюзный босс, и прочие демократы! Небось ломится от раков! Нет уж, придумай оправдание получше.
— И одеколона вашего тоже нигде нет, — поспешно продолжал Мауритсон. — Я весь город обегал, словно ошпаренная крыса, уже который год продавать перестали.
Мальмстрём насупился.
— Зато все остальное принес. А вот почта. — Мауритсон протянул гладкий коричневый конверт Мурену; тот с безразличным видом сунул его в задний карман.
Мауритсон внешне совсем не походил на своих работодателей. Деликатного сложения, рост ниже среднего, возраст около сорока. Гладко выбритое лицо, короткие светлые волосы. Большинство, особенно женщины, находили его симпатичным. Одевался он неярко, вел себя скромно, в глаза не бросался. Словом, весьма распространенный тип людей с незапоминающейся внешностью. Это было ему только на руку, его уже много лет не сажали в тюрьму, не держали под наблюдением и не разыскивали.
9
Навеки твой (англ.)