Страница 5 из 91
Глава 2
Десять дней в одиночной камере сказались на Мариусе не лучшим образом, несмотря на то, что голодом парня не морили. Наоборот, в сравнении с тем, что доставалось пленникам в лагере, кормили у нас по-королевски. Вот только отсутствие общения и представления о собственной судьбе тоже угнетает, так что допросу квирит Лонгин обрадовался больше, чем можно было ожидать.
— Наконец-то! Я думал, меня тут навсегда оставили.
— Нет, навсегда — это слишком долго, — ответил Конрут, мягко улыбнувшись, — Люди столько не живут. А вот сдохнуть здесь ты, мил человек, можешь очень быстро. Особенно если врать будешь.
— Доминус Диего! — обратился ко мне Мариус. — Я не знаю, что вы подумали, но явно что-то плохое. Я не хотел вам лгать, простите! Но ведь я не знал, что происходит!
— Теперь знаешь, — сказал я. — И лучше тебе выдать правдивую версию. Все-таки мы с тобой многое пережили, и мне будет очень горько тебя убивать.
— Помните квирита Северина, доминус Диего? — спросил Мариус. — Это он отправил нас с ребятами в Рим.
— Зачем? — можно было уже и не уточнять, но я все-таки спросил. Глупо не пользоваться возможностями Керы.
— Разведка, — пожал плечами Мариус. — Мы должны были следить за обстановкой. Ну и организовать здесь какую-то торговлю. Сами понимаете, в нашей провинции сейчас не хватает… да всего не хватает. Начиная от продуктов и заканчивая материалами всевозможными. Доминусы, кто не сбежал, конечно, частично спасают ситуацию — на них-то блокада не распространяется. Но мало их осталось, а так и мы кое-какой торговлишкой занимаемся. То достанем, это достанем — вот уже и полегче.
— Вы контрабанду что ли наладили? — фыркнул Конрут, глядя, как Мариус отводит глаза. — Так и говорил бы как есть, тут этим особо не смутишь никого.
— Не только контрабанду, — сообразил я.
— Ну… да, не только, — посмотрел мне в глаза Мариус, — Еще мы задания для квирита Северина выполняем. Всякие.
— Ха! Да мы, похоже, коллеги! — хмыкнул убийца. — В какой-то степени.
Мариус явно все еще не понимал, с кем имеет дело, но уточнять не стал. Да и я сомневаюсь насчет того, что они занимаются именно заказными убийствами. Рим слишком далеко от Ишпаны. Сепаратисты сейчас просто не смогут влиять на решения, принимаемые в их отношении никаким способом, тем более убийствами. Слишком слабы, слишком мало знают об обстановке в столице.
Мысли мои подтвердились. Мариус с друзьями пока совершили только одно удачное покушение — прикончили какого-то мелкого командира из легиона Освободителей, который двигался в столицу с отчетом. Отчет они, к слову, подменили, так что дело вышло вполне успешным. Правда, ни что было в том отчете, который они подменили, ни в оригинале Мариус не знал.
Кера на протяжении всего допроса скучающе ковыряла кинжалом стену за спиной допрашиваемого, чем последнего изрядно нервировала. Однако ни разу не сказала, что он лжет. Это радовало неимоверно — убивать бывшего товарища было бы очень обидно. Как и узнать о том, что человек, с которым вместе ползали под пулями оказался предателем.
— Ладно, — хмыкнул я, — Тогда прошу прощения за долгое ожидание. Уж прости, Мариус, но что я должен был подумать? Только знаешь… не обижайся, но шпион и контрабандист из тебя так себе. Как-то ты очень уж быстро раскололся.
— Кто бы другой спрашивал — может, и не раскололся бы, — насупился мужчина, — а с вами-то чего секретничать? Думаете, я о ваших подвигах не наслышан? С вашей расстрельной командой знаете, что было? Как и с теми, кто приказ отдавал? Никто следующую неделю не пережил, все поумирали. Врать не буду, в том деле мы не участвовали. Но смерть их праздновали во всей республике. В смысле Ишпанской республике. А вашим именем там детей называют. Я бы и не попался вам, да уж больно обрадовался, что вы живы. Вижу — и двигается человек так же, и говорит тем же голосом, а лицо вроде не его. Да и спутница… домина Ева изменилась не так сильно, но все равно уточнить требовалось. Вот и спалился.
— Угу, — покивал я. — А я теперь даже не знаю, отпускать тебя или как. С одной стороны, дело мы с тобой, как ты уже должно быть догадался, делаем одно. Значит, тебя, как союзника, вроде бы положено отпустить. А с другой — вот что делать, если ты еще перед кем-нибудь так спалишься? Ты меня знаешь. Причем теперь, получается, в обеих ипостасях. А это опасно.
— А вы оставьте меня здесь, — пожал плечами Мариус. — Я, конечно, вроде как в одиночке сидел, но дверь тут тонкая, а мимо комнаты постоянно кто-нибудь снует. И рот на замке тоже особо держать не стремится. Так что я примерно представляю, что это за место, и чем тут народ дышит. Думаю, смогу быть вам полезен — как связной, прежде всего. Знать бы только, что есть, с кем связываться, — грустно вздохнул Лонгин.
Мы еще немного поболтали — теперь уже не как следователь с преступником, а вполне по-дружески. Мариус, как мне показалось, не слишком-то обиделся на оказанный ему прием — вполне понимает все опасности. «Глупо обижаться на человека, который дважды спас твою задницу оттуда, откуда вообще никто не возвращается!» — сказал мужчина в ответ на мое удивление.
История о том, как он второй раз попал в концлагерь чистых особой оригинальностью не отличалась. Для прикрытия своей не совсем законной деятельности, толедцы устроились на канатную фабрику. После очередного понижения заработной платы, — а чего бы ее не уменьшать, если безработным быть теперь запрещено? — на фабрике случился бунт. Просто не выдержали нервы у людей, кто-то, может быть даже провокатор, закричал, что это обман, что деньги украли. Клич подхватили, и уже через час на завод прибыли чистые, аккуратно упаковав всех, кого смогли поймать.
Троица толедцев не стремилась участвовать в стихийной стачке, и вообще, сразу сообразив, к чему идет дело, попытались слинять. Дариусу с Витусом вроде бы это удалось, а вот Мариус попался.
— Думал все, на второй раз точно очистят, — описывал свои ощущения Лонгин, — Второй раз, думал, мне так точно не повезет — не бывает такого. А тут смотрю — началось. Я в этом лагере сидел дня три всего, но мы успели с некоторыми ребятами договориться. Планировали еще через денек попытаться прорваться. Ну, на успех-то особо не надеялись, но очищаться не хотелось — страх как. Лучше уж пулю поймать. А тут смотрю — вышки рвутся, падают. Я еще тогда мельком подумал: в прошлый раз тоже вышка упала. Прям, думаю, как доминус Диего, — на Мариуса, видимо от облегчения, напала словоохотливость.