Страница 20 из 28
– А мы при нем, при инспекторе, – промурлыкала я.
– Господин военный, может, и при инспекторе, военные с полицейскими завсегда парочкой ходють…
Лица у Барраки и Улафа вытянулись одинаково – похоже, впервые услышали о таких своих занятных привычках.
– …а леди в полиции делать нечего!
«Да ты мудрец, парень!» – я насмешливо покосилась на Барраку.
– Говорите, кто такая есть!
– Леди Летиция де Молино, – представилась я, и лицо парня тут же вспыхнуло торжеством:
– А вас таки пускать не велено, потому как нету у нас тут таких! Заворачивайте оглобли, леди, хоть разом со всей коляской, хоть сама по себе!
Улаф сдавленно хрюкнул и уткнулся лицом в ладонь, я поглядела на веснушчатую физиономию сторожа почти влюбленно и пропела:
– Что надо спросить, господин инспектор?
– Откуда знаешь, что леди нельзя пускать, если у вас таких леди нет? – покорно пробурчал нахохлившийся как ворон Баррака.
Сторож в ответ снисходительно улыбнулся:
– Знать, сударь полицейский – то дело не мое! Велели такую леди не пускать – вот я и говорю, что пускать не велено!
– Сказал – и молодец, – ломким от смеха голосом выдавил Улаф. – Или тебе от леди отстреливаться велели, как на Последнем Рубеже?
Сторож явственно призадумался, а все еще похрюкивающий от смеха Улаф выдавил:
– Поехали! – и коляска в очередной раз тронулась.
Я извернулась, опираясь локтями на сложенный верх коляски и спросила:
– А кто не велел?
– Никто не велел! – довольно объявил сторож и повернул обратно к воротам.
– Да не отстреливаться! Не пускать! Лорд или жена его? – уже прокричала я – фигура сторожа неторопливо удалялась.
– Так хозяйка! – сложив ладони рупором, протрубил сторож. – Еще третьего дня Тита, ейная горничная значит, прибегала!
– Понятно, – прошептала я, возвращаясь на сидение.
Одуряющий запах магнолий плыл над аллей, тяжелый жаркий воздух начал пошевеливать легкий ветерок. Коляска выкатила из аллеи и принялась огибать широкую стриженную лужайку. Навстречу медленно выплывал дом с колоннами и широко раскинутыми крыльями пристроек, томно-белый на фоне заходящего солнца. А позади играло полосами заката… море. Море!
– Растрогались, леди? – пробурчал Баррака, то ли недовольно… то ли… сочувственно?
– Море… – улыбнулась я. – Я так давно его не видела… и не слышала… – сморгнула невольно навернувшиеся слезы.
Придерживая кепку, через лужайку напрямик мчался… мастер с фабрики. Как его, Рикардо? Я провожала его взглядом, пока он не скрылся за углом дома. В общем-то, ожидаемо… Да и не все ли равно?
Я прикрыла глаза, отдаваясь тихому, но когда-то такому привычному рокоту волн. Шшшурх… Шшшурх… Я тоже раньше думала, что море на таком расстоянии не услышишь. Но стоило расстаться с ним на каких-то пятнадцать лет, и понимаешь, что здесь, в этом доме его звук – везде. И ветер над лужайкой доносит тихие вздохи, и гравий под колесами шуршит совсем не так, как в столице, а будто камешки на пляже перекатываются. И даже в нахмуренном дворецком, слишком легко для его возраста сбежавшем по ступенькам навстречу коляске, было что-то неисправимо моряцкое. В общем-то, и было…
– Здравствуй, Костас! Я вернулась! – выдохнула я, в ворохе юбок почти вываливаясь из коляски прямиком ему на руки.
– Су… сударыня?
Он меня едва не уронил!
– Это Костас! Служил юнгой на корабле, его еще дедушка де Молино забрал с собой, когда уходил в отставку. Ну же, Костас! – я повернулась к застывшему как статуя дворецкому. – У меня что, появился обезображивающий шрам через все лицо? Только в этом случае вы сможете сделать вид, что не узнаете меня, мой старый… друг.
Костас едва заметно дрогнул, по лицу его как в калейдоскопе замелькали: испуг-растерянность-неуверенность-безнадежность-смирение-злорадство-радость-гнев… и он коротко поклонился, прикрывшись положенной по должности невозмутимостью.
– Прошу вас! Лакеи заберут багаж.
– Завтра заберут! Как только полиция его сюда доставит, – я просунула руку Улафу под локоть – поддержка не помешает. Во всех смыслах.
Следом за Костасом мы неторопливо двинулись вверх по лестнице. Я привычно поддернула юбку, чтоб не зацепиться подолом за старую выщерблину в мраморной ступени, и уже вздрогнула сама. Я не ожидала, что помню даже это!
– Полиция вам не курьерская служба, чтоб вещи таскать! – мне в спину проворчал нагнавший нас Баррака.
Я задумалась: пусть его или не давать инспектору спуску? Что-нибудь вроде: «Вы у всех задержанных вещи присваиваете или только мои платья приглянулись?» Как-то мелко это… Пока думала, выбор закончился – я уже промолчала. Костас распахнул дверь.
У ведущего меня под руку Улафа невольно вырвался облегченный вздох, когда тяжелый жаркий воздух сменился прохладным полумраком. Да что там, и меня проняло! Я запрокинула голову к потолку, позволяя сквознячкам, юркими змейками снующим между искусно прорезанными окошками, охладить разгоряченное лицо. Высокий свод, выложенные сине-зеленой, прохладной даже на вид, мозаикой, точно парил над головой. Парадная лестница, не тяжеловесная, как в столичных домах, а прихотливо изогнутая, будто виноградная лоза, невесомо взмывала к портрету юной бабушки де Молино в летящем белом платье, и дедушки в пузырящейся на ветру рубахе…
В глазах опять предательски защипало.
Я и забыла уже, как красив мой дом.
– Кто вы такие? Костас, кто это? – раздался… нет, не визгливый, леди не визжат… почти-визгливый женский голос.
А, нет, уже давно не мой…
Я торопливо сморгнула.
Опираясь округлой рукой на широкие мраморные перила, на изгибе лестницы застыла темноволосая леди со зло поджатыми губами. Она всегда была полновата, а с возрастом обещала располнеть еще больше… и надо же, взяла, и не сдержала обещание! Так и осталась знойной южной красавицей с приятными округлостями. Разве что постарела… Немножко. Совсем немножко. Будто не пятнадцать лет прошло, а пять. И ведь не маг ни капельки, даже обидно!
– Добрый вечер, Марита! – тон у меня вежливый, а слова – издевательские. Вечер я ей безнадежно испортила, по глазам видно.
Марита изобразила фальшивое удивление – брови демонстративно поползли вверх…
– Не стоит, – я покачала головой. – Ты начнешь восклицать, что впервые меня видишь, а у меня документы с собой. И вообще я тут с полицией, – я кивнула на Барраку. – Неловко потом будет… перед родственником. Позволь представить тебе – лорд командор Улаф Рагнарсон. А это, дорогой кузен, леди де Молино. Жена моего старшего брата Тристана.
– Рагнарсон? У де Молино нет таких родственников, – мазнув по коротко поклонившемуся Улафу невидящим взглядом, процедила Марита.
– А у Тормундов есть.
Некоторое время она еще боролась с собой – взгляд ее метался между Барракой, Улафом, мной. Прикидывала: полиция ведь… и родственничек этот… нежданный… И наконец сдалась. Лицо ее дернулось от ярости, Марита вцепилась обеими руками в перила и подалась вперед, точно хотела ринуться на меня сверху лестницы, как орлица на добычу.
– И досстало же наглости явиться! После стольких лет! Еще и с полицией!
Костас едва заметно расслабился – в глазах его мелькнуло облегчение.
– Как же я могла пропустить похороны моего дорогого старшего брата! – сладко-сладко протянула я.
Костас напрягся снова – и не только он: дернулся Баррака и даже Улаф поглядел удивленно.
– Похороны? Какие… Что ты говоришь? – вот теперь Марита в самом деле взвизгнула – пронзительно, как укушенный поросенок. – Ты… ты…
Наверху хлопнула дверь, послышались торопливые шаги:
– Марита? Что здесь происхо…
– А вот и он! – я подхватила юбки, вихрем взбежала по лестнице и прежде, чем Тристан успел хотя бы слово сказать, с размаху пала ему на грудь.
Брат пошатнулся и обхватил меня за плечи, не столько обнимая, сколько стараясь удержаться на ногах.
Я тут же отстранилась, вглядываясь ему в лицо, и с чувством выпалила:
– Удивительно хорошо выглядишь… для того, кто лежит при смерти!