Страница 6 из 30
Анатолий уже успел заметить и оценить эту способность Степана Федоровича делать многозначительные паузы. Шкред, вздохнув, как бы нехотя продолжал:
— Зачем же так, сынок, говорю ему, ведь она тебе жизнь дала. Не горячись, подумай хорошенько… Посоветовались мы с замполитом, как приободрить парня, как помочь ему утвердиться на службе, поднять настроение. А вскоре и случай такой представился… Проложили мы учебный след на контрольно-следовой полосе — КСП, объявили тревогу. И можете себе представить: тот солдат первым обнаружил след и доложил об этом на заставу! Мы его, конечно, отметили. После этого — как подменили парня — общительнее стал, деятельнее, жизнерадостнее. Перед увольнением подходит ко мне и спрашивает: «Товарищ капитан, ну как же мне дальше-то быть, ехать-то куда?»
Анатолий внимательно ловил каждое слово Шкреда.
— Езжай, — говорю, — к матери, а там видно будет. Поехал парень в родную деревню, стал механизатором в колхозе, на бульдозере работает. А через год письмо прислал, нас с Аней на свадьбу приглашал, — и озорные лучистые глаза Шкреда сощурились в улыбке. — О-о, сколько у нас с ней этих приглашений! Служить бы некогда было, знай только разъезжай по свадьбам! Между прочим, Валерий Костин, помнишь, в самом начале о нем рассказывал, ну заводила наш, организатор хороший, приезжал сюда в отпуск с женой. Перед солдатами выступал, о своей службе рассказывал, о дружбе, о теперешней работе… Он сейчас в Рязани старшим уполномоченным угрозыска…
— Крестным отцом Степана считает, — добавила Анна Ивановна.
— Э-э, милая! Если бы собрать всех моих крестников за одним столом, мест не хватило бы даже за большим деревенским. Прикипали люди душой к заставе, и друг к другу, и, наверное, к своему командиру. И мне, скажу тебе откровенно, тяжело было с ними расставаться. Каждый уносил частицу моего сердца, моей души. Видите, совсем бездушным остался, — грустно улыбнулся он. — Очень много, Анатолий Николаевич, Аннушка мне помогала. Ты не молчи, дорогая, рассказывай, как коллектив мы с тобой заставский сплачивали, как все было, лейтенант только жить начинает на границе, ему все это ой как пригодится.
— Да ты, Степан, уже столько нарассказал, что нашему гостю и надоесть может.
— Ну что вы, Анна Ивановна, мне это очень даже необходимо знать.
— Тогда расскажу. Я люблю, чтобы хозяйство домашнее хорошо велось, чтобы свое снабжение было — без этого на заставе туговато приходится: у нас ведь дети, их кормить свежими продуктами надо, чтобы росли здоровенькими. Ну и начали мы с того, что купили в городе четыре курицы, петуха, сделали им со Степаном землянку — там тепло, куры даже зимой неслись. Очистила я от камней, разработала, приспособила для огорода участок земли. Из отряда нам семян прислали, посадила я лук, редиску, укроп, морковь. И представляете — богатый урожай был. Даже сама не поверила! Потом и огурцы на грядках выращивала. Праздники мы, конечно, все с заставой вместе справляли. Торты пекла, разносолы всякие ставила, дичь запекала — столько, бывало, всякого на столе — глаза разбегаются. Все приготовишь, все на столах красиво расставишь, а мужа с солдатами нет. И двенадцать пробьет, а их нет. Один раз в четыре утра Новый год встречали. Видите, Анатолий Николаевич, как мы живем, один лес вокруг. Пятнадцать километров до ближайшего поселка, а до города — в три раза больше. Люди все свои. Даже лоси, смешно сказать, со знакомыми мордами в окна заглядывают. Посидела я посидела дома, да и затосковала. А потом думаю: что ж будет-то, у мужа и так забот полон рот, а я еще капризничать собралась, надо, думаю, делом заняться. За ягодами стала ходить: в старых еловых вырубках малины было ужас сколько!
Анатолий представил себе Анну Ивановну в больших резиновых сапогах. Как она прыгает с кочки на кочку, проваливается в болоте, добираясь до ягодных мест, как едят ее комары («Рот не успеешь открыть, они уже влетают!»). Волосы выбились из-под платка, прилипли ко лбу, глаза сияют…
— Небедная тут земля, — продолжала Анна Ивановна, — все есть: и клюква, и брусника, и черника, и даже малина! А грибов сколько! — доносился до него взволнованный голос, — Анатолий Николаевич, вы же видели, наверное, какая тут тьма грибов. В жизни такого не видела. Только, конечно, руки ко всему приложить надо. Насобирала я с солдатами в тот год ягод, грибов, сварила варенье, насолила, намариновала, насушила столько, что до самой весны на заставской кухне лакомства не переводились. Было чем и с соседями поделиться. Между прочим, муж меня здесь и к рыбалке пристрастил. Я с ребятами чуть что — на озеро иду. Света нет-нет, да и попросит: «Мам, давай на рыбалку съездим!» Отцу-то вечно некогда, вечно он занят на службе, вот я им и за маму и за папу.
— Ну уж решительно протестую, — деланно оскорбился Шкред, — уж ты меня совсем низвела, уничтожила, убила, — продолжал он. — Работы, конечно, много, но никогда не забываю, что я отец, и дома ждут меня не только дети, — обнял он ласково жену.
— Ну ладно, ладно, правду говорю, — притушила его возмущение Анна Ивановна. — На рыбалку сходим, рыбы наловим с солдатами и впрок заготовим: и вялим, и сушим, и солим, прекрасно весь год сохраняется. Да какая — пальчики оближешь! У нас у дороги шесть кедров росло, так и шишковать стала, кедровыми орехами все лакомилась. Так и жили.
Вообще-то я по натуре человек веселый. Самодеятельность люблю, пение, музыку, стихи. Вечера стали устраивать всякие: поэзии, танцев, вопросов и ответов. Интересно было. По-моему, очень важно уметь пошутить, посмеяться, правда, Степа?
— Конечно, правда, милая, — он посмотрел на нее влюбленными глазами, — и ты нам в этом здорово помогла.
— Главное, понять надо, что солдаты далеко от родных, близких людей, попытаться, насколько возможно, заменить им их, — тихо, будто для себя, говорила Анна Ивановна. — На меня, порою, тоже грусть наваливалась, — продолжала она, — но я сразу же старалась отвлечься. Пойду на заставу, посмотрю, что там солдаты делают. Если они идут стрелять — и я с ними. Бывало, стою, старательно вытягиваю руку с пистолетом, да только все равно видно, что не умею. А научиться страсть как хотелось: на границе ведь всякое случается, и владение оружием всегда может пригодиться. Иной раз Степан выстроит всех перед занятием, и я с краешка пристроюсь. Он в шутку скажет: «Кто на «хорошо» выполнит упражнение, — получит один выходной, кто на «отлично» — два». Я скоро так стреляла, что два выходных получать стала, только, правда, не использовала их, — рассмеялась она от души. — А куда тут пойдешь?! В какое кино, в какой театр?! Да двое ребят, а третий скоро появится. Это, милые вы мои, такая заботушка, что уж, простите меня, не до театров, — закончила Анна Ивановна, лукаво поглядывая на лейтенанта Хрустова и все подзадоривая мужа рассказать повесть об их жизни. Но он молчал, уйдя в свои воспоминания. — В мае, когда я Алешку рожать ехала на лесовозе, — продолжала она, — столько страху натерпелась, что и сейчас, как вспомню, дрожу вся. У нас это время здесь еще не весна, но уже и не зима. Никакая машина, кроме лесовоза, пройти не могла. Не знаю, как и доехала. Думала: «Все. Конец мне тут». А вот родила, как видите, уже вовсю бегает — солдат растет! Живем дружно.
Глубокой ночью простился Анатолий с гостеприимной семьей Шкредов. Он заглянул на заставу, увидел в комнате дежурного бодрствующего рядового Дмитрия Сарану, худенького, невысокого, по виду все еще сельского подростка. Хотя девять месяцев уже носил он пограничную форму, но так и не приобрел надлежащей выправки. Трудно давалась ему военная наука.
Хрустов прошелся по коридору, потом вернулся к дежурному и бодро спросил солдата:
— Сарана, как обстановка?
Тот бодро ответил, стараясь попасть в оптимистичный тон офицера:
— Без происшествий, товарищ лейтенант!
— Та-ак, — протянул Хрустов, — понятно! Ночью выеду на проверку нарядов вместе с сержантом Фроловым, поднимите меня в три.
— Есть! — только и ответил Сарана и внимательно посмотрел вслед удаляющему лейтенанту. «Молодой еще, круто взялся, хватит ли силенок так тянуть?! Тут два года выкладываешься, и то, а им всю жисть надо. Интересно, какой он будет годков через десять–пятнадцать… Или, может, он как товарищ капитан хочет. Тот вон сколько лет служит и все на полную катушку.