Страница 23 из 87
— Да что тут непонятного⁈ — вызверилась Кера. — Патрон, мне надоело, что ты такой тупой, правда! У тебя под ногами проход в Тартар! Я тебе только что его показала. Там, в Тартаре, есть огромная куча богов, древних и не очень. Те, которые попали туда недавно, обессиленными, скорее всего, бесполезны — они лишь бесплотные тени, пустые оболочки с воспоминаниями о былом счастье и могуществе. А вот те, кто там заточен давно… Возможно, они не будут против убить чистого в обмен на свободу. Вот только я не думаю, что доберусь до них. А самое главное — что смогу вернуться назад, да ещё и протащу за собой тех, кто должен оставаться там. Тартар — слишком страшное место. Он не любит отпускать своих пленников, даже если они попали в него во плоти. В общем, отстань от меня, Диего. И так тошно. Если мне удастся… если удастся, вы, может быть, выживете. Если нет, просто нанеси ему ущерб. Хотя бы просто сделай ему больно. Этот нож доставит ему проблем.
В голове кружилась тысяча вопросов. Богиня уже спускалась на второй этаж, не оглядываясь и не замедляя шага. Правда, и не ускоряя — шла в обычном темпе усталого человека. Неохотно.
Я вернулся к своим. Наша компания дружно уставилась на меня вопросительными взглядами. Доминус Флавий уже куда-то умчался. Впрочем, недалеко — я слышал, как он громко переругивается, кажется, с дядей Маркусом.
— Доменико, — позвал я. — Пойдём, поговорим с дядей Маркусом. Петра… Ты ведь слышала, что советовала Кера? — я обвёл взглядом остальных спутников. — Вы все слышали. Вот и двигайте вниз. Она же ясно сказала, что не нам противостоять чистому богу.
— А ты что собираешься делать? — подозрительно уточнила Петра.
— Для начала хочу убедиться, что дядя и доминус Флавий не станут напрасно посылать людей на смерть. А то с них станется и богине не поверить. А потом тоже пойду вниз. И, к слову, встретишь Конрута — передай ему этот ножик, ладно? Думаю, ему будет в самый раз, — я без особых сожалений отдал керину драгоценность Доменико. Всё равно я никогда не умел драться ножом. Да что там, я едва освоил револьверы, что уж тут о холодном оружии говорить. А вот Конрут этой штукой может много проблем принести. Я даже улыбнулся хищно, представляя себе, что будет творить убийца, когда к нему попадёт эта штука. Я её и сам после Молоха побаиваться начал — очень уж ощутимо от ножа веяло жаждой крови. Даже для меня ощутимо.
Уговаривать дядю не пришлось. Собственно, все, кто оставался на поверхности и кто смог добраться до спусков под землю уже были здесь. Доминус Маркус, после небольшой ссоры с Флавием всё-таки продавил необходимость подождать возможных выживших ещё час, но весь этот час выходы старательно минировали. Как оказалось, динамита у нас не просто много, а очень много. И сейчас дядя готовится отрезать любые пути на землю. Ну, кроме одного — того, который связан с Великой Клоакой. Как известно, отчаянные времена требуют отчаянных мер, и дядя, кажется, достаточно серьёзно отнёсся к угрозе, чтобы не побояться практически отрезать нас от поверхности. Возможно, это действительно поможет подольше задержать чистого.
Моё появление доминус Маркус воспринял с недоверием. Кажется, он приготовился отговаривать меня от того, чтобы идти на поверхность, и здорово растерялся, когда я даже не подумал туда рваться.
Наконец, все дела были закончены. Почти все. Я помог Петре и Акулине собрать самое ценное, и проводил девушек. Мы все помогли, просто остальным собирать было особо нечего. Тартарцы ещё не успели обрасти вещами, Доменико тоже только прибыл, и большого багажа особо не имел. Вообще наша спонтанно образовавшаяся компания так и продолжала пока держаться вместе.
— А теперь рассказывай, — велел Доменико, — Что ты задумал. Слишком у тебя загадочный вид. И этот нож… Вряд ли ты отдал бы его мне вот просто так.
Ну да, глупо было бы надеяться, что никто не заметит. Да и не собирался я ничего скрывать. Это было бы нечестно по отношению к остальным.
— Кера собирается спуститься в Тартар, — коротко объяснил я. — Может быть, уже спустилась, хотя… — я прислушался к своим чувствам. — Нет, пока ещё здесь. И я пойду с ней.
Петра ахнула, зажала рот руками. Остальные тоже выглядели удивлёнными.
— Она сказала, что теоретически оттуда можно вернуться. И привести помощь. Я хочу ей помочь.
— Я с тобой! — тут же сказал Доменико. — Почему ты отказываешь мне в праве тоже пойти? За той, кого я люблю!
Он успел первым, но остальные, кажется, тоже хотели задать подобный вопрос в отношении себя.
— Доменико, вспомни, как ты себя чувствовал, когда мы стояли на последнем этаже. Как вы все себя чувствовали.
Брат понял первым и грязно выругался.
— Вот. А у меня таких проблем не возникло. Мне там нормально было. Поэтому я и не предложил. Я бы даже Петре не отказал, — видел, как она сверкала глазами, готовясь спорить. Какой смысл? Мне кажется, лучше умереть в Тартаре, чем оставаться здесь и ждать, когда придёт чистый. В Тартаре останется хотя бы душа или бесплотный дух, в то время как чистый своим врагам такой милости не окажет. Я сам чувствую себя беглецом. Чувствую, что оставляю вас тут в опасности… Но если у нас с Керой получится, то у всех появится шанс. Так что вы уж тут продержитесь, ладно? А я пойду уже, ладно? А то там Кера думает, что я её одну отправлю.
Кажется, я нашёл правильные слова. Прощание из душераздирающего превратилось просто в грустное. Когда мы спустились на последний этаж, застали там Керу, сидящую на коленях и задумчиво разглядывающую тьму.
— Хорошо, что вы пришли, — сообщила богиня. — Я никак не могу решиться. Понимаю, что времени мало, но просто боюсь.
Девушка как-то жалобно пожала плечами.
— Ой, да ладно, — отмахнулся я. — Не понимаю, чего ты переживаешь. Тут делов-то, туда и обратно. Щас быстренько сбегаем, и вернёмся. Как думаешь, кого будем вытаскивать?
Забавно было видеть лицо Керы, когда она осознала, что одну её отправлять в Тартар никто не собирается. Да и потом, когда Доменико, набравшись решимости, её поцеловал, тоже было весело. Впрочем, мне за ними особо наблюдать было некогда — я прощался с Петрой, которая изо всех сил старалась не показать, как ей страшно, а потом ещё утешал плачущую Акулине. Кажется, сестра больше не обижается — ну, хоть одна хорошая новость.