Страница 5 из 22
– Дмитрий Аркадьеви-ич! – уже издалека прокричала Лидия. – Маменька велела передать, чтоб в Екатеринославе вы с батюшкой нас навести-или-и! Всенепременно-о-о! А вы не смейте меня за руку хватать! Вот вам, вот… Негодяй! – И она снова кинулась в погоню за суетливо лавирующим Ингваром, продолжая колоть его зонтиком.
Глава 2
Жизнь по средствам
Митя задумчиво покивал, потом покачал головой и, так ничего и не решив, зашагал по тропинке к поместью. Следы двухмесячной работы их нового управляющего, Свенельда Карловича, были видны даже здесь. Еще недавно едва заметная тропка через заросший парк теперь была выложена кирпичом, да и парк если не подстрижен – не до садовника им пока, – то хотя бы все кучи старого мусора вывезены, а сломанные деревья распилены на дрова. Митя нагнулся, нырнул под нависающую ветку и выбрался к цветнику перед домом. С присущей Свенельду Карловичу немецкой аккуратностью цветник был обложен бордюром из того же битого кирпича и перекопан, ни одного из беззаконно разросшихся полевых цветов не было оставлено. Помещичий дом красовался свежей побелкой на деревянных, а теперь снова успешно прикидывающихся мраморными колоннах, новехонькой крышей и заново вставленными стеклами в окнах. Право же, за это можно простить Свенельду Карловичу даже такого братца, как Ингвар. Когда Анна Владимировна, бывшая супруга Свенельда Карловича, потребовала у строгого и экономного супруга развод, выставив его вон из возрожденного его трудом, но принадлежащего ей имения, это, конечно, стало ударом для братьев Штольц… и удачей для Мити и его отца.
«Впору букет Анне Владимировне поднести… из тех самых, выполотых с клумбы сорняков». И стоило бы… если бы легкомысленная Анна тут же не вышла замуж за такого мерзавца, как старший Лаппо-Данилевский. Мошенника, прохиндея, нарушителя кладбищенского спокойствия и попросту убийцы, увы, непойманного. А потому для всех, кроме Мити, он оставался самым богатым и влиятельным помещиком губернии, гласным в земстве от дворянства и прочее, и прочее.
Внутри дом пах сырой побелкой. Вычищенные печи сверкали обновленными изразцами, да поскрипывали под ногами недавно перестеленные дощатые полы. Митя неприязненно поморщился – ему все же хотелось паркет. Но Свенельд Карлович настаивал «на ремонте по средствам», а отец его безоговорочно поддерживал. Теперь эта доска останется здесь на долгие годы: даже если имение начнет приносить доход, навряд ли захочется снова выносить мебель да заменять полы. И будет как в деревенской хате: осталось вместо ковров домотканые половики постелить! Когда людям недоступен стиль… он им недоступен, и все.
– Ап-тяп-тяп-тяп, чё деется, деется-от! – Мимо хлопотливо прокатилось нечто, похожее на плотно скатанный комок шерсти, сверкнули крохотные глазки-буравчики. – Молодому панычу наше почтение! Ап-тяп-тяп! – И комок торопливо умелся в анфиладу комнат. Оттуда немедленно раздался грохот перевернутого ведра, заругался женский голос, а самозваный лакей Степка, приблудившийся к ним в памятный день приезда, да так и оставшийся в доме, пронзительно заорал:
– Говорил тебе: дочиста отмывай, дочиста! Тогда и домовой серчать не будет!
Митя передернул плечами и направился к единственной полностью обставленной комнате в поместье – кабинету управляющего. Анна Владимировна, а вернее, ее новый муж, без всяких угрызений оставив себе многолетние плоды трудов старшего Штольца – от электрических ламп в доме до скифского золота, все же переслал в поместье Меркуловых письменный стол и шкафы с агрономической литературой.
– А, Митя, наконец-то ты соблаговолил уделить нам внимание… среди всего множества твоих важных дел. – Отец обернулся на стук в дверь. – Если бы Ингвар не сказал, что ждем, Переплут знает, когда б мы тебя увидели!
И что теперь: жаловаться, что милейший Ингвар много чего успел сказать, единственное позабыл – передать, что Митю ждут? Нет уж, жалобщик всегда выглядит ребенком, а вовсе не светским человеком, каким, безусловно, является он, дворянин Дмитрий Меркулов, сын урожденной княжны Белозерской из Кровной Знати… и выбившегося из низов полицейского сыщика, ныне назначенного возглавить новосозданный департамент полиции всей Екатеринославской губернии.
– Я же здесь! – хмыкнул Митя и со всем изяществом светского человека и дворянина опустился на единственное оставшееся сиденье – сколоченный из старых ящиков занозистый топчан. Все едино брюки, кое-как заштопанные местными бабами, после того как подлец Алешка Лаппо-анилевский уничтожил весь его петербургский гардероб, беречь уж поздно.
Свенельд Карлович бросил на него быстрый проницательный взгляд, и Митя поторопился заговорить:
– Я шел от причала и думал, как мы вам обязаны, Свенельд Карлович! За два месяца вы совершили чудо: превратили эти руины… – он изящно повел рукой, – в руины, которые по крайности не валятся на голову. Еще б канализацию сюда провести… Право же, эта будка на заднем дворе нас всех унижает. Меньше, конечно, чем выгребная яма, что была на ее месте…
И невозмутимо встретил устремленные на него недовольные взгляды. Отцу-то что не нравится?
– Мне, конечно, весьма лестно ваше доброе мнение, Дмитрий, – с обстоятельной тяжеловесностью начал немец. – Но мы как раз говорили с Аркадием Валерьяновичем, что дела наши совсем не так хороши, как мы рассчитывали. – Он подтянул к себе стопку бумаг, удивительно растрепанную для этого кабинета, где даже книги в шкафу выстроились по росту. – Мы уже обсуждали, мой ярл… – Свенельд Карлович склонил голову перед отцом, напоминая, что принес тому клятву дружинника-хирдманна, а значит, не только жизнью, но и честным посмертием отвечает за каждое слово, – что посадить хоть что-то на пахотных землях поместья удастся не ранее следующего года. Но даже это вызывает у меня некоторые сомнения. Мы с герром Лемке покамест лишь очищаем земли от бурелома с помощью наших пароботов, и должен заметить, что за годы запустения почва изрядно выветрилась и нуждается в восстановлении. Можно посадить кормовые культуры из неприхотливых, но должен отметить, что и они, в свою очередь, истощают пахотные площади…
«Никогда, – подумал Митя, чувствуя, как сознание его тихонько уплывает, словно погружаясь в мутный противно-теплый бульон, – никогда я не буду заниматься сельским хозяйством. Чем угодно, только не этим… клевером. – Он содрогнулся. – И люцерной».
– Мы предполагали продержаться за счет заводиков, что построил на ваших землях покойный господин Бабайко… – Штольц обозначил легкий поклон в сторону Мити, а тот важно кивнул в ответ.
Имение принадлежало отцу, но заводы, а точнее, слепленные на скорую руку беззаконные – и беспошлинные – цеха были его, Митиной, воинской добычей, самой настоящей, взятой по древнему дружинному праву, – и многие ли могли похвастаться таковой в неполные шестнадцать лет? Отец, наоборот, хмурился: не мог принять, что его, лучшего сыщика питерской полиции, расследовавшего дела Императорской Семьи и награжденного лично из рук Его Величества Александра Александровича III Даждьбожича, чуть не убил местный лавочник, чтобы скрыть нелегальную деятельность в подаренном отцу имении. Правда, весьма обширную деятельность, весьма…
– Мои расчеты оказались целиком неверными. – Штольц снова склонил голову перед отцом, давая понять, что принимает гнев признанного ярла. Отец молчал, и Свенельд Карлович отчеканил: – Я вновь не учел особенностей… гхм… мышления местных жителей.
Митя вздернул бровь (одну, только одну, так выразительнее!): Свенельд Карлович и впрямь считает, что у здешних еще и мышление имеется?
– Никто… верите ли, господа, никто из окрестных крестьян… – Штольц развел руками. – …Не согласился работать! Скорее с голоду умрут, чем заработают копейку для своих семей там, где трудились мертвецы! – с отвращением закончил он.