Страница 105 из 129
Камилла дала ей выплакаться, только протянула носовой платок, в то же время она отметила, что слезы не портили Полли, скорее наоборот. Бледные щеки порозовели, глаза сделались огромными и совсем синими, а брови казались более прямыми и темными, чем всегда.
— Звонила моя свекровь, из Скуги, — сказала, наконец, Камилла. — У нее сильное нервное потрясение. Это она несколько часов назад нашла Альберту мертвой.
Полли грустно кивнула.
— У Елены Вийк всегда хранился запасной ключ от нашего дома. Ведь она наша ближайшая соседка. Оки с Альбертой каждый день перезванивались, когда оставались одни. На всякий случай, узнать, не приключилось ли чего за ночь. И вот… приключилось. — Сколько лет было фру Фабиан?
— Семьдесят. У нее было больное сердце, она думала, что умрет от инфаркта.
— Сердце тут ни при чем. Разве ты не знаешь? — удивилась Камилла. — Разве тебе не сказали, что произошло?
— В редакции не знали подробностей. А как она умерла?
— Отравление угарным газом. Истопила печку у себя в спальне, но слишком рано — закрыла вьюшку.
— Она топила печку, в эту пору? — Задумавшись, Полли прикусила кончик пальца. Она не стала продолжать свою мысль, только пробормотала едва внятно: — Значит, и она умерла на вилле. Там все умирают.
— Что ты хочешь этим сказать? Ведь вилла Альберты — это и твой дом?
— Мой? Да, конечно. Я попала туда, когда мне был всего год, другого дома я не помню. — Полли перестала кусать палец, но сцепила руки так сильно, что суставы хрустнули. Ее голос звучал тихо, но твердо: — Если я не смогу вернуться в этот дом, я сойду с ума. Это точно. Без него я сойду с ума.
Камилле ее порыв показался чересчур патетическим и непонятым, она намеренно перешла на более спокойный тон:
— Не убивайся заранее. Вилла наверняка останется тебе. Ведь Альберта тебя удочерила?
— Удочерила? Нет, не совсем. Она заботилась обо мне. Они с дядей Франсом Эриком вырастили меня, но так и не удочерили. Я всегда знала, что живу на положении воспитанницы и никакого наследства после них не получу.
— Но ведь ты в довольно близком родстве с Альбертой Фабиан?
Полли покачала головой, короткие волосы упали ей на уши.
— Ни с ней, ни с Франсом Эриком Фабианом. Хотя в Лубергсхюттане многие болтали бог знает что.
— Ты имеешь в виду Фабиана, за которого вышла замуж Альберта?
— Да, его. Но когда я родилась, они еще не были женаты. В то время он управлял заводом, был холост и богат. Моя мать была у него экономкой, там всегда собиралось много гостей. Конечно, ни в одного из этих состоятельных людей она не влюбилась, ей приглянулся нищий парень из Англии — вот откуда взялось мое имя. Однако он удрал от нее домой, в Уэльс и там утонул еще до того, как я появилась на свет. У меня есть целый альбом с его фотографиями, я очень на него похожа.
Впервые ученица Камиллы была так разговорчива и откровенна. Певица внимательно слушала ее.
— А что случилось с твоей матерью?
— Умерла от аппендицита. Мне тогда был год и два месяца. Как раз к этому времени Фабиан вышел на пенсию, купил в Скуге виллу на берегу озера и женился на Альберте. Она всегда говорила, что у них не хватило духу бросить меня в Лубергсхюттане на произвол судьбы к милость тамошних сплетниц. Вот они и взяли меня к себе, это было так благородно с их стороны, ведь Альберте был уже пятьдесят один год, ему — шестьдесят восемь, у обоих это был первый брак, и раньше ни один из них с детьми дела не имел. А через семь лет Альберта овдовела и воспитывала меня одна.
— Я ее почти не знала. Какая она была? — спросила Камилла Мартин.
— Для меня — лучше всех. Веселая, добрая, никогда ничего не жалела. У нее были густые темно-рыжие волосы, к старости они, конечно, поседели, но все равно остались волнистыми и густыми. Она часто смеялась. Бывало, бросит уборку, сядет за рояль и играет для меня. Она была профессиональной пианисткой и много лет жила, давая уроки музыки. Она мечтала, чтобы я занималась пением, чтобы я… чтобы я посвятила себя музыке. А теперь… теперь я даже на знаю, хватит ли у меня денег продолжать наши уроки.
Слезы снова подступили к ее глазам, но Камилла сказала довольно сдержанно:
— А почему, собственно, тебе не хватит денег? Если, конечно, желание твое непоколебимо. Ведь у тебя хорошо оплачиваемая работа. Ты служишь секретаршей в еженедельнике «Мы — женщины». Кстати, если не ошибаюсь, ты что-то говорила про интервью, которое вам до зарезу необходимо?
Полли было совестно, что она совсем забыла, какие на нее возлагались надежды и в каком безвыходном положении находится редакция. Материал нужно сдавать в типографию, а Еспер сгорает от нетерпения заполучить новую жертву для сваей статьи.
Полли постаралась, как могла, загладить свою вину. Дождалась, когда Еспер со своей громоздкой аппаратурой примчался на Карлавеген — он считался неплохим фотографом, — и вызвалась доставить пленку в фотолабораторию быстрее любого курьера.
Весь вечер и часть ночи, пока Еспер, запершись у себя в комнате, потел над статьей, Полли не ложилась и без конца подавала ему свежий кофе.
— Есперу обязательно сейчас же ехать в типографию? Ведь до Скуги двадцать миль, он уснет за рулем, — сказала она Мирьям в половине второго ночи.
Мирьям в ночной сорочке перебиралась из комнаты Эдуарда в собственную спальню.
— Верно, — зевнув, согласилась она. — Риск есть. Конечно, хотелось бы печатать журнал где-нибудь поближе к Стокгольму. Но типография «Скуга-постен» сотрудничает с нами на очень выгодных условиях, к тому же печатают они хорошо, а для меня это важнее всего. Там отличный технический руководитель. Один день задержки его не испугает, по его словам, он управится с чем угодно, если рукопись доставят не позже шести утра.
— А нельзя передать текст по телефону или по телетайпу?
— Еспер должен сам проследить, чтобы в верстке все было в порядке, когда старую статью заменят новой.
— Если в редакции обойдутся без меня, я с удовольствием отвезу его в Скугу, — осторожно, но настойчиво предложила Полли.
Как ни странно, Мирьям ухватилась за эту мысль.
— Спасибо, ты окажешь нам большую услугу. Да и тебе из уважения к памяти тети Альберты не мешает появиться в Скуге как можно раньше. Надень черный плащ и постарайся убедить моего дорогого братца, что в Скуге не принято оплакивать близких в желтых бархатных пиджаках. Всего хорошего. Я иду спать.
На переднем сиденье обшарпанного «вольво» рядом с Полли Томссон сидел Еспер. Большую часть пути он дремал. Над задним сиденьем болтался на крючке его темный костюм. Сам он был в пиджаке немыслимого желтого цвета. Полли успела переодеться в черные брюки и черный свитер.
Холодным ранним апрельским утром они миновали поросшие лесом горы и въехали в безлюдный городок. Оставив позади мост через реку, Полли свернула на Мальмгатан, затем они выехали на Блекслагарегатан. Бледное солнце серебрило заснеженную поверхность озера.
Еще поворот, и путь окончен.
Они остановились возле причудливой деревянной розовой виллы с крылечками, мезонинами и белыми резными балконами.
Полли нерешительно вылезла из машины и вошла в калитку. Никакой колючей проволоки из ее ночного кошмара, и парадная дверь не заколочена. Ничто не мешало ей вынуть из сумки ключ, вставить его в замочную скважину и открыть дверь.
— Тебе не кажется, — раздался у нее за спиной голос Еспера, — что Альберта в доме и вот-вот выйдет нам навстречу?
— Кажется, — тихо ответила Полли. — Я только об этом и думаю.
Но думали они, наверное, о разных вещах.