Страница 11 из 61
Идалина все время слышала стук мотыг — тап, тап, тап, — этот стук, казалось, звал ее: ведь хозяин платит поденно; если сеньор Васко узнает, что она не работает, а болтает, ему это не понравится.
— Прощай! Мне нужно идти… — У нее сжалось сердце оттого, что ей приходится так прощаться, но ничего нельзя было поделать — рядом работали поденщики.
Орасио глядел на девушку со смешанным чувством нежности и страдания. Тревожная мысль сверлила его мозг. Наконец у него вырвалось:
— Ты будешь ждать?
Она повернулась к нему:
— Ждать чего?
— Меня… — смущенно пробормотал он.
В глазах Идалины опять появилось удивление.
— Это еще что за глупость? Почему же мне не ждать?
— Тогда прощай…
Он снова зашагал через поле…
Орасио миновал мост и опушку леса. День становился все пасмурнее. Юноша шел, охваченный беспокойством. Только теперь ему пришли на ум слова, которые он должен был сказать Идалине, слова, которые должны были ее окончательно убедить. Ему казалось, что он выразился недостаточно ясно, что прощание было слишком коротким, что все осталось нерешенным, что невеста не дала ему настоящего обещания.
Он шел по узкой долине, где бежала маленькая речка. Это был почти прямой, бесконечный коридор; создавалось впечатление, что он проложен кораблем, который как бы оставил здесь форму своего корпуса в виде буквы U, углубленной в основании выступом киля. По этой ложбинке и текла Зезере. Она была тут еще совсем в младенческом возрасте и едва виднелась меж побелевших скал, которые высились посреди потока и вдоль окаймлявшего берега вереска. По обеим сторонам реки терпеливые руки засеяли рожью немногие пригодные клочки земли и построили пастушеские хижины. Вокруг вздымались отвесные склоны гор, и по ним скользили, задерживаясь на мгновение, клочья тумана.
Уже больше часа шагал Орасио по дороге, тянувшейся вдоль гигантской расселины, когда вдруг заметил, что рядом нет Пилота. Он обернулся. Пес, опустив морду, плелся далеко позади, с трудом передвигаясь на трех лапах. Время от времени он ложился, минуту отдыхал, затем, хромая, снова продолжал путь, покорный своей участи. Орасио задержался, наблюдая за собакой. Пилот не замечал, что хозяин ждет его, но когда до его ушей донесся свист, поднял голову. Сразу повеселев, завилял хвостом, глаза у него заблестели. Он хотел поскорее добежать до хозяина, чтобы тому не пришлось его дожидаться, но это ему не удавалось. Он с трудом ставил ушибленную лапу на гравий и, стараясь сохранить равновесие, медленно двигался вперед. Наконец, побежденный, он свалился в десяти шагах от хозяина, смиренно поглядывая на него. Орасио подошел, взял пса на руки и зашагал дальше. Теперь он готов был просить у него прощения.
Внезапно Орасио увидел вдали Валадареса. Он шел с пустыми руками — без мотыги, без посоха. Что здесь делает хозяин, так далеко от дома и в такое время? Ходил к Тонио? Но все, что нужно, он мог передать через него, Орасио. Да и сыры он не несет…
Валадарес подошел и поздоровался:
— Добрый день! Пришел, значит? Тонио здесь, недалеко. А я решил поглядеть землю под паром… Что это с собакой?
— Да вот захромала…
Орасио показалось, что хозяин говорит с ним каким-то неестественным тоном; он не успел ни о чем спросить: Валадарес тут же простился и ушел…
Постепенно долину заволокло туманом. Немного спустя с неба послышался долгий глухой грохот, будто бог там, на высоте, передвигал свою мебель. Бах! — уронил он какую-то тяжелую вещь. И наступила тишина, сырая тишина, как в глубине шахты.
Человек и собака находились у самого истока Зезере. Молчание земли нарушалось теперь только звоном рассеянных тут и там колокольчиков. Орасио услышал голос Тонио, раздраженно звавшего овец, но ничего не мог разглядеть в густом холодном тумане, который казался беспредельным.
Он опустил Пилота на землю и крикнул:
— Тонио! Тонио!
Издалека ему ответил голос:
— Я здесь… Иди сюда!
Орасио отважился ступить несколько шагов, но немного спустя снова закричал:
— Тонио! Эй, Тонио! Где ты?
— Я здесь…
Орасио начал различать дорогу, которая белела у него под ногами. Звон колокольчиков слышался теперь отчетливее, и время от времени доносилось блеяние заблудившейся в тумане овцы.
Он увидел башмаки и конец посоха Тонио прежде, чем его лицо. Тонио стоял обессиленный, прислонившись к скале. Увидев Орасио, он бросил посох.
— А ну-ка, дай тебя обнять! — он крепко прижал Орасио к груди. — Ну, как ты? Похоже, что военная служба пошла тебе на пользу…
Это было первой радостью, которую Орасио испытал за день. Из всей семьи Валадареса ему нравился один лишь Тонио. Они провели вместе детство и первые юношеские годы. Разлучаясь летом, когда Орасио пас стада в горах, они, как только овцы возвращались на зиму, постоянно были вместе, росли и трудились, выполняя тысячу работ, которые Валадарес всегда находил и дома и на своих участках для сыновей и юноши-батрака. Иногда Орасио был для Тонио ближе, чем родной брат. Дважды он просил у отца прибавки для своего друга, но безуспешно…
— Я знал, что ты вернулся, но не думал, что так быстро окажешься здесь… Ты что, разве не женишься? — спросил Тонио.
Орасио неопределенно пожал плечами. И тут Тонио подумал, что ему будет труднее, чем казалось вначале, сказать Орасио то, что ему поручено.
На ближнем склоне зазвенел одинокий колокольчик.
— Вот ведь где ее носит! — проворчал Тонио, стараясь отвлечься от неприятных мыслей. — Скот у меня разбегается… А тут еще туман…
То и дело мимо них проходила какая-нибудь овца; она проплывала в тумане, как в подводном пейзаже, и ее белая шерсть словно растворялась, превращаясь в туман. Размахивая посохом, Тонио пытался направить овцу к проходу между двумя утесами. Но уже через три шага она пропадала в клубах тумана. Рядом с ними виднелась морда Лохматого; у него как будто не было туловища — казалось, в воздухе висит только большая голова сторожевого пса.
— Скажи, как тебе там жилось?
— Вначале приходилось трудно, а потом привык, что ж поделаешь! — Орасио невесело улыбнулся.
— Ты должен мне рассказать все подробно. Когда я вспоминаю, что, не похлопочи за меня викарий, и мне пришлось бы идти в армию, даже дрожь берет!
Туман, гонимый свежим ветром, начал рассеиваться. Над их головами снова послышался грохот. Орасио тревожно посмотрел на небо:
— Боюсь, пока доберемся со скотом до Наве, вымокнем…
— Похоже на то, — согласился Тонио. — Лучше переждем грозу здесь, в хижине.
Теперь туман вокруг них поднялся кверху; среди скал появились спокойно пасущиеся овцы. Тонио позвал их:
— Чиа, чиа, старушки!
Овцы приблизились к нему, а тех, что не слушались, он подогнал камнями. Лохматый, огромный горный пес, и Пилот — они уже успели обнюхать друг друга — затрусили позади последних овец, чтобы те не отставали от стада.
Проход между двумя утесами, казалось, был прорублен сказочной рукой и вел к гробнице некоего божества. Он служил естественными воротами в котловину, где зарождалась Зезере. Через эти ворота и проходили овцы, подгоняемые камнями и палками. Тонио пересчитывал их.
— Четырех не хватает, но, может, они уже там, внутри…
В котловине туман, зажатый скалами, поднимался медленнее. Но уже виднелась земля, покрытая зеленой травой, которую поедало стадо; внизу зигзагами бежала река.
Тонио еще раз пересчитал овец и успокоился: все налицо. Потом свернул цигарку и предложил Орасио табак и бумагу. Этот момент показался ему подходящим, чтобы начать разговор, но он удержался. Может быть, удобнее потом, когда они присядут. Надо подойти издалека; Орасио смышленый парень, так сразу начинать не следует.
Неподалеку стояли хижины, которые некогда соорудили пастухи. Эти домики, не намного выше собачьей конуры, были сложены из камня и примыкали к скале. Входили в них, согнувшись, через узкие и низкие дверки, передвигаться внутри можно было только на четвереньках. Тонио подвел Орасио к одному из этих убежищ, и они уселись у входа.