Страница 33 из 45
«Ещё не самый плохой вариант, — утешал себя царевич, — жрёт немного, не пилит, нарядов не требует, на балы не просится. Воду меняй вовремя, и всех делов. Зато папаша отстал, наконец». Но не тут-то было. Поржал царь над сыновьями, поглумился и опять заскучал. Засвербело в нём чувство юмора. Собрал принцев и повелевает: «А чего это невестки мои сидят по домам, жопы отращивают? Это совсем не смешно. Давайте-ка им конкурс устроим, типа „А ну-ка, девушки“. Посмотрим, которая из них самая забавная». «Ну, блин, начинается…» — затосковали принцы, но деваться некуда. «Пусть каждая для начала… Ну, не знаю… Торт, что ли, испечёт. Наполеон, или Медовый, или даже „Птичье Молоко“. На какой ума хватит. Что-то сладенького захотелось. Времени им до утра, чтобы коржи пропитались, но не более. К завтраку желаю хенд-мейд кондитерки! Чур, из магазина не заказывать! Пальмовое масло и маргарин на дух не переношу». Жёны старших братьев бегом в интернет, рецепты скачивать и туториалы смотреть, а младший конкретно приуныл. Жабы — они только во французской кухне ценятся, да и то как сырьё. И тут жена его в кои-то веки не ради комара пасть раскрыла. Спрашивает его человеческим голосом: «Что, Иванушка, не весел? На полшестого клюв повесил?» Он ей и объяснил, что старого хохмача на сладенькое потянуло, а не сделать того, что царь велит, — себе дороже. «Тоже мне проблема, — ответила жаба, — прими стакан для поправки нервов и иди спать, утро вечера мудренее». «И то верно, — согласился Иванушка, — один чёрт ничего не поделаешь, и что заранее расстраиваться?» Всадил стакан самогонки и в люлю. А утром встаёт — запах в доме, как в парижской кондитерской. Глаза продрал, рассолу выпил, глядь — а на столе торт, да такой, что жизнь за него отдать не жалко. Шоколад, марципан, глазурь, суфле, безе всякое — отвал башки. А сверху парадный бюст царя-батюшки в масштабе один к сорока трём из зефира в обсыпке. «Хренассе, — удивляется Иванушка, — это откуда ж красота такая?» Но жаба ничего не ответила, только муху на лету языком слизнула. Упаковал царевич торт, с курьером во дворец отправил, а там уже конкурс в разгаре. Жена старшего принца испекла штрудель. Пощёлкал по нему царь ногтем, понюхал, куснул на пробу… «Не, — говорит, — этим поленом только печку топить. Ноль очков из десяти». Жена среднего налепила пирожных «картошка», но такие они вышли неудачные, что царь даже пробовать не стал: «Это что, кто-то на блюдо насрал? Минус пять очков, и то за старание». И тут вносят торт от жабы, и разом у всех слюнки струйками, аж на паркет капает. Пришлось конкурс остановить, пока весь не сожрали, потому что остановиться было никак невозможно. Одного чаю под него три самовара выдули. «Ну, что, — сказал царь, отдуваясь, — знатный был торт. Жаль, конечно, что из него стриптизёрша не выпрыгивала, но совершенство недостижимо. Десять баллов уходят жабе. Первый этап за ней». «Первый? — застонали принцы. — Так это не конец?» «Ещё чего! — ржёт царь-батюшка. — Только-только стало смешно становиться! К следующему этапу пусть ваши стрелоизбранные жёны соткут по ковру. Срок назначаю… Да хоть бы и завтра. Вон, в сортире пол кафельный, холодный, а постелить нечего. Чего сидите? Время пошло!» Разумеется, история повторилась. Пока в семьях старших братьев ночной аврал, нитки-клубки, челноки-спицы, Иванушка жабе пожалился, та ему велела остаканиться и спать, что он с удовольствием и проделал, благо мухи с комарами давно уже не беспокоят. Наутро глядь — ковёр, в рулон скручен, бечёвкой перемотан. Он его даже разворачивать не стал — на плечо закинул и во дворец почапал. Там уже вовсю госприёмка идёт — царь-батюшка глумится, развлекается. «Так, говорит, это от старшей невестки? Ну-ка глянем… Не, это даже в сортир не годится. Уж больно страшон — пойдёшь ночью поссать, заодно обосрёшься. Повесьте-ка его в темнице напротив дыбы, чтобы пытаемый знал, что его неприятности только начинаются. А это что за тряпочка? От средней? А чего косой такой? Ах, модерн… Бросьте этот модерн перед задним крыльцом, бродячих проповедников отпугивать. Посмотрят они на такое и моментально атеистами станут. А твоя жабёха чего лапками наковыряла? Развертай, не ссы, громко ржать не будем…» Раскатали ковёр, а там — красоты неописуемые! Детишки с котятками, девки с сиськами и цвяточки с пчёлками. И всё это в четыре ка и даже немножко в три дэ. «Так, — распоряжается царь-батюшка, — это мне в спальню немедля повесить. Буду на котяток умиляться и на девок дро… то есть любоваться. Итак, полуфинал опять за жабой! Но всё решит в финале танцевальный конкурс!» Царевич к жабе вернулся, сидит, депрессует. Ладно торт и ковёр, но сплясать-то жаба как сможет? Та интересуется: «Что, Иванушка, не весел? Что ты сопли, блин, развесил? Езжай во дворец и делай морду тяпкой. А услышишь шум да гром, скажи: 'Это моя лягушонка в коробчонке приехала». Не волнуйся, подъебнём твоего старика как следует. Не всё ему над нами смеяться, пришла наша очередь. В общем, настало время танцев. Царь велит: «Становитесь, девки, в кучу, забомбите мне качучу! Кстати, чего-то жабы не видать. В кармане, что ли, прячешь? Доставай, пусть тоже лапками дрыгнет!» И тут рёв, грохот, стёкла трясутся, все пересрались — не то дракон, не то танки на площади. «А, — машет рукой Иван Царевич, — это моя лягушонка в коробчонке». Глядь, а во двор вертолёт садится, персональный бизнес-борт. Трап, ковровая дорожка, а оттуда — красавица ослепительного экстерьера в платье невозможного покроя. Ну, может, разве что причёска слегка в зелень отливает, а так и не скажешь, что жаба. «Что завис? — говорит она Ивану Царевичу. — Пойдём, зажжём на этом сейшене!»
Все с неё только диву давались — застольные манеры идеальные, анекдоты смешные, декольте глубокое, а когда танцы пошли, то такое кабаре выдала со спецэффектами, что царь-батюшка про конкурс свой и не вспомнил. Одно только думал: «Какого чёрта я сам из лука в болото не стрельнул?» Однако, пока вся эта культурная программа разворачивалась, Иванушка метнулся домой, глядь — а там жабья шкурка в аквариуме лежит. Он, недолго думая, взял да в печке её и сжёг. А то, что вся эта защитная мимикрия может быть неспроста, ему и в голову не пришло. Тут его жаба дверь с ноги открывает и говорит: 'Оторвать бы тебе, блин, ручонки твои шаловливые! Нормально же сидели! Ещё чуток потерпел бы, закончилась бы моя работа под прикрытием, и была бы у тебя жена Василиса Премудрая. А теперь всё, нашла меня международная наркомафия…