Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 13

– Мари, спускайся, – зовет Олег снизу, и я понимаю, что опять задумалась и пропустила момент, когда он вернулся. – Ты в баню пойдешь со мной?

В баню мне нельзя, но сама мысль о том, что я останусь в доме совершенно одна, заставляет пренебречь врачебным запретом:

– Да.

– Тогда собери вещи и спускайся, я пошел.

Хлопает входная дверь. Я наскоро скидываю полотенца и белье и тоже иду в баню.

Руки Олега втягивают меня в предбанник прямо с крыльца, я даже сообразить не успеваю. Он быстро сдирает одежду с нам обоих и вталкивает меня в баню, где довольно жарко. Я хватаю ртом горячий воздух, чувствуя, как все тело покрывается испариной. Сзади плотно закрывается дверь, и я чувствую, как Олег замер на пороге.

– Что будешь делать дальше? – спрашиваю, не поворачиваясь, и он смеется:

– Запорю тебя вениками – что еще делать в бане? Будет плохо – сразу говори.

– Ты это серьезно? – я разворачиваюсь и утыкаюсь лицом в его грудь, Олег обнимает меня и поднимает голову за подбородок, заглядывая в лицо:

– Про веники? Абсолютно.

– О…

– Ты не бойся, я в полруки.

– Ты – и в полруки? – фыркаю я, обхватывая руками его талию. – Обидно слышать, господин.

Он наклоняется и как-то очень уж нежно целует меня в губы. И это вдруг мгновенно отворачивает мне голову – я чувствую слабость во всем теле и ставшие ватными ноги. Олег тоже это чувствует и продолжает, делаясь все настойчивее. Я забрасываю ногу ему на бедро, и мой Верхний, легко подхватив меня, прижимает спиной к стене и начинает медленно двигаться внутри, постепенно увеличивая темп.

– Ваниль… – выдыхает он мне в ухо. – Ты не любишь ваниль, Мари…

– Я… с тобой… все люблю… – бормочу я в такт движениям его тела.

– Конечно… ну-ка… – он ставит меня на пол, поворачивает спиной к себе. – Чуть пошире встань… вот так…

Я утыкаюсь лицом в мокрую стену, от обшивки пахнет деревом, щека скользит по ней вверх-вниз… рука Олега проникает по шее в волосы, наклоняет голову…

– А ты действительно ваниль не воспринимаешь, я только теперь это понял, – тяжело дыша, Олег усаживает меня на лавку, сам наливает воду в таз и ставит рядом со мной.

– Почему? Вполне… – я не вру, с ним я ваниль воспринимаю почти так же, как экшн.

– Нет, Мари, ты в ванили совсем не такая, как в Теме.

– Хуже?

– Я разве так сказал? Нет, не хуже – просто другая. Я никогда не обращал на это внимания, да и редко у нас с тобой просто секс бывает. Ну-ка, наклоняй голову, – командует он, и я удивленно вскидываю глаза:

– Зачем?

– Считай, что у меня эротическая фантазия, – смеется он. – Голову тебе хочу вымыть.

В этой фразе есть что-то двусмысленное, а не эротическое, и я даже примерно чувствую, что именно… Но пусть…

…Рука, вцепившаяся мне в волосы, все сильнее нагибает голову вниз, а вторая поднимает вверх скованные за спиной руки. Плюс – резкие сильные движения сзади, мне кажется, еще немного – и я просто развалюсь напополам.

– Больно? – Олег чуть замедляется, и я снова удивляюсь тому, как он чувствует все, что происходит со мной.

– Н-нет…

Он чуть отталкивает меня и опускает на колени, лицом на постель.

– Ремень?

– Как ты хочешь.

– Я спросил, как хочешь ты. Ну?

– Бич.

Сзади хохот:





– Ого! Мы будем играть с однохвостыми тяжелыми девайсами? Мне это нравится, Мари.

– Тогда зачем спрашиваешь? – злюсь я – ненавижу, когда он в экшене вдруг начинает вот эти словесные баталии и опросы.

– Затем, что я так хочу. А ты не возражаешь и отвечаешь, понятно?

– Более чем…

Воздух разрывается со свистом – Олег пробует бич из натуральной кожи, который купил совсем недавно, он еще практически новый. С однохвостыми девайсами я все еще очень осторожна, хотя вот против кнута никогда не возражаю. Наверное, потому, что Денис этим девайсом не владеет и никогда не умел им пользоваться, у меня в голове не отложилось ничего негативного, а вот арапники, бичи и все подобное вызывают панику и воспоминания о чертовом подвале под гаражом. Но постепенно это проходит, и порой я, как сегодня, сама прошу что-то из однохвостых. Олег работает ими отлично, он всегда аккуратен и хорошо чувствует грань, за которую я зайти не смогу, потому никогда не возникает проблем в экшене.

Мне сегодня больно – но не настолько, чтобы дать знать об этом Верхнему, разве что пальцы скованных рук сильнее вцепляются в одеяло, да дыхание становится прерывистым. Мне даже интересно, сколько я смогу выдержать, а это уже показатель того, что все нормально. Когда мне страшно или плохо, я и мысли об этом не допускаю.

Олег, кажется, потихоньку входит в раж – удары становятся все чаще, хотя сила их вроде уменьшается

– Молчишь, значит? – цедит он сквозь зубы. – Ну-ну…

Сегодня я все-таки заставляю его бросить бич раньше, чем произнесу стоп-слово (о, ужас – я стала его произносить, но вовсе не потому, что действительно хочу остановить Верхнего, а чтобы не нарваться на его недовольство). Он забрасывает меня на кровать и тут же валится сверху, раздвинув мои ноги коленом. Я чувствую его дыхание на шее сзади, его рука опирается на кровать в районе моего лица, а второй он придерживает меня снизу, прижимая к себе все крепче. Прикосновения его влажной от пота груди к иссеченной спине затмевают все ощущения от секса, я даже, кажется, не чувствую его движений во мне, хотя Олег в такие моменты, когда поймал кураж, вообще себя не сдерживает.

– Давай, Мари, давай, – хрипит он мне в ухо. – Ты вся моя, вся…

Кончаем одновременно, Олег, тяжело дыша, отпихивает меня на край кровати и распластывается рядом:

– Уф… как ты это делаешь, а? – выдыхает он. – Мне кажется, я тебя могу порвать – настолько мне еще хочется…

– Так отпусти себя хоть раз.

Он, закрыв глаза, мотает головой:

– С ума сошла? Реально ведь разорву.

– Напугал…

Олег резко переворачивается, накрывает меня своим телом и, прижавшись к уху губами, шепчет:

– Я же не зверь, Мари… я не могу… но ты такая… в тебя засасывает, как в воронку, все время хочется глубже и глубже… а там, оказывается, дна нет…

– Это плохо?

– Это замечательно, – он поднимается на локти и смотрит сверху мне в лицо: – Я знаю, Мари, ты злишься на меня за то, что заставляю лечиться. Тихо, не перебивай! – его палец ложится мне на губы в тот момент, когда я пытаюсь возразить. – Я знаю – злишься, хоть и не говоришь. Но услышь меня, ладно? Я не могу потерять тебя, понимаешь? Я. Не могу. Потерять, – произносит он четко, выделяя каждое слово. – Так что считай, что Верхний делает это для себя, из эгоизма.

– Я знаю, Олег… но…

– Я ведь просил – не возражай, – улыбается он, перебивая. – Болит спина?

– Нет… но меня так размазало, что даже шевелиться лень… – закрывая глаза, бормочу я и чувствую, как его рука ложится на грудь, сжимая сосок пальцами. Тело непроизвольно выгибается вверх, и Олег смеется:

– А говоришь – размазало.

– Ммм…

– Нет, все, все… – он быстро целует грудь и откатывается в сторону. – Надо поспать, мне завтра в город ехать.

– Зачем?

– Костя приедет, надо встретить.

Это сообщение меня радует. Костя – школьный друг Олега, байкер из упертых, гоняет по стране на мотоцикле и довольно часто приезжает к нам в город. Мы хорошо знакомы и отлично ладим – у Кости прекрасное чувство юмора, он добряк, как почти все люди больших габаритов, но при этом легко может свернуть шею, если что-то его раздражает.

– Он надолго?

– Не сказал. Ты не против, надеюсь, если он тут побудет?

– С ума сошел?! – я сажусь на кровати и чуть морщусь – спина все-таки побаливает. – Да я только рада буду!

– Ты ведь знаешь, что он нам не помешает, если что.

Разумеется, он не помешает – Костя в курсе пристрастий своего друга, но разделять увлечение никогда не стремился, однако это никак не препятствует их дружбе. Собственно, это правильно – кому какое дело, чем там люди занимаются в постели за закрытой дверью? Мы не склонны к эпатажу и демонстрации, ничем не подчеркиваем свою принадлежность к Теме, даже мой браслет выглядит как обычное украшение, и только люди понимающие видят его значение. Костя, конечно, знает, кто я Олегу, но его это никак не смущает – я не целую ботинки в качестве приветствия, не провожу ужины на коленях возле стула Верхнего, Олег не порет меня прилюдно – в общем, мы совершенно нормальные люди, пока за нами не закрылась дверь спальни. И то, что происходит там, опять-таки, никого не касается.