Нежить и некромант

Прочь от онемевшего фонтана, вокруг которого началась паника. Люди куда-то бежали, суетились, и в то же время оставались в парке, желая разобраться с причинами поломки Музыкального фонтана. Миджина помнила, ведь она жила здесь, что городу было предсказано: замолчит фонтан – захиреет это место.

Салбатор ускорил шаг, и Миджина обернулась. Ей очень хотелось посмотреть, куда делся Петер Болдер. Ещё минуту назад он держал её за руку, а потом куда-то пропал. Растворился в толпе, будто флейтист, сотни лет назад забравший детей целого города.

Странно устроена память: Миджина вспоминала сказки, которыми её потчевали в детстве, и прочие неважные мелочи, но никак не могла воссоздать в голове лица родных.

Она даже не тосковала по ним более: прошлое отпустило её, но отпустит ли будущее?

Вскоре они с де Торесом нырнули в узкую улочку, однако некромант не остановился и не сбавил шагу, а продолжал тащить её дальше, одному ему ведомыми закоулками, и волшебным образом спустя некоторое время они вышли точно к дому старого Тадеуша.

Лишь проводив её в комнату, де Торес запер дверь, проверив, нет ли за ней посторонних, и обернулся. Миджина с мстительной радостью заметила, как напряжена его спина и руки.

– Узнала этого человека?

– Нет, – голос вернулся, слава Создателю!

– Думаю, это твой убийца, – внезапно предположил некромант, и Миджина опешила, словно он предложил немедленно закопать её обратно.

Прислушалась к себе: шум в ушах пропал, голова прояснилась, и снова появилось чувство, что Салбатор недоговаривает. Сознательно ли или нет, но явно утаивает детали, подсовывая другие, не относящиеся к делу. Откуда это чувство пришло, было неясно да и неважно.

Память услужливо нарисовала белую маску убийцы. Такие носили на праздниках в честь окончания зимы.

На Мэрцишор люди одевают их и приговаривают: «Возьми у меня всё чёрное и принеси белое», а потом отпускают голубей в небо.

– У него была маска, как на кукле Мэрци, – сказала она осторожно, потому как не была уверена, что память верна. Может, в неживой голове посмешалось всё, чему её учили при жизни?

– Так маска была красно-белой?

– Нет, чисто-белой, глаза его были красными, – выдохнула Миджина. Слова нашлись сами собой, они хотели, чтобы их произнесли.

Значит, всё правда. Истина вырвется наружу, как не удерживай её за зубами.

– Выходит, это Болдер, – с чего-то вдруг решил некромант. – Если верно, завтра в городе его не найдут.

– Почему он? Совсем непохож на убийцу.

Миджина встала и подошла к де Торесу. Ей хотелось дотронуться до его лица, чтобы снова увидеть в глазах-болотах ужас. Как ни странно это её успокаивало. Пусть боится, значит, есть в ней какая-то сила. А коли так, можно рассчитывать на его помощь.

– Непохож на кого? На красноглазого демона в белой маске? Так мы его ещё в ней и не видели.

– Нет, он страдает. По-настоящему. Я чувствую.

Де Торес посмотрел как-то зло, словно она сморозила невероятную глупость, приличествующую разве детям, и отошёл подальше, к окну.

Снаружи всё ещё было светло, но город гудел, как растревоженный улей. Голоса, мужские, женские, даже визги детей, сливались в единый шум, напоминающий дальнюю грозу.

Оживление на улицах, хлопанье створками окон навевали тревогу. Словно кто-то большой наскоро покидал город и небрежно собирал пожитки, выворачивая карманы и вытряхивая содержимое ящиков, ведь возвращаться не планировал.

– Удача уходит из Цинсидироса, – тихо произнесла Миджина, и де Торес, до этого высматривавший кого-то на улице, снова странно посмотрел на неё.

– А ведьму не почуяла? – спросил он спокойным тоном, но Миджина расслышала напряжение в голосе. Ответ на этот вопрос был гораздо важнее для некроманта, чем всё, о чём он спрашивал ранее.

– Нет, – тут же ответила она и выдержала тяжёлый взгляд некроманта.

Заметила, как у него дёрнулась рука, словно хотела сжать невидимый кол. Такие, как он, привыкли решать вопрос силой. Вырывать правду щипцами, ставить отметины лжи калёным железом и добивать бесполезного свидетеля одним ударом.

И почему-то в этот раз он не мог обратиться к привычным методам.

– Тогда на рассвете мы уезжаем, – рявкнул де Торес и вышел, толкнув дверь.

Миджина не стала его останавливать и напоминать об обещании, данном после того разговора, когда де Торес заставил её признать в себе нежить. Ей нравилось видеть, как он превозмогает себя и сдерживается, чтобы не морщиться от отвращения.

И всё же это было обидно.

Миджина посмотрела на себя в зеркальце, которое в знак примирения принёс ей де Торес. Взамен того, расколотого.

И увидела только рыжеволосую красавицу с алыми губами. Слишком яркую картинку показывало серебряное стекло. Почему-то Миджина и ему не верила. Раньше она была какой-то другой.

Похожей и совсем не такой. А ещё Миджина запомнила себя другую. Настоящую. Монстра в обличье человека.

А вдруг правда, что Чёрная ведьма может вернуть ей жизнь? Или хотя бы спрятать истинную сущность ото всех. Прежде всего от неё самой?

С этой мыслью Миджина провалилась в сон. Чёрный, липкий, как дёготь. И такой же дурнопахнущий.

А когда проснулась, над ней стоял де Торес со свечой в руке. И смотрел, Миджина была уверена, что он смотрел на неё долго, решая, не совершает ли ошибку, таская нежить за собой.

И от этого сделалось зябко и захотелось снова провалиться в липкое забытьё, только бы не видеть этот холодный взгляд бывалого палача.

Так смотрят на змею, задушившую выводок цыплят. На лису, своровавшую куриц и тем самым обрёкшую вдову с маленькими детьми на голодную смерть.

– Вставай! Пока ты тут спала, ночью убили ещё одну девицу.

– Где?

– Недалеко от замка Корвитов. Мы должны быть там как можно скорее.

Салбатор

– Осторожнее, друг! Замок Корвитов не то место, в округе которого можно прогуливаться безнаказанно, – сказал старый Тадеуш на прощание и шмыгнул толстым красным носом.

Салбатор кивнул и хотел попрощаться как следует, но раздумал. Они оба были одиночками и не терпели пошлых сантиментов. Каждая встреча может оказаться последней, но всё же это недостаточный повод для объятий и бабьих слёз.

– И это, ты поосторожнее с ней. Я всегда знал, что для некроманта ты слишком мягок, – прокряхтел в спину Тадеуш.

Салбатор не оглянулся и не подал вида, что услышал.

– Верхом ехать сможешь? – спросил он нежить, когда отошёл, и та глаза округлила, но кивнула.

Хотела, видимо, спросить, почему бы не арендовать коляску или повозку, но Салбатор её опередил. Он всегда опережал своих «подопечных», поэтому всё ещё был жив и силён.

– До замка три часа пути. Мы с тобой паломники, а не аристократы на прогулке. Да и сюда возвращаться не станем. Нет здесь тех, кого ищем.

– А там они будут? – шёпотом спросила она и, не дожидаясь помощи, вскочила в седло гнедой кобылы.

Салбатор поручил Тадеушу купить смирных коней и заплатил достаточно, вот только тот прилично сэкономил и взял низкорослых. Порода выносливая, но больно медлительная.

Придётся пришпоривать.

– Посмотрим, – буркнул он и тоже вскочил в седло, привязав до этого к нему свои небогатые пожитки.

У любого уважающего себя некроманта есть берлога. Там он хранит раритетные книги, оружие, трофеи, там же Салбатор оставил и записную книгу, в которую аккуратно вносил имена всех им упокоенных.

А имени этой так и не запомнил, память сопротивлялась, но ничего, внесёт в своё время.

И забудет о спелых вишнёвых губах и тёмных влажных глазах. Даже лицо Катаржины стало забываться, и как он ни старался, вместо глаз и улыбки невесты видел в памяти лишь туман.

Ещё помнил, как она двигалась, плавно, словно заморская пава, какими белыми и тонкими были её щиколотки, когда, смеясь и дурачась, она при нём пыталась искупаться в озере.

Память затягивала его словно тот омут. Салбатор этого и боялся: что однажды забудет о настоящем и станет, как юродивые вдоль дорог, замечать лишь то, чего нет.