Страница 2 из 13
─ У меня нет стрелы.
─ Не беси меня! Представь стрелу! Представил? Взгляд вдоль нее. Дыхание выровняй…
─А, хвург! Долго мне так стоять? Руки устали.
─ Да ты издеваешься? Слушай, мало того, что за двадцать шесть лет ты не нашел времени на уроки стрельбы, так еще и сейчас мне мозг имеешь!? Я точно тебя пришибу!
─ Да откуда мне было знать, что меня на смотр определят? Сам же знаешь: я всю жизнь либо за книгами, либо на кухне.
─ Да-да! В курсе. Сказки и стряпня ─ наше все. Куда только твоя мать смотрит…
─ В пол храма она смотрит, ─ огрызнулся Чад. Его мать была из особо верующих эльфиек и каждый день ходила в старую часовню ─ молилась давно ушедшим богам. Не то чтобы вера в богов как-то порицалась или еще что, но уже с три сотни лет они не являли себя нам, заставляя думать о плохом. Даже первосвященники растеряно пожимали плечами на вопросы о небожителях. Они их не чувствовали. А значит не могли благословлять, творить чудеса или проклятья . Не могли помогать. Жители Флида стали полагаться только на себя, постепенно забывая о Богах. Ведь, если и без них неплохо живется, то, может они и не особо нужны?
─ Если бы не твоя рыбная запеканка под цветочным соусом, то черта с два бы я тут стоял. И с тебя двойная порция.
─ С чего бы это? ─ искренне удивился Чад, немного приопуская лук.
─ Считай, компенсация за запущенность. Не думал, что определят на смотр… ─ перекривлял я друга. ─ Руки поднял! Тетиву натяни! Сильнее! Еще сильнее!
─ Не могу больше…
─ Можешь! Ты сын Аллрика, ау! Единственного эльфа нашего Богом забытого Сенталла, что за хвург знает сколько лет стал Шепчущим и получил распределение в Эфлим. Продолжать? Уф… гад! Выбесил-таки!
─ Так я могу отпустить…
─ Еще чего! Стой! Я терплю ─ и ты терпи!
─ Так ты же не стреляешь.
─ Так я и не убиваю.
─ Резонно. Справедливо. Понял. Вдоль стрелы, говоришь?
До смотра кандидатов оставалось меньше десяти часов, за которые мне нужно было заставить эту пародию на эльфа выстрелить хоть примерно в сторону мишени. Раз в три года, достигшие двадцатипятилетнего возраста юноши могли пройти отбор в академию лесных рейнджеров и получить шанс пройти трехнедельное испытание. Сам отбор был сущей формальностью: кандидаты проходили ровным строем по селению, купаясь в восхитительных взглядах красоток, и, подойдя к главной площади, должны были в слитном залпе поразить чучело демона. Ритуал так себе, но это дань традициям, а традиции нужно уважать.
Еще сотню лет назад испытание было более жестким. Претендентов отправляли в лес с луком и одной единственной стрелой, где им предстояло одержать победу над хищником. Обычно, это был волк или гарук – распространенный в северных лесах шипастый барсук. Реже – саблезуб или медведь.
Далеко не все претенденты проходили отбор, погибая от когтей и зубов хищников. А те кто проходил, нередко получали серьезные травмы. Так что совсем неудивительно, что после смерти очередного сынка знати совет решил пересмотреть правила отбора, изменив традиции. Точнее, извратили их, лишив смысла.
Сейчас же выживших… кхм… прошедших испытание отправляли в глубь Великого леса, где обучали в течение последующих семи лет. Выпускников академии распределяли по разным местам, и, спустя два обязательных года службы, каждый рейнджер мог либо продолжить свой контракт, либо идти на все четыре стороны.
Попасть в академию я хотел с самого детства, еще тогда, когда впервые увидел отца Чада в темно-зеленой броне из мифрила, которая невероятно круто смотрелась на статном эльфе. Броня целиком состояла из очень прочного металла, что в местах сгибов суставов был еще и эластичным, словно ткань, нисколько не теряя своих защитных свойств. Это добивалось особой работой кузнецов-магов, свято хранивших свои секреты и обособленно живущих в сердце леса у подножья лежачей горы Маарв. Мастеров тщательно охраняли, не подпуская к горе не только чужаков, но и эльфов, не имеющих допуска или разрешительных бумаг.
Уже позднее я узнал, что такая броня положена только лучшим воинам леса, и потому с самого детства стал готовиться к поступлению в академию, пообещав себе заполучить желанную предмет экипировки. Стащив старый отцовский лук, я убегал подальше от поселка и учился стрелять. Почему нужно было убегать? Потому что на тот момент мне едва исполнилось одиннадцать, а обучать стрельбе, по традиции, отцы начинали с двенадцати.
Увы, но моим урокам с отцом не суждено было начаться. Он был старшим охотником и регулярно водил свою небольшую группу на промысел. В основном охота велась на диких кабанов, оленей или сумчатых зайцев. За полдекады до моего двенадцатилетия его группа ушла на охоту и так и не вернулась. Их нашли лишь через неделю. Точнее то, что от них осталось. Как нам сказали, охотников порвали мечехвостые тигры. Роковая случайность ─ встретить этих кочующих хищников именно в нашей части леса.
Мать не выдержала такого удара и слегла с тяжелым недомоганием. Мало ела. Почти не говорила и много плакала. Как и я. Спустя две декады ее не стало. Она просто уснула, отправившись вслед за своим любимым. Моим отцом.
Так в свои полные двенадцать я остался круглым сиротой. Других родных у меня не было. Ну… или же мне о них никогда не рассказывали. Семья Анчадаля, с которой мы дружили, взялась присматривать за мной. Точнее ─ его мать. Отец Чада все же был Шепчущим и дома появлялся изредка. Когда раз в году, а когда и реже.
С этим парнем мы были полными противоположностями. Он ─ тихий книжный червь, готовый за любую новую книгу отдать последнюю рубаху, с пристрастием и талантом к кулинарии, не переваривающий больших компаний. Готовить Чад он начал лет с одиннадцати, когда ему на глаза попался томик рецептов разных народов. С того момента и начались его кулинарные эксперименты, в которые нередко он вовлекал и меня: должен же кто-то таскать ингредиенты?
Анчадаль рос не самым общительным эльфом. Он не любил активных игр, на манер неуловимого Сида или ему подобных, а при разговоре с любой девушкой пунцовел и робел, не в силах произнести и слово. Из-за этого над ним частенько насмехались, что еще больше не располагало его к общению.
Я же был другим. Потеря родителей в столь юном возрасте сильно ударила по мне, вырвав из жизни несколько месяцев, которые я провел в слезах и депрессии. Я и не помню их толком. Все как в тумане. Сплошная серость и тянущая пустота в груди. Зато я смог справиться с этим. Не сам, конечно. Чад и его мать постоянно находились рядом, за что я им благодарен.
Проснувшись однажды утром, я вдруг понял, что остался один. И, несмотря на заботу друзей, в жизни может случиться всякое. Потому я должен двигаться вперед. Я стал тренироваться. Не только стрельбе из лука, но и комплексно, хотя тогда я даже не понимал, что это такое. Тренировался и все. Просто, помимо бега к озеру и обратно, я отжимался до потери сил. Часто плавал и нырял, подолгу задерживая дыхание. А сколько я провел времени, лазая по деревьям?! А сколько раз падал? Ух… От воспоминаний аж заболел копчик, а на спине зазудели старые шрамы.
Также я напросился к охотнику, который знал моего отца, в ученики. Он тяжело вздохнул и, посмотрев в мои пылающие решительностью глаза, не смог отказать. Раз в неделю я проводил с ним целый день, впитывая науку леса. Как тихо ходить, чтобы под ногами не треснула ни одна ветка и не приминалась трава. Как ориентироваться в направлениях. Где достать воду и еду. Как не замерзнуть в холодную ночь или обсохнуть без огня. Он учил чувствовать лес. Дышать лесом. Быть лесом.
Когда я немного подрос и освоился, Каннадаль начал брал меня с собой на охоту, все показывая и рассказывая уже на примере о премудростях и тонкостях леса. Нередко он просил меня приблизиться к зайцу или олененку и погладить его или дотронуться прежде, чем тот меня заметит. После десятков попыток я счел это невозможным. Мне казалось, Каннадаль просто издевается надо мной, пока наставник сам не проделал то же самое… Это было удивительно.